Это запоздалое раскаяние не такое уж искреннее, как это может показаться на первый взгляд. Дело в том, что бывший директор магазина Андреев к тому времени уже умер. Потому так легко и спокойно Углов решил взвалить на него вину в своем падении. Нет, Углов не так наивен и неопытен, каким он захотел представиться следствию.
Как показали многие из допрошенных свидетелей — клиентов магазина, Углов, еще работая в секторе хрусталя и фарфора, уже тогда отчаянно рвался в отдел картин. Уже тогда он присматривался к тому, как оцениваются картины, что при этом говорится. Одним словом, он усиленно набивал глаз, готовясь в будущем заняться этим, с его точки зрения, очень выгодным и прибыльным делом. И действительно, Углов приложил все силы к тому, чтобы занять место Андреева и самому принимать на комиссию картины.
Свидетели показали, что перед уходом на пенсию Андреева Углов то и дело бегал в торг, кого-то водил в ресторан, кому-то делал подарки. И с первых же дней работы на новом месте у первого же клиента, который пришел в этот день в магазин, Углов потребовал взятку.
Перед следователями прошли десятки людей. В основном это были коллекционеры, настоящие любители и ценители прекрасного, люди, которые на свои трудовые сбережения собирают у себя дома маленький музей любимых произведений живописи, время от времени обновляют его, производя обмен. И все они говорили одно и то же: Углов требовал каждый раз при приеме картин «свои» десять процентов. Следователи подняли дела комиссионного магазина за все десять лет, когда работал там Углов. Они проверили многие тысячи квитанций, допросили несколько сот свидетелей, экспертиза осмотрела сотни картин, прошедших за эти годы через руки дельцов.
И картина, которая вырисовывалась в результате следствия, стала совершенно ясной. Методы работы преступников не отличались большим разнообразием. Баранов, Окунев и еще несколько дельцов от искусства покупали где-то на стороне картины и несли их в магазин Углову. В подсобном помещении или в кабинете директора состоялся торг. Владелец картины заламывал высокую цену, а Углов предлагал свою, более низкую.
— Ну, что ты упрямишься, — говорил ему на это Окунев, — чем дороже мы продадим ее, тем больше получишь ты.
Наконец, они сходились в цене. Картина, принятая от компаньонов, вывешивалась Угловым на видное место в торговом зале, и, как только находился покупатель, Углов неизменно получал свои «законные» десять процентов.
Но он не довольствовался только этой долей в барышах и усиленно набивал глаз не только на картинах. Он успешно учился у своих опытных клиентов искусству подделывать подписи.
Так, купив картину «Чаепитие в Сокольниках» работы неизвестного художника за тысячу девятьсот рублей, Углов подделал на ней подпись художника Перова и через свою бывшую жену продал фальшивку белорусскому музею за две с половиной тысячи.
Пятьсот рублей он уплатил за картину неизвестного художника «У больного ребенка», а потом подделал подпись Журавлева и через своего знакомого продал картину в свердловский музей уже за восемьсот рублей.
Так же легко он подделывал подписи известных русских живописцев Иванова, Маковского, Неврева, Остроухова.
Между компаньонами все отношения строились исключительно на деньгах. Однажды в какой-то компании Окунев нелестно отозвался об Углове:
— На русских мастерах он глаз набил, а в иностранных школах не понимает ни черта.
Узнав об этом, Углов страшно рассердился и заявил, что отныне Окунев к магазину пусть не подходит на пушечный выстрел. Помирили компаньонов деньги. Жена Окунева явилась в магазин и молча передала Углову конверт с крупной суммой наличных. Мир был восстановлен.
— С тех пор, — сказал на следствии Углов, — между нами установились хорошие преступные отношения.
Поскольку эти махинации нередко происходили на глазах у заместительницы Углова Жильцовой, пришлось и ее брать в компаньоны. Жильцова, молодая женщина, легко согласилась войти в преступную связь с директором и настолько быстро освоила все эти нехитрые преступные приемы, что совершенно спокойно вела дела с клиентами сама в отсутствие директора.
И Баранов и Окунев были в магазине своими людьми. Им разрешалось то, о чем честный коллекционер не мог и мечтать. Оба они допускались в любое время в подсобное помещение, где хранился весь запас картин магазина. Они могли там выбрать понравившиеся им полотна, покупали их, реставрировали и несли в этот же магазин, требуя купить у них, уже сами устанавливая цену, в десять-двенадцать раз большую прежней. И Углов охотно шел на такие сделки, потому что он от этой операции тоже имел свой барыш.
