реанимацию, да так там и осталась. Как ей удалось уластить строгого врача, неизвестно, но она сразу же была допущена в палату к профессору и принялась за привычное дело: мыть, переодевать и следить, чтобы у больного не было пролежней. Глафиру тоже пустили, но всего на три минуты.
Олег Петрович выглядел неплохо, только исхудал и зарос щетиной. Создавалось впечатление, что он просто крепко спит и может проснуться в любой миг.
Вот только из комы Бартенев не выходил, хотя врачи обнадеживали.
Глафира сперва хотела дождаться Мотю, но потом поняла, что дело безнадежное. Помыкавшись в ожидании, она прошла в другой корпус и постучала в кабинет к Валерию Кимычу.
Ей нравился друг Сергея. У него была чудесная лысина и веселые глаза. Шведов говорил, что Кимыч прожженный циник, как все эскулапы, но Глафире не верилось. Ее тот встречал ласково, разговаривал любезно и вел себя, как истинный джентльмен.
Мотя и та сразу придумала, как быть полезной. Может, друг Сергея и ей присоветует что-нибудь?
Кимыч выслушал Глафиру и, подумав, сказал:
– Вы ведь знаете, что до девятнадцатого века у человечества практически не было лекарств? Все эти заговоры, шпанские мушки, кровопускания и отвары – чистейшей воды самообман.
– Но некоторым они помогали.
– Помогали, но только тому, кто в них верил, – кивнул Кимыч. – Люди выздоравливали от уверенности в том, что могут поправиться.
– Предлагаете лечить гипнозом?
– Зачем гипнозом! Вот ваша Матрена великолепная, например, лечится молитвой. И ей отлично помогает. Почему? Потому что она истово верит в силу Господню.
– К сожалению, профессор атеист.
– Ну, не совсем. Скорее, агностик. То есть колеблющийся.
– В храм его все равно не затащишь.
– Я не об этом. Знаете, Авиценна описал способ вернуть человеку, как он говорил, «животную силу». Универсальный.
– Готова его применить.
– Он предлагал «лечебное общение».
Глафира взглянула на Кимыча с удивлением. Общением лечить предлагает? А еще слывет за циника. Может, шутит просто?
– Встреча с тем, кого больной любит, с человеком, который радует его или которого он стыдится. Ну, то есть не будет перед ним ныть, жаловаться и падать духом. Все это – лечебное общение, и оно действительно помогает. Сам видел. Даже не так давно.
Кимыч хитро взглянул на Глафиру и достал сигареты.
– То есть вы хотите сказать, что Бартенева может излечить…
Она замолчала и подняла на Кимыча заблестевшие глаза.
– Кажется, поняла. Конечно! Как я сама не догадалась!
Глафира рванула к выходу.
– Подождите! А Шведову я что скажу?
– Я сама ему скажу, как только смогу! – крикнула она, скрываясь за поворотом.
Дивная девушка! А хорошенькая какая, прямо прелесть! Повезло Шведову!
Кимыч затянулся, выпустил дым колечком и грустно подумал: к сожалению, так по-крупному везет не всем.
Глафира сначала шла, а потом почти бежала прочь от госпиталя.
Как же Господь ее сразу не надоумил? Ведь все просто! Больного лечит вера в исцеление, а ее может внушить только любящий, тот, ради кого сам исцелиться захочешь!
Вера Аполлоновна сможет! Недаром же ей такое имя дадено!
Глафира на бегу достала телефон и нашла нужный номер. Не зря пошла на преступление, потихоньку списав номер ее телефона из записной книжки профессора. Теперь бы суметь убедить Веру Аполлоновну!
– Ало, – услышала она приятный и совсем не старческий голос, – с кем я говорю?
Глафира сглотнула и торопливо сказала:
– Вера Аполлоновна, вы меня не знаете. Я си… помощница Олега Петровича Бартенева.
– Это он вас попросил позвонить? – быстро спросила собеседница.
