— Ага. Сыворотку из-под простокваши, — с иронией сказал он, а потом вскочил и в ярости заорал: — Убил! Убил! Я преступник. Пусть. Отсижу. В тюрьме лучше, чем у вас с Федькой. Ненавижу. Как все надоело! Мне тошно смотреть на твоего слизняка Федьку. Вы мне надоели со своими подметными письмами, злобой своей. Я и дома-то ведь не ночевал из-за этого. Слушать вас противно. Вы и Ленку по своему подобию делаете злой, как гадюка. Пусть отсижу, пусть. К вам не вернусь, поеду к отцу на Сахалин. Давно надо было уехать, да надеялся — сойдешься с отцом. Нет, зря. Вы с Федькой — два сапога пара. Тебя все ребята на улице Шкурой называют.
— Он сошел с ума. Следователь, он сошел с ума, — невразумительно лепетала Чепурнова. — Срочно врача, срочно психиатра.
— Вам с Федькой врач-психиатр нужен, да Лизке вашей, а не мне. Вы на людей грязь льете из подворотни, отстукиваете на своей машинке. Тот подлец, этот негодяй, другой вор, а сами-то? На себя посмотрите.
— Я ухожу, ухожу. Он больной. Он за себя не отвечает. Я буду жаловаться, — бормотала она, пятясь к выходу.
Вячеслав оказался у двери раньше.
— Будь другом, — попросил он конвоира, — позови Стрельникова из седьмого кабинета.
Стрельников пришел быстро и окинул присутствующих внимательным взглядом.
— Что за фурия? — шепотом спросил он у Вершинина.
— Товарищ капитан, — подчеркнуто официальным тоном произнес тот, — вот мать обвиняемого Потемкина. Прошу вас допросить ее о том, как воспитывался сын, какие меры она принимала к его трудоустройству и что ей известно о совершенном преступлении… Любым путем задержи часа на полтора, — шепнул он в заключение.
Тот понимающе подмигнул и пригласил ее за собой.
В течение нескольких минут Вершинин выяснил у Потемкина, кто такие Федька и Лиза. Федька оказался отчимом Володи — Федором Корнеевичем Чепурновым, а Лиза — Елизаветой Корнеевной Квашиной, сестрой Чепурнова. Еще десять минут ему понадобилось, чтобы получить у прокурора области санкцию на обыск, а через час он уже возвращался в прокуратуру, прижимая к себе, как ребенка, старенькую, довоенного выпуска «Олимпию».
Из заключения технической экспертизы документов:
«…На основании проведенных исследований считаем: текст трех анонимных писем, содержащих критику в адрес руководства завода сельхозмашин выполнен на изъятой при обыске в квартире Чепурнова Ф. К. пишущей машинке марки «Олимпия» четвертой модели, выпущенной Эрфуртским заводом. Эксперты: Болдин, Канаев».
Из заключения криминалистической экспертизы почерка:
«…На основании проведенных исследований считаем: текст анонимного письма в адрес гр. Кулешовой И. В. выполнен левой рукой гр. Чепурнова Федора Корнеевича. Эксперты: Козанков, Бахметьев».
Из заключения дактилоскопической экспертизы:
«…Отпечаток пальца, обнаруженный на анонимном письме, адресованном гр. Кулешовой И. В., оставлен безымянным пальцем правой руки гр. Чепурнова Ф. К. Эксперты: Владимиров, Мазур».
Вершинин внимательно прочитал все три заключения, а затем взял два последних, соединил их одной общей скрепкой и спрятал в нижний ящик стола.
Лето промчалось быстро. Его сменил сухой, золотистый сентябрь. Отпуск подходил к концу. В квартире стоял острый запах сушеных белых грибов. Снизки с почерневшими загогулинами провисали над газовой плитой, изредка роняя на раскаленные конфорки тяжелые желтые капли. Вчерашние еще не успели подсохнуть, а в плетеной корзине, прикрытой березовыми ветками, лежали только что собранные темно-красные и коричневатые белые. В этом году Вершинин успел захватить вторую грибную волну — за колосовиками летом ему так и не удалось выбраться, и теперь наверстывал упущенное. Почти каждый день вместе с приятелем он выезжал на свои места и тешил душу любимым занятием. Прежде ему нравилось рыбачить, но потом, вкусив радость грибной охоты в сосновом бору, он стал заядлым грибником. Особенно любил собирать белые. Заметив около можжевелового куста или среди мелкой сосновой поросли боровик с карминно-красной шляпкой и важно раздувшимися боками, Вячеслав замирал. Он заставлял себя остаться на месте, хотя в мыслях было другое — скорее подбежать, срезать упругую, кипенно-белую ножку и прикрыть в корзине от сглазу зелеными ветками. Но так было бы слишком просто. Вершинин внимательно осматривался вокруг, не выпуская из поля зрения находку. Случалось, сразу замечал еще несколько штук, но чаще кружил вокруг первого гриба. И, только собрав все расположившееся рядом семейство, приближался к первому, самому крупному и самому красивому, но срезал его не сразу. Освободив шляпку от пожелтевших сосновых иголок и сухих листьев, сначала нежно поглаживал ее плотную, чуть липкую кожицу, потом осторожно разгребал песчаную почву и острым, как бритва, ножом резко отсекал ножку у самого основания.
