Мы со Штерном переглядываемся. Мой желудок завязывается узлами, когда мы идем по широкому, темному, мраморному вестибюлю. Я рада, что он со мной; думаю, только благодаря ему я до сих пор не отступилась от задуманного, продолжаю бороться за свою маму.
Гостиная с кабинетным роялем по правую руку, мы сразу входим в нее и начинаем бродить по комнате в темноте в поисках какого-то знака, лучика надежды.
Я смотрю на большую копию картины Моне в золоченой раме на дальней стене, на папоротники в кадках у окон. Если бы кто-нибудь вломился сюда… но что они могли взять из вестибюльной мебели? Квартиры еще не построили, не то что обставили. Но может, они хотели добраться до административного крыла? Нацелились на компьютеры, телефонную станцию, другое офисное оборудование?
– Я хочу осмотреться, – шепчу я Штерну и поворачиваю в темный коридор, ведущий к офису.
Дверь приоткрыта. Я протягиваю руку к выключателю, но передумываю: не могу отделаться от ощущения, что Остин где-то здесь, в здании, отчаянно хочет поговорить. И если он здесь? Если войдет и увидит меня, что-то вынюхивающую? Скажет Теду? Как я ему все объясню?
С гулко бьющимся сердцем я выдвигаю нижний ящик, достаю папку со множеством листков. Но разве поймешь в темноте, какой из них прольет свет на случившееся той ночью? Кто приезжал сюда? Кто спорил?
Ничего. Никаких зацепок. Я чувствую себя совершенно беспомощной. Комок в горле растет, угрожая задушить меня. Я не знаю, что рассчитываю найти. Расписку кровью? Подписанные показания убийцы?
«Думай, Оливия, думай». Штерн проник в вестибюль, чтобы репетировать на кабинетном рояле. Если это был взлом, почему у кого-то еще не возникло желания залезть сюда?
Может, по той же причине и Остин привез меня в Город призраков… пусто, темные углы, никто не мешает раздевать и раздеваться. Я замечаю связку ключей, лежащую на столе, на самом виду.
И новая мысль приходит ко мне.
Может, и не было никакого взлома.
Может, в ту ночь человек открыл дверь своим ключом.
Да только ключа от вестибюля не было ни у кого, кроме моего отца…
И Теда.
– Оливия, – тихий мужской голос за спиной.
Я замираю, несколько листков выпадают из моих рук. Все застывает, по-моему, даже время. А потом я поворачиваюсь, лицом к нему.
Щелк. Тед Оукли закрывает дверь у себя за спиной. У меня гулко бьется сердце. Тед. Он мог быть здесь в ту ночь. Тед мог приехать с одной из своих любовниц: Остин намекал, что их хватало.
Мысленно я зову Штерна. Он все еще в гостиной у рояля? «Лукас. Лукас. Мой Лукас».
– Что вы здесь делаете? Где Остин? – Все эмоции ушли из моего голоса. Ни страха, ни страсти. Голос автомата – не человека.
Он не отвечает на мой первый вопрос.
– Оливия, – по-прежнему чуть ли не шепотом, с отеческими интонациями. – Остин спит. Как следовало спать и тебе. Ты знаешь, который час?
Я смотрю на него, оглядываюсь.
– Да, – меня начинает трясти. Я не хочу трястись. Не хочу показать ему, что я в ужасе, а я внезапно жутко его боюсь. – Я знаю, который час, – отвечаю я, пытаясь изгнать дрожь из голоса. – Мы договорились встретиться здесь с Остином, – лгу я. – Он отправил мне эсэмэску. Мы собирались встретиться.
Тед смотрит на меня так, будто никогда не видел более безумного существа.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, дорогая. Остин давно уже улегся спать. Утром у него тренировка, – говорит он медленно, голос вызывающе спокойный. Приближается ко мне на шаг, протягивает руку к моей голове, словно собирается померить температуру. – Ты хорошо себя чувствуешь? Может, нам позвонить твоему отцу и попросить его приехать за тобой?
Я пячусь от него, упираясь в его стол; меня тошнит от того, что ко мне относятся как к ребенку, как к идиотке, как к чокнутой.
– Это неправда. Я получила от него эсэмэску. Я… кто-то прислал мне эсэмэску с его мобиль-ника!
Тед улыбается и качает головой.
Я продолжаю:
– Вы… вы попросили его приглядывать за мной. И не потому, что тревожились о моем здоровье. Нет… – Теперь до меня доходит, так неожиданно и быстро, что я едва не теряю сознания. – Нет, вы попросили его шпионить за мной, потому что я начала копаться в деле мамы, потому что осознала: она не могла этого сделать. Никоим образом не могла.
Фраза: «Это сделали вы» – у меня на языке, но я ее не произношу. Что-то останавливает меня: что-то связанное с убежденностью, что фраза эта вытолкнет его за край пропасти, на котором он пока балансирует.
Эта фраза может вытолкнуть за край и меня. И все же, и все же я не хочу, чтобы эта моя догадка подтвердилась.
