— Честность! Задним числом она честная! Хорошо, Арина, я все понял. Тогда обсуждение честной личности — с Михаилами, а мне надо работать.
— Спасибо, Василий Иваныч.
Арина вышла, а Василий Иваныч достал свой мобильный и набрал номер оперуполномоченного Сонных.
— Здорово, Владимир Константинович. Это Колыванов беспокоит, — представился он.
— Здравия желаем, — отозвался Сонных. — По твоему запросу есть информация.
— Тогда вот тебе еще запрос — надо проверить одного человечка. Девушка интересная. Сейчас пришлю тебе на мыло ее данные — жди их и не мешкай с отчетом. А что по Наталье? Нашел что-нибудь?
— Ну как сказать. Прописана на «Речном вокзале» вместе с матерью, отцом и младшей сестрой. А живет на проспекте Мира, в съемной квартире. Квартиру ей снимает ее любовник на свое имя, договор легальный. Он же и навещает ее время от времени. Женатый человек, адвокат с большой практикой, фамилия Ложкин. Пятьдесят четыре года. У него двое взрослых детей, вторая жена, ребенок от нее и еще эта Наталья.
— Быстро вы…
— Стараемся. Наталья следит за собой и посещает фитнес-центр, где занимается три раза в неделю аэробикой. Встречается с охранником этого фитнес-центра, парня зовут Борей, работает в ЧОПе на две ставки. Это ее постоянные друзья. Кроме чоповца и адвоката Ложкина, случаются и другие истории — иной раз не ночует дома, светится в заведениях разного типа, иногда приезжает домой не одна, а с мужчинами. Круг общения очень обширен, пока больше ничего узнать не удалось. Правда, можем узнать и больше, — добавил Сонных. — Да ты и сам знаешь, каким образом: за ней можно проследить.
— Интересно получается, — отозвался Василий Иваныч. — Проверьте, пожалуйста, и вторую девушку, тут, как я полагаю, будет еще интереснее.
Он включил комп, откопировал данные Гали и отправил письмо оперуполномоченному Сонных.
Василий Иваныч вспомнил, как однажды уезжал из отеля одновременно с этой самой рыженькой Галей. Спустился на стоянку, сел в машину и чего-то завозился — то ли что-то искал в бардачке, то ли домой звонил предупредить, что уже едет.
И вспомнил Василий Иваныч, что заметил на стоянке высокого, плечистого мужика. Еще подумал тогда — интересно, кто он такой? Лицо мужчины ему не понравилось, они в отеле уже слегка отвыкли от подобных лиц. Так выглядели их прежние посетители, которые давно либо разъехались, либо изменились.
И тут спускается с крыльца служебного входа Галя, подходит к этому самому мужчине, они садятся в черную «Волгу» и уезжают. Мужик водил плохо, рывками, жестко.
«Ну и ухажер», — только и подумал тогда Василий Иваныч.
Хрупкая и женственная Галка нравилась ему: рыжеватые волосы всегда красиво убраны назад, спинка прямая, ясные глаза. Девушка хоть и не тянула на фотомодельные параметры, но было в ней что-то притягательное. Штучка! А дружок ее на черной «Волге» — бандит. Прямо реликт какой-то, честное слово.
Василий Иваныч, который неукоснительно следил за своим здоровьем и того же требовал от охранников, не курил — бросил давно, однако на всякий случай держал в столе пачку хороших сигарет.
Сейчас, разволновавшись, достал ее, посидел и покурил. Посчитал кое-что в столбик на листке бумаги. Затем скомкал листок, выбросил его в помойное ведро и вновь набрал номер Сонных.
— Слушай-ка, у меня будут новости по наружке. Снимаем ее с Марии Брусникиной — там пока что все вполне пристойно, есть теперь у нее охранничек, да и видеонаблюдение напротив двери круглосуточное. Никто там не появлялся — значит, уже и не появится. Ставим наружку на Галину Кравцову, я прислал тебе ее данные.
— Договорились, Василий Иваныч, — согласился Сонных.
Вадим Оттович Блумберг стоял на пороге квартиры Людмилы Леопольдовны Киселевской, нелепо всхлипывая и прижимая к сердцу сверток размером с маленького ребенка. Это был то ли тонкий плед, то ли большая вязаная шаль. Он держал на руках этот сверток и плакал.
— Люда, я не могу, не могу больше ее видеть. Прости меня, Людочка. Отправлю туда водителя и дам распоряжение прислуге, чтобы они собрали мои вещи. Я хотел поехать в отель, позвонить Юле, чтобы она нашла мне квартиру… Но уже поздно. Юля, наверное, спит. Прости меня, Людочка.
Блумберг плакал, не замечая слез, — а они текли у него по щекам. На левой щеке распухали две глубокие красные ссадины. Еще лет пять — и пожилой человек. Но сейчас ему сорок восемь, а ей — тридцать семь. Они проработали бок о бок девять лет.