Белые грибы Вячеслав называл булочками и бочарыжками. Булочки — грибы с крупными шляпками, напоминавшими поджаренную корочку батона, а бочарыжки словно дубовые бочата с крутыми пружинистыми боками. Сегодня было много и тех и других. Он выложил их на стол один к одному и долго любовался красотой каждого, прежде чем приступить к безжалостному кромсанью. Его занятие прервала Светлана.
— Славик! — крикнула она из комнаты, — тебя к телефону.
— Приложи к уху, — сказал он ей, показав грязные руки.
Светлана приложила ему трубку к уху, и он прижал ее плечом.
— С вами говорит инструктор обкома партии Гаврилин, — услышал он басовитый мужской голос. — Извините за беспокойство во время отпуска, но у меня важное дело.
— Слушаю вас.
— Послезавтра на заводе сельхозмашин состоится расширенное заседание парткома. На нем будет присутствовать секретарь обкома Рюмин. Мы хотим попросить вас подробней ознакомить членов парткома с результатами расследования дела Чепурновой.
— Я… — растерялся Вершинин. — Видите ли, мне надо посовето…
— С Николаем Николаевичем Аверкиным вопрос о вашем участии согласован, — прервал его инструктор. — Слово теперь за вами.
— Пожалуйста, я согласен.
— Хорошо. Тогда послезавтра в шестнадцать ноль-ноль.
В зале находились человек тридцать. В первую минуту Вершинину показалось, что знакомых среди них нет, но затем он заметил Охочего. Тот легонько кивнул ему головой и показал на пустой стул рядом. Усаживаясь, Вячеслав поймал на себе ускользающий взгляд Лубенчикова, сидевшего почему-то не в центре стола президиума, а с краю. Люди тихо переговаривались между собой. Кое-кто с любопытством посмотрел на постороннего человека. Чувствовалось, что собравшиеся кого-то ждали.
— Как отдохнули? — полушепотом спросил Охочий.
— Пока еще отдыхаю, впечатлениями делиться рано.
— А у нас вот такие события. Сегодня будем обсуждать новый состав парткома — отчетно-перевыборное собрание на носу.
— А кого ждут?
— Мартьянова и кого-то из обкомовских. Они вот-вот приедут.
Дверь открылась вскоре после его слов. Первым показался невысокий коренастый человек, которого поспешивший навстречу Лубенчиков повел в президиум. Вошедший на ходу приветливо поклонился присутствующим. Следом за ним появились Мартьянов и Раух.
— Секретарь обкома Рюмин, — шепнул Вершинину Охочий. — Вот так уровень. Он курирует промышленность области.
— А где сейчас Кулешов? Какова его судьба?
— Игорь Арсентьевич выписался из больницы недели три назад. Теперь долечивается в санатории в Кисловодске.
— Ну, и как же дальше?
— А я откуда знаю? — неопределенно пожал плечами Охочий. — Начальству виднее.
Между тем вошедшие расселись по своим местам. В зале установилась тишина. Только Мартьянов и Рюмин тихо переговаривались между собой. Встал Лубенчиков.
— Товарищи! — сказал он. — Разрешите считать расширенное заседание парткома открытым. Слово предоставляется члену парткома Охочему Константину Сергеевичу.
Вершинин удивленно посмотрел в президиум.
«Почему выступает Охочий; а не секретарь парткома?» — подумал он.
Тот же вопрос отразился и на лицах большинства собравшихся. Лубенчиков сел и невидящим взглядом уставился на противоположную стенку.
— За прошедший год в жизни нашей парторганизации произошло много событий, — начал Охочий, заметно волнуясь.
Листы плотной бумаги в его руках казались папиросными, Вершинин слушал, как, оперируя цифрами и и техническими терминами, Константин Сергеевич освещал производственную деятельность завода. Рюмин опять повернулся к Мартьянову и о чем-то спросил. Тот пошарил глазами по залу и, заметив Вячеслава, кивком головы поздоровался с ним. Затем он тихо сказал что-то Рюмину, и секретарь обкома тоже посмотрел в его сторону. Вершинин понял, что стал объектом внимания начальства, однако демонстративно отвернулся. Он не любил, когда его разглядывали.