– Нет, я сама. Он все равно не смог бы…
Что она несет, Господи!
– Понимаете, профессор сейчас в больнице.
– Что с ним? – вскрикнула Вера Аполлоновна.
– Он жив, не волнуйтесь. Только… в коме.
Она ожидала нового вскрика, но в трубке неожиданно стало тихо.
– Алло! Вера Аполлоновна, вы меня слышите? – испугалась Глафира.
Не хватало только, чтобы это сообщение довело женщину до сердечного приступа.
– Где он находится? – вдруг услышала она спокойный, твердый голос.
– В военном госпитале, – заторопилась Глафира. – Доктор говорит, что Олегу Петровичу необходимо лечебное общение. Понимаете? Чтобы рядом находился тот, кого он любит, и разговаривал с ним.
– Кого он любит? – переспросила Вера Аполлоновна.
– Да. Поэтому я позвонила вам. Я знаю, что Бартенев любит вас. Вы можете стать для него лекарством, стимулом к жизни.
– Уверены?
– Абсолютно. Вас могут к нему пустить как близкого человека. Согласны?
Глафира затаила дыхание.
– Господи, да конечно. Как мне его найти?
– Я буду ждать вас у входа.
Глафира выключила телефон и вдруг поняла, что продолжает удаляться от госпиталя. Куда это она так несется?
Она остановилась и огляделась. Оказалось, рядом стоит тележка с мороженым, и Глафира вдруг вспомнила, что с зимы его не ела.
Она купила хрустящий рожок с пломбиром и с наслаждением лизнула. Вкусно-то как! Кажется, жизнь налаживается! К профессору вернется его Вера, а вместе с ней – помоги, Господи – и жизнь!
Поедая мороженое, она повернулась и, не спеша, двинулась в обратный путь.
Гуляя у ворот госпиталя, Глафира всматривалась в проходящих женщин, пытаясь угадать в них Веру Аполлоновну.
– Вы Глафира? – неожиданно услышала она за спиной.
Вообще-то Глафира ждала кого-то, похожего на профессора: миниатюрное, худенькое и немного не от мира сего создание. Но на нее строго смотрела полная, статная дама с уверенным загорелым лицом.
Совсем не похожа на «божий одуванчик». Скорее, на классную даму Института благородных девиц.
Глафира заробела.
– Здравствуйте, Вера… Аполлоновна, – почему-то с запинкой произнесла она.
Та проницательно посмотрела и вдруг улыбнулась.
– Не бойтесь меня. Я только с виду такая грозная, чтобы пугать нерадивых студентов. А то, знаете ли, мигом на шею сядут, поросята.
Вера Аполлоновна снова улыбнулась, и Глафира ответила тем же. У нее сразу отлегло от души. Нет, не мог профессор ошибиться.
– Меня пустят к нему? – спросила Вера Аполлоновна, доставая из сумочки паспорт.
– Да, главврач разрешил. Пойдемте, – ответила Глафира, торопливо направляясь ко входу.
В палате Бартенева они застали Мотю, которая посмотрела на новую посетительницу с недоверчивым удивлением.
– Это откуда такая затетеха? – тихо спросила она Глафиру.
– Никакая не затетеха, а тайная любовь профессора, – прошептала та и посмотрела на ругательницу укоряюще.
– А… – протянула Мотя, помолчала и добавила: – А я как раз его вымыла и обиходила. Лежит во всем новом. Чистый ангел.
Она хлюпнула носом.
Глафира подхватила Мотю под локоток и вывела за дверь.
– А познакомиться? – спросила та, оглядываясь.
– После познакомишься. Случай будет.
Мотя все порывалась остаться и рассмотреть «тайную любовь» повнимательнее, но Глафира решительно поволокла ее к выходу.
– Иди отдохни.
– А ты что ж?
– Подожду немного.
– Надеешься, что мадам останется?
– Надеюсь.
Через