Так, Баранов купил в магазине ту самую картину Фольца «Лесной пейзаж», о которой уже упоминалось, заплатив за нее шестьдесят рублей. Потом реставрировал ее и продал в этом же магазине уже за тысячу рублей.
Баранов и Углов были знакомы домами, а позднее Баранов устроил на работу в этот же магазин свою дочь. И с этих пор он начал сдавать картины через подставных лиц, а иногда и просто на вымышленные фамилии.
Вместе с Барановым Углов ходил на дом к коллекционерам, вместе они оценивали и покупали картины.:
На следствии Углов поначалу утверждал, что вымогательства с его стороны не было.
— Мне давали, я брал.
Он придумал даже версию: коллекционеры, которые после его ареста написали письма следователю, где обвиняли его, Углова, в вымогательстве, сделали это, чтобы обезопасить себя.
— Они сразу кинулись листать Уголовный кодекс, — заявил он, — и вычитали там, что если взятка была дана в результате вымогательства, то давший взятку от ответственности освобождается, если он об этом заявит органам власти.
Однако и свидетели и люди, вольно или невольно присутствовавшие при этих операциях, совершенно определенно показали, что Углов каждый раз настойчиво вымогал «положенные» свои проценты.
Заместитель директора Жильцова о своей преступной деятельности рассказала так:
— На путь совершения преступлений я встала постепенно. В системе торговли начала работать с пятнадцати лет. Не имея моральной закалки и жизненного опыта, я не смогла устоять против отрицательного влияния, которое повседневно испытывала со стороны некоторых нечестных, корыстных сослуживцев. С течением времени я привыкла к мысли о том, что ничего нет предосудительного принимать от покупателей разного рода подарки, а затем и небольшие суммы денег. К моменту занятия должности заместителя директора магазина у меня уже сложилось превратное представление о моральной стороне такого явления, как получение от покупателей так называемых вознаграждений. Притупилось чувство ответственности за это.
И Баранов и Окунев никакие не коллекционеры, — рассказала следователю Жильцова, — они оба бизнесмены, дельцы. Они и вовлекли вместе с Угловым меня в это грязное дело.
Однако и к Жильцовой раскаяние пришло с большим опозданием. Достаточно сказать, что ее арестовали в октябре, в то время, когда следствие располагало очень многими фактами, говорящими о ее преступлениях, а призналась она только в декабре.
Между прочим, и некоторые свидетели, будучи вызванными на допрос, пытались выгородить своих компаньонов по сделкам, всячески обелить их.
Так, скажем, экономист Ирина Ростовцева, которая по поручению Баранова перепродавала его картины, аттестовала этого матерого спекулянта как человека очень высокой культуры, интересного, много знающего в области живописи.
В свою преступную деятельность комиссионеры втягивали и своих близких — жен, детей. Нажива, чистоган были для этих людей всем смыслом их жизни. Они не считались ни с чем в погоне за прибылями.
Однажды в магазин пришла одна из клиенток и со слезами на глазах сообщила, что у нее умер муж, и просила заплатить ей деньги за переданные магазину, но еще не проданные картины. Деньги ей заплатили — ей, так сказать, пошли навстречу, но потребовали выплатить положенные десять процентов за каждую картину.
Зато Углов при заработной плате довольно скромной, как и его компаньон Баранов, имел две машины — «Победу» и «Волгу».
Во всей этой истории поражала следователей та куриная слепота, которая обуяла многих работников музеев, по долгу службы своей призванных беречь государственное добро. Сотрудники целого ряда музеев Свердловской и Тюменской областей, Киргизии были обмануты жуликами самым наглым образом. Но, пожалуй, самое рекордное ротозейство проявили «специалисты» из Государственного музея Белоруссии. Все эти люди платили огромные деньги за картины, иные из которых авторитетные эксперты даже отказывались оценивать, потому что это были грубые и бездарные подделки. Не заметить этого специалист никак не мог. Поэтому следователь Романов в каждом таком случае счел своим партийным долгом поставить в известность соответствующие органы и просил принять меры воздействия к тем, кто так бессовестно транжирит государственные деньги.
