– Однако не слишком ли вы отвлекаетесь на посторонние мысли? – Мадам игриво повела глазами.
– Нет-нет, что вы, – пробормотал Брич-кин, зорко следя за движениями гостьи и прикидывая пути возможного бегства.
– Что делают люди на земле, когда въезжают в новый дом? Запускают кота! Разве на Луне они поступят иначе? Когда я увидела черное пятно на экране кинематографа, я сразу поняла, что это и есть мой драгоценный Василий!
Бричкин онемел.
– Если бы черное пятно не было моим Василием, разве оно могло бы перемещаться по экрану? – торжествующе продолжала мадам Брюховец. – Двигаться из правого угла в левый, подпрыгивать вверх? Да и по очертаниям я сразу распознала моего Василия! Его похитили, чтобы засадить в летательный снаряд и первым выпустить на Луне!
Бричкин согласно тряс головой. Дама не унималась.
– А где же французам взять необычного кота? Где? Василий царской крови, богатырь, долгожитель, символ колыбели человечества Египта!
Софрон Ильич подавленно молчал.
– Вы огорчены? Не грустите, – проникновенно попросила мадам Брюховец. – Мой Василий жив. Судьба его сложилась необыкновенно. Теперь мы можем вместе с вами смотреть на Луну и слать ему наши сердечные приветы.
Бричкин вскочил.
– Поздравляю вас, мадам, искренне поздравляю, – прохрипел он. – Я рад, что дело благополучно разрешилось. Надеюсь, больше крупных несчастий в вашей жизни не будет.
Мадам Брюховец поднялась со стула и нежно улыбнулась.
– Общение с вами доставило мне много радости.
– И мне тоже, – осторожно сказал Бричкин, перемещаясь мелкими шажками в некотором отдалении от посетительницы к двери. – Позвольте поблагодарить вас за ваши милости.
Госпожа Брюховец протянула руку для поцелуя. Детектива охватило внутреннее ликование: эта истязательница в конторе больше не появится. Бричкин с чувством поцеловал вырез в ажурной перчатке и шаркнул маленькой ножкой.
– Надеюсь, наша разлука будет недолгой, – вполголоса, выразительно произнесла мадам Брюховец.
Бричкин с упавшим сердцем переспросил:
– Разлука?
Потрясение, отразившееся на лице Софро-на Ильича, владелица первого кота, поселившегося на Луне, поняла по-своему.
– Не огорчайтесь, дорогой. Крепитесь. Долг меня зовет. Завтра я отправлюсь с мужем в Париж.
– И... и... и... что вы там собираетесь делать?
– Как что? – Госпожа Брюховец подняла брови вверх. – Заставлю французов во втором снаряде, который они отправят на Луну, доставить Василию куриные крылышки в сметане!
– Странная история, – сказал задумчиво профессор Муромцев, раскрыв драгоценный чемодан с плавиковым шпатом и перебирая свои сокровища. – Кто-то из ваших общих друзей, вероятно, подшутил над доктором Коровкиным и отправил ему от моего имени бандероль. Ручаюсь головой, что никакого шпата и никаких фторсодержащих материалов там нет.
Мура пристроилась в кабинете на кушетке и наблюдала за отцом. После ночных треволнений спать легли поздно, и поэтому поздним было и пробуждение. За завтраком Глаша настойчиво напоминала, что их родные на «Вилле Сирень» тревожатся. Пора ехать на дачу, успокоить домашних.
Мария Николаевна размышляла, стоит ли сейчас звонить на квартиру доктора Коровкина? Она предполагала, что друг семьи лег спать позже их и, верно, еще не встал. Ждала она известий и от Софрона Ильича Бричкина. Настроение у нее было прескверным – неужели она не справится с первым самостоятельным расследованием, неужели у нее нет никаких способностей, и проклятый кот Василий так и не будет найден? А что, если сумасшедшая матрона имела в виду не простого кота, а наглого бандита по кличке Васька-Кот?
– Барышня, вас просят к аппарату. – Глаша старалась выказать максимально возможно равнодушие, хотя любопытство ее распирало. – Господин Ханопулос.
– Какой еще господин Ханопулос? – сдвинул брови профессор Муромцев.
– Коммерсант из Крыма, грек, – пояснила на ходу Мура.
Профессор решительно последовал за дочерью в гостиную: он не сомневался в своем отцовском праве знать, с кем в его отсутствие общается несовершеннолетняя дочь. Он не считал это подслушиванием.
Мура смущенно приложила трубку к уху.
– Мария Николаевна, добрый день. Рад вас слышать. Как почивали?
Грек задавал вопросы так громогласно, что Мура видела по лицу отца: содержание разговора для него не останется тайной.
