Я сказал ему:
— Если вы с этим городским шпиком хотите малость сэкономить на транспортных расходах и берете одно такси на двоих, я не против. Только бы вы его не упустили — тогда это может вам выйти боком.
Даркин осклабился:
— А, ерунда. Все равно вся это слежка коту под хвост. Если бы я не нуждался так в деньгах…
— Ладно. Оставь деньги себе, а котом я займусь сам. Где Розочка?
— А в чем дело? Только не говори мне, что вы опять гоняетесь за этим недомерком.
— Так где он?
— Где-то здесь. Мы приехали, а он ехал позади нас… Да вон, смотри, вот он тащится, видно, в свой «Кофейник». Наверное, сошел на Одиннадцатой улице. Сейчас как раз настало его время кормления.
Я увидел, что он действительно вошел в кафе. Фреду я сказал:
— Отлично. Ты с этим городским сыщиком в хороших отношениях?
— Ну, мы разговариваем.
— Найди его. В забегаловке на углу можно выпить пива?
— Конечно.
— Прекрасно. Отведи его туда и утоли его жажду. За наш счет. Держи его там до тех пор, пока моя машина не отъедет от входа в «Кофейник». Я хочу пригласить Розочку покататься.
— Да что ты говоришь? Провалиться мне на этом месте! Оставь для меня его галстук.
— Ладно, договорились. Двигай.
Он вылез и ушел, а я остался ждать. Через пару минут я увидел, как он вышел из прачечной вместе с городским сыщиком и перешел на другую сторону улицы. Я нажал на стартер, включил скорость и тронул машину с места. На этот раз я остановился прямо перед «Кофейником», вылез и зашел внутрь. Нигде поблизости я не заметил ни одного полицейского.
Розочка был там, сидел за тем же столиком, что и в прошлый раз, а перед ним, похоже, стояла та же самая тарелка супа. Я окинул быстрым взглядом остальных посетителей, сидящих на табуретах у стойки, и не заметил ничего угрожающего. Подойдя к Розочке, я остановился около самого его локтя. Он поднял на меня глаза и сказал:
— Вот проклятье.
Взглянув на него еще разок повнимательней, я пришел к выводу, что, пожалуй, Вульф прав, и обратился к нему:
— Пошли, с вами хочет поговорить инспектор Кремер.
Из одного кармана я вынул наручники, а из другого — пистолет. По-видимому, что-то в моих глазах вызвало у него подозрение, к тому же следует отдать ему должное: нервы у этого чертова парня были просто железные. Он так и заявил:
— А я вам не верю. Покажите-ка мне свой чертов значок.
Я не мог допустить ни малейших споров, поэтому схватил его за воротник, поднял с табурета и поставил на ноги. Затем защелкнул на его запястьях наручники. Пистолет я держал не скрываясь. Я скомандовал:
— А ну, пошевеливайся!
От стойки послышалась пара недовольных возгласов, но я даже не потрудился оглянуться. Розочка проговорил:
— Мое пальто.
Я протянул руку к вешалке, перебросил его пальто через руку, и мы вышли. Он шел как миленький. Вместо того чтобы попытаться спрятать наручники, как это делают многие, он держал руки, вытянув их перед собой.
Единственная опасность заключалась в том, что на улице нам мог повстречаться коп, который пожелал бы мне помочь, а мой «родстер», двухместный кабриолет, отнюдь не был похож на полицейскую машину. Но вокруг я видел одни только любопытные лица. Я помчался к машине, открыл дверцу, затолкнул его внутрь и сам влез вслед за ним. Мотор я оставил включенным на тот случай, если придется торопиться. Отчалив от тротуара, я доехал до Седьмой авеню и свернул к северу.
Тут я обратился к нему:
— А теперь выслушайте меня. У меня для вас есть два сообщения. Во-первых, — чтобы у вас на душе полегчало — я везу вас на Тридцать пятую улицу на встречу с мистером Ниро Вульфом. Во-вторых, если вы раскроете пасть, вы все равно отправитесь туда, только побыстрей и без сознания.
— Ни на какую встречу я…
— Молчать!