— Вадик, проходи, не надо говорить через порог, — пригласила Людмила, отступая в глубь прихожей.
Сегодня на работе они договорились, что он все объяснит Ляле — скажет ей о предстоящем разводе. Так что Людмила ожидала чего-то подобного этому ночному появлению Вадима и была готова ко всему — даже к худшему.
На ней был мягкий халат, теплые домашние тапочки. Она спала, когда он позвонил ей — был уже второй час ночи.
Ее маленькая двушка в кирпичном доме пахла ванилью, цветочными духами и счастьем.
— Что это у тебя в руках? — спросила Людмила.
— Это Матильда. Ольга убила Мотю. Схватила ее за заднюю ножку и на моих глазах швырнула о стену. Сволочь. Головой. Ты представляешь?! Сволочь!
А слезы по его лицу все текли и текли.
Люда осторожно взяла мягкий сверток из рук Вадима Оттовича и бережно уложила закутанное в платок тело кошки на комод в прихожей. Затем осторожно сняла с шеи Блумберга шарф, освободила его плечи от куртки. Обняла мужчину обеими руками и стала тихонько его покачивать из стороны в сторону.
— Вадик, миленький, все хорошо. Мы вместе. Ты здесь, все снова хорошо.
Вадим Оттович немного отдышался, и они отправились на кухню пить чай.
Людмила смазала расцарапанную щеку любимого перекисью. Потом они нашли на антресолях красивую картонную коробку из-под сапог, постелили на ее дно тряпочку и укутали тело Моти в тонкий шерстяной платочек-паутинку, как в одеяльце. И тут произошло невероятное — Мотя шевельнула лапкой.
Люда сбегала за зеркальцем, приставила его к мордочке кошки, осторожно пощупала ее тельце — сердце еле-еле, но все же билось. Зрачки реагировали на свет. Вадим Оттович суетливо листал свой органайзер в поисках телефона ветеринара — того самого, который спас Мотю после ее падения.
— Вадь, не волнуйся, существует круглосуточная ветеринарная помощь. Я сейчас найду ее в Интернете и вызову к нам, а утром ты позвонишь своему чудо-врачу, — велела Людмила Леопольдовна и побежала в комнату.
Вадим Оттович с расцарапанной щекой сидел на корточках и гладил Мотину лапку.
— Не умирай, киса. У кошек девять жизней, и у тебя в запасе еще целых семь, — бормотал он.
Вскоре круглосуточная ветеринарная помощь приехала, врач, молодой парень, осмотрел Мотю и сделал ей какой-то укол.
— Где ж она так? — с укоризной спросил он Люду. — Звоните с утра вот по этому номеру.
Врач выписал счет, получил деньги и уехал вместе с Мотей, оставив комок шали на полу в коридоре.
Вадим стоял в коридоре над цветной картонной коробкой, в которой они хотели похоронить кошку, и искренне недоумевал: как же получилось, что он столько лет прожил с человеком, даже не подозревая, на какую жестокость он способен?
Когда начались проблемы с Костиком, Ляля заметно занервничала, но втайне радовалась: сын Вадима недостойный, плохой, больной, а она хорошая, всегда рядом. Но радовалась Ляля рано — Вадим Оттович почти перестал обращать на нее внимание, носился со своими дурацкими идеями спасения этого подонка и вора! Тогда Ляля решила немного приструнить его и стала отказывать ему в сексе, как делала иногда раньше, чтобы наказать.
Потом и Вадим перестал ее просить о супружеской близости — потому что после работы ему совсем не хотелось целый час выслушивать, где у нее стрельнуло и что вступило.
Вадим Оттович жалел всех, кто болел. Обожал свою трехногую кошку, хотя в ней не было ничего — ни шика, ни породы! Ни самим посмотреть, ни людям показать, как она это называла. Его сын обворовывал его и однажды обкололся до полусмерти, а он все жалел, все помогал, все старался!
Ляля упала однажды, поскользнувшись в ванной комнате, и решила воспользоваться сердобольностью мужа — она тоже умеет болеть и ей тоже необходимы забота, внимание и любовь!
Секс в их отношения почему-то не хотел возвращаться. Должно быть, Вадим стал импотентом, да-да, вот в чем все дело — решила она и перестала думать о близости с ним вовсе.
Растяжение оказалось совсем не сильным. Но Ляля упорно хромала при Вадиме, даже купила палочку, чтобы вызвать у него сочувствие и сострадание.
Он стал уступчив с ней, согласился на ремонт, начал чаще приносить ей цветы и подарки. На Восьмое марта купил ей яркую, нарядную брошь — она любила украшать такими вещами свои норковые шубы. А какие он выбрал для нее духи!