– Благодарю вас, превосходно.
– Но тогда мы должны сегодня непременно посетить Эрмитаж! Вы обещали!
– К сожалению, господин Ханопулос, я не смогу составить вам компанию. Сегодня ночью вернулся отец, и мы отправляемся на дачу.
– Как на дачу? А я? Мне будет очень одиноко!
Мура покраснела и, взглянув на сардонически улыбающегося отца, пролепетала:
– Придется вам, уважаемый Эрос Орестович, найти себе иных спутников для похода в Эрмитаж.
– Нет, я не согласен! – возопил Эрос. – Сейчас же еду к вам, представьте меня вашему батюшке. Уверен, он доверит мне вас и вашу честь!
Профессор побагровел.
– Нет-нет, господин Ханопулос, – заторопилась струхнувшая Мура, – невозможно. Папа очень занят. Прошу вас, не смущайте его всякими пустяками.
– Это не пустяки! – сопротивлялся Эрос. – Ничего слышать не хочу! Сию же минуту еду к вам!
На другом конце провода опустили трубку.
– Дорогая, извини, что я вмешиваюсь в дела взрослой дочери. Но раз уж мне суждена встреча с твоим пылким поклонником, могу ли я получить некоторые разъяснения?
Вернувшись с отцом в кабинет, Мура, упуская некоторые ненужные подробности, вроде сиреневых носков, рассказала отцу историю своего знакомства и встреч с сыном известного ковроторговца.
– Морфинист? Кокаинист? – Мысль профессора заработала аналитически. – Зачем ковроторговцу медикаменты?
– На морфиниста он не похож. –Мура задумалась.
–А какое отношение ты имеешь к компании Родосского?
– Мы с доктором Коровкиным познакомились с ними в Воздухоплавательном парке.
– И этот самый Ханопулос тоже?
– Нет, папочка, Эроса Орестовича там не было.
– Ничего не понимаю, – сдвинул брови профессор, – так какого же черта он делал на отпевании? Преследовал тебя?
– Как ты мог такое подумать! – Мура старалась отвести от грека подозрения, которые, видимо, клубились в отцовском мозгу. – Он же христианин.
– Не верю в христианство греков, – усмехнулся профессор. – Слишком сильна в них языческая струя. Поскреби грека, найдешь язычника. Даже имечко у него языческое.
– Но он же не виноват! – сказала осторожно Мура.
– Защищаешь... А нет ли здесь какой-нибудь интрижки? Не пытается ли он тебя охмурить?
Покрасневшая Мура возразила:
– Возможно его связывают какие-то дела с компанией Пети. Скорее всего, его интересует господин Глинский из Эрмитажа.
– Хорошо, – смилостивился профессор. – А то того и гляди, как замуж выскочите за кого попало. Ладно, – профессор закрыл чемодан, – вижу, рвешься к зеркалу. Отпускаю. Посмотрим, каков этот грек из себя.
Мура поспешно покинула кабинет. Действительно, она беспокоилась о своем внешнем виде – спала она мало, режим сбила, одета буднично, прическу следует поправить. Хорошо, что она не сказала папочке про асфальт, но о строительных работах господин Ханопулос никогда не говорил. Почему орудием убийства стали сиреневые носки? Почему за господином Ханопулосом следили у Спаса на Сенной?
Когда Эрос Ханопулос появился в гостиной профессорского дома, Мария Николаевна Муромцева встретила его преображенной: платье из белого муслина, расшитое веточками вербы и отделанное тонким шитьем, выгодно подчеркивало самые соблазнительные линии ее фигурки. Темные волосы она, с помощью Глаши, собрала в изящный узел на темени и закрепила черепаховыми заколками. На ее лице играли яркие краски, от нее исходил нежный аромат жасмина.
Необыкновенно прекрасный грек замер в дверях гостиной. Блестящие черные волосы пышной гривой струились к мускулистым плечам, выразительные золотистые глаза сияли. На фоне элегантного белоснежного костюма эффектно выделялись принесенные им дары: бутылка греческого коньяка, огромный букет роз и внушительная коробка черного цвета.
– Папочка, позволь представить, – Мура приняла из рук поклонника роскошный букет, – господин Ханопулос, Эрос Орестович, коммерсант, прибыл в столицу из Очакова.
Грек почтительно поклонился хозяину дома. Профессор крякнул с досады, что так изводил напрасными подозрениями ничем неповинную дочь, – господин Ханопулос произвел на него самое благоприятное впечатление. Николай Николаевич поставил врученный ему коньяк на шестигранный столик и пожал смуглую руку гостя. Черную коробку гость продолжал держать под мышкой. Мура и вызванная ею Глаша хлопотали вокруг букета, устраивая его в хрустальную вазу.
