– Фальшивил? – Он улыбается, бледный, идеальный. – Невозможно.
– Послушай.
Я прокручиваю запись назад, и мы слушаем. Фальшивая нота, и я наблюдаю, как он склоняет голову и морщится.
– Видишь? Эта нота!
– Ты права. Но это не я. Что-то там с клавиатурой… – Он закрывает глаза, кусает губу, начинает играть на воображаемых клавишах. – Это рояль.
– С маминым такого быть не могло, – указываю я. – Он всегда был идеально настроен, за этим она следила неукоснительно. На каком рояле ты играл?
И едва я задаю этот вопрос, ответ слетает с моих губ: «Город призраков».
Мы смотрим друг на друга.
– Но подожди… Строительство Города призраков не закончили до… – я не могу заставить себя произнести последние слова. Это так глупо.
– До моей смерти, – заканчивает он до меня. Его тело дрожит, кожа то становится прозрачной, то в ней добавляется серости.
– Но вестибюль уже построили, – медленно говорю я. По спине бежит холодок. – Его полностью обставили, чтобы показывать перспективным клиентам. В любом случае, кабинетный рояль в вестибюле стоял. Наверное, ты ходил туда, Штерн. Иногда играл там.
Штерн закрывает глаза. Долго молчит. Потом говорит:
– Наверное, я нашел способ тайком проникать в вестибюль… и мог репетировать там по ночам. – Он хмурится, прошлое возвращается к нему. – Я помню, как иду по дюнам… вокруг меч-трава. Пахнет болотом.
В груди гулко бьется сердце. Я пытаюсь представить себе, как все могло быть. «Если в тот вечер он не был в маминой студии… и он помнит, как тайком проникал в Город призраков, чтобы репетировать…»
– Ты был там в ту ночь, когда все произошло! – Слова горячим потоком вырываются из меня.
Он пожимает плечами.
– Не знаю. Не помню.
– Ладно, просто закрой глаза, – говорю я ему, – и слушай запись. Представь себе, что ты там, и этот ты играешь, и тогда, возможно… что-то вернется. – Я всматриваюсь в его лицо, пока он слушает, словно хочу пробиться взглядом в него разом и сломать те блоки, которые сдерживают воспоминания. – Что угодно. Даже вроде бы неуместное.
Взгляд Штерна смещается на рисунок, указательный палец движется вдоль линий, отделяющих черное от белого, нарисованное от пустоты.
– Я помню свет, по другую сторону окон. Внезапно вспыхнувший свет. – Его лицо напрягается, он хочет вспомнить. – Но это все. Остальное – серая тень.
– Эти окна выходят на автомобильную стоянку, – медленно говорю я. – Внезапный свет, возможно, фары. Кто-нибудь приезжал, пока ты играл? Ты что-нибудь слышал?
Он кусает губу, закрывает глаза, лицо перекашивается, как от боли.
– Крики, – наконец отвечает он.
– Крики? Какие крики? – наседаю я.
Он открывает глаза.
– Голоса. Спор.
– О чем? Ты помнишь, что они говорили?
На лице Штерна боль, борьба. Он силится остаться здесь, просто остаться со мной, тогда как нигде тянет его обратно во тьму. Он обхватывает себя руками, продолжает дрожать всем телом.
– Что происходит? Ты в порядке? – Я в ужасе, что он исчезнет до того, как удастся найти отгадку. – Пожалуйста. Пожалуйста, попытайся остаться.
– Я пытаюсь, Лив. Это трудно… – Дышит он с трудом. – Все как в тумане. Я… мне даже трудно вспомнить, почему я здесь… что делаю.
Я прикусываю губу, думаю. С минуту мы сидим молча.
– Город призраков, – объявляю я. Вскакиваю. В животе разгорается жар. – Может, есть какие-то документы о том, что происходило той ночью. Записи о том, что люди работали. Или о взломе. О чем-то таком, что произошло и случайно зацепило тебя. Хотя… – Я задумываюсь, отбрасываю волосы с глаз. – Если речь о полицейских донесениях, я, пожалуй, и так все знаю. Отец говорил мне… – Несмотря на кондиционированный воздух, мой лоб блестит от пота. – Город призраков, – повторяю я, уже в полной уверенности, что именно там все и произошло. – Мы должны ехать туда. Сейчас.
Штерну удается кивнуть.
Я надеюсь, он останется достаточно долго и доедет туда со мной. Бегаю по комнате в поисках ключа от Города призраков, который дал мне папа на прошлой неделе. Роюсь в карманах каждых шортов, ветровки, ощупываю ковер. Наконец подхожу к Штерну, который ходит взад-вперед, только не по ковру, а над ним.
– Дерьмо.
– Что? – Он перестает ходить, одна кудряшка нависает над глазом. – Что не так?
– Ключа нет. Куда-то подевался.
– Ты уверена? – Он дергает манжеты. – Так где-нибудь есть еще один.