Тед стоит, глядя на меня так, словно закинулся или обкурился, словно мгновением раньше я сказала ему, что он перенесется в сказочную страну, где все даром и никто не стареет, если он выпьет мой кул-эйд.
– Ох, дорогая, ты не в порядке, так? – Он подходит ко мне, кладет большую руку мне на плечо, поглаживает его, прежде чем я сбрасываю руку. Тень от носа падает на лицо.
– Я тревожился о тебе, – мягко продолжает Тед. – Мы все тревожились. Так все начиналось и с твоей матерью, знаешь ли, когда она была в твоем возрасте. Ты начала… видеть то, чего нет?
– Что? Нет. Я не вижу того, чего нет. Почему все думают?..
– Ты знаешь, Оливия, – прерывает он меня. – Эта болезнь наследственная. Сожалею, что приходится это говорить, но у большинства болезнь впервые проявляется в подростковом возрасте. – Улыбка играет на его чисто выбритом лице. Руки опущены вниз. Он в костюме. В полночь. И костюм чернильно-черный. – Я просто тревожился о тебе, понимаешь? Я не знаю, что ты ищешь. – Он указывает на раскрытые папки, разбросанные бумаги. – Но здесь ты ничего не найдешь. Это ясно? Здесь ничего найти нельзя. Ты думаешь, что все настроены против тебя, что всё не так, что все пытаются причинить тебе вред. – Он качает головой, наклоняется, чтобы собрать бумаги, и аккуратно кладет их в нижний ящик стола. – Это паранойя, милая.
– Почему вы здесь? – спрашиваю я, наблюдая, как он задвигает ящик и выпрямляется. – Если мне начало что-то чудиться, что вы здесь де-лаете?
– Некоторым из нас приходится работать допоздна, маленькая мисс. Я знаю, ты этого не понимаешь. Твои родители никогда не работали слишком много, за всю их жизнь… но это, конечно, мое личное мнение. Что ж, все мы там, где мы есть, по той или иной причине. – Что-то происходит с его голосом: он становится более пронзительным, без слов ускоряется.
– Кто-то взял этим вечером мобильник Остина. Кто-то отправил мне эсэмэску. Вы? Вы знали, что я буду здесь, так? – Тед все смотрит на меня из-под нахмуренных бровей, словно все, сказанное мною, – сущая нелепица.
И какая-то моя часть в этом с ним соглашается. Как убийцей Штерна мог быть Тед? Даже подумать об этом – безумие. Он же для нас как святой. Он взял отца деловым партнером в проект «Город призраков», когда тот потерял работу. Он нашел маме нового адвоката после того, как Грег Фостер вышел… Грег Фостер, который покончил с собой, выйдя из процесса. Грег Фостер, оставивший больнице огромную сумму денег от имени мамы.
Элементы пазла начинают складываться в голове. В ушах шумит кровь.
Грег Фостер намеревался добиться оправдания мамы. Он нам это говорил. Но внезапно он уходит, Кэрол занимает его место, спасибо Теду, и мы имеем то, что имеем.
Тед хотел, чтобы мама оставалась за решеткой.
– Вы ее подставили, – внезапно вырывается у меня, и я точно знаю: это правда. Меня бросает в жар, в холод, снова в жар, словно внутри щелкает переключатель.
– Сладенькая, я действительно не знаю, о чем ты…
– Мой вопрос – почему? – обрываю я его, пытаюсь обойтись без дрожи в голосе.
Его лицо начинает подергиваться.
– Никто не знает, почему возникает душевная болезнь, Оливия. Это одна из многих трагедий…
– Нет! Почему он? Почему Штерн? Что произошло в ту ночь?
Тед достает из кармана мобильник и начинает набирать номер. Я вышибаю телефон из его руки, быстро отступаю назад, пока не прислоняюсь к стене. На его лице шок.
– Скажите мне, что произошло в ту ночь. Я хочу знать о вашей подружке, той, которую вы привезли сюда. Вы приезжали потрахаться?
По лицу Теда проскальзывает тень печали, он хмурит лоб. Но голос его бесстрастный.
– Кто рассказал тебе о Тане?
Я шумно вбираю в себя воздух. «Таня…» – повторяю медленно, растягивая имя, воспоминания. Девушка, которая выглядит как Райна. Таня Лайвин.
Девушка, исчезнувшая в ночь гибели Штерна. Девушка, которая на газетном фотоснимке носила розовый шарф.
Исчезла. Она исчезла.
– Что вы с ней сделали? – В голосе все смешалось, меня мутит. «Мне нужно позвонить папе. Мне нужен Штерн. Мне нужно закричать».
– Ты не знаешь, что говоришь, Оливия. Ты больна. Так? – Он подходит ко мне, сжимает руками мои запястья. Я пытаюсь вырвать, но он держит крепко. – Сядь. Хорошо? Просто сядь, Оливия. Просто. Сядь. – Он заставляет меня сесть на вращающийся, обитый кожей офисный стул отца. Его руки смещаются к моим плечам, толкают меня к спинке стула.