– Да… должен быть. Папа все делает в четырех экземплярах. Но прячет их. Он такой странный. Наверное, приходил сюда в мое отсутствие и забрал ключ, который давал мне. Возможно, тревожился, что я воспользуюсь им по своему усмотрению.
– И ты бы воспользовалась, – указывает Штерн, сухо улыбается. Он едва сохраняет цельность, отдельные его части вдруг становятся прозрачными, чтобы тут же вернуться в прежнее состояние. Он непрерывно ходит, сгибает и разгибает пальцы. – Не можешь ты зайти к нему?
Если он что-то решил, остановить его невозможно. По этой причине, вероятно, он продолжает приходить ко мне, не сдается, не идет туда, где ему положено быть. По этой причине, вероятно, он был любимым учеником мамы. Никогда раньше ей не приходилось сталкиваться с таким напором и целеустремленностью.
Я качаю головой.
– Он начнет задавать слишком много вопросов. С тех пор, как я вылетела из художественной школы. Он думает, что мои намерения преступны. Если я попрошу у него ключи, он будет следить за каждым моим шагом.
Штерн все ходит.
– Ты можешь позвонить кому-то еще?
Я задумываюсь. Желудок словно наливается свинцом.
Остин.
Я беру мобильник. Остин звонил мне четыре раза, прислал одну эсэмэску. «Оливия, мы действительно должны поговорить. Пожалуйста, позвони мне. О».
Я отправляю ответ: «Говорить еще не готова. Скоро. Но ты можешь оказать мне услугу?»
«Хорошо, – тут же отвечает он. – Что угодно».
Я отворачиваюсь от Штерна, не хочу, чтобы он видел текст моей следующей эсэмэски: «Оставь для меня открытой дверь вестибюля Города призраков. Думаю, я на обратном пути где-то потеряла мой бюстгальтер».
Я смотрю на экран мобильника, стоя спиной к Штерну. Остин вновь отвечает практически мгновенно: «Конечно. Нет проблем».
Желудок трепыхается. Я поворачиваюсь. Штерн смотрит на меня.
– Ну? – спрашивает он.
– Можно ехать.
– Кому ты отсылала эсэмэски?
– Остину Морсу, – отвечаю я. Он пронзает меня взглядом, и я отворачиваюсь, чувствуя себя вываленной в грязи, виноватой.
Захожу в большой стенной шкаф, меняю обрезанные шорты и футболку на мягкое хлопчатобумажное черное платье, надеваю туфли без каблука на резиновой подошве.
– Ты думаешь, это хорошая идея?
Я поворачиваюсь к нему.
– Если ты не можешь усилием воли протащить меня сквозь стену, тогда других вариантов у нас нет. – Я бросаю в сумочку мобильник, набираю полную грудь воздуха. – Мы докопаемся до истины, Лукас.
Он грустно улыбается. Я уже много лет не называла его по имени. Никто не называл, за исключением родителей. Но каким-то образом истинное имя возвращает его в реальность. И на мгновение мы оба становимся теми, кем были всегда – Оливией и Лукасом. Он – мой Лукас. Я – его Оливия. Мы застываем, глядя друг на друга.
Затем жужжит мой мобильник, и чары рушатся. Я читаю эсэмэску Остина: «Открыта». Такую короткую.
Подхожу к Штерну, пытаюсь прикоснуться губами к его холодной щеке. Не получается. Воздух идет рябью, не позволяя перекинуть мостик от живой к мертвому. Не могу я прикоснуться к нему, но, может, оно и к лучшему.
Он идет к входной двери, мы бесшумно выскальзываем из дома, закрываем дверь за собой.
Я запрыгиваю на велосипед, Штерн устраивается позади меня.
По пути он дрожит, прижимаясь к моей спине. Но для меня его затянувшееся присутствие сродни чуду. Раз он здесь – не все потеряно, шансы вызволить маму из тюрьмы еще есть.
Четыре дня. Как же хочется, чтобы она оказалась на свободе уже сейчас, могла гулять под этими деревьями с толстыми стволами, глубоко пустившими корни в землю. Ветерок обдает меня густым ароматом плюмерии.
Скоро все изменится. Она дала мне жизнь, а теперь я спасу ее. Изменю все к лучшему.
Штерн как-то держится, зацепился за этот мир. Мы не разговариваем. Я сильнее кручу педали, пот струится по лицу, соль на губах, языке. Болит живот, там словно стучит второе сердце, стучит за нее. Позволяет мне крутить педали быстрее, чем всегда. Пальмы проскакивают мимо. С серыми стволами и кронами, из земли торчат корни баньянов, ветер прижимает к земле дикий шалфей.
Скоро справа высится громада Города призраков, и я сворачиваю на подъездную дорожку. Спрыгиваю с велосипеда. Странная тишина пугает меня. Я медленно качу велосипед через лужайку к парадному входу. Дверь открыта, как и обещал Остин.