Однако в душе я рассмеялся, потому что он говорил уже совсем другим тоном, похоже было, что он помаленьку начал выпадать из роли.
Вечерний пик уличного движения демонстрировал свои шуточки, поэтому прошло довольно много времени, прежде чем мы добрались до Тридцать пятой Западной улицы. Я остановился перед домом, сказал своему спутнику, чтобы он сидел тихо, вышел из машины и, обойдя вокруг нее и открыв ему дверь, дал ему команду двигаться. Поднявшись вслед за ним по лестнице, я открыл дверь своим ключом и предложил ему войти. Когда я снимал пальто и шляпу, он тоже попытался снять свою кепку, но я сказал, что он может се оставить на голове, и отконвоировал его в кабинет.
Вульф сидел за столом над пустым пивным стаканом и рассматривал узоры, которые образовала высохшая пена. Я закрыл дверь в кабинет и остановился, а коротышка направился прямо к письменному столу. Вульф посмотрел на него, слегка кивнул головой и начал его внимательно разглядывать. Затем он обратился ко мне:
— Арчи, возьми у мистера Хиббарда кепку, сними с него наручники и предложи ему кресло.
Я все это исполнил. Сей джентльмен вне всякого сомнения и был как раз тем самым вторым фактом, по которому так тосковал Вульф, и я был рад, что могу ему услужить. Он протянул мне руки, чтобы я мог снять наручники, однако мне показалось, что это стоило ему некоторых усилий, по его глазам было видно, что он чувствует себя не слишком хорошо. Я пододвинул ему кресло к самым коленям, и он вдруг упал в него как подкошенный, закрыл лицо руками да так и застыл. Правда, если бы в этот момент он посмотрел на нас, на меня и Вульфа, он отнюдь не встретил бы тех сочувственных взглядов, на которые он, по всей видимости, рассчитывал. Я смотрел на него, как на самый аппетитный кусок ветчины за целую кучу месяцев. Я был просто не в состоянии простить ему, что потратил столько сил на его поиски, а он все это время торчал у меня под носом.
Вульф мне кивнул, я подошел к стенному бару и, налив стаканчик покрепче, отнес его Хиббарду, сказав:
— Вот, глотните-ка как следует.
Он наконец поднял голову.
— Что это?
— Чертовски добрый напиток из ячменного виски.
Он отрицательно покачал головой и одновременно протянул руку за стаканом. Я знал, что у него в желудке было немного супа, поэтому можно было не опасаться каких-то тяжких последствий. Он влил в себя полстакана, слегка сплюнул и допил остальное. Я сказал Вульфу:
— Я привел его к вам в кепке, чтобы вы видели, как он в ней выглядит. Да я и видел-то его только на фотографии, к тому же все считали его мертвым. Хочу вам доложить, что я с большим удовольствием врезал бы ему разок, и можете мне ничего не говорить, ни сейчас, ни потом.
Вульф не счел нужным удостоить меня своим вниманием и обратился к коротышке:
— Мистер Хиббард, известно ли вам, что в старой Новой Англии был такой обычай: женщину, подозреваемую в колдовстве, бросали в реку? И если она тонула, это значило, что она невиновна. Мне лично кажется, что приличный глоток неразбавленного виски — столь же суровое испытание, только наоборот: уж если вы выживете, то можете смело решаться на все что угодно. Мистер Гудвин вам действительно врезал или нет?
Хиббард посмотрел на меня и заморгал, затем — на Вульфа и снова заморгал. Пару раз откашлявшись, он сообщил тоном дружеской беседы:
— На самом-то деле оказалось, что я совсем не такой уж искатель приключений. Одиннадцать дней я жил в страшном напряжении. И буду жить в этом аду и дальше.
— Надеюсь, что нет.
Хиббард покачал головой:
— Буду. Помоги мне Бог. Буду.
— О, вы решили теперь обратиться к Богу?
— Это просто так говорится. Сейчас я надеюсь на него еще меньше, чем прежде. — Он бросил взгляд на меня. — Можно мне попросить еще немного виски?
Я принес ему еще стакан. На этот раз он сделал для начала небольшой глоток и причмокнул языком.
— Ах, какое это облегчение! Разумеется, и виски тоже, но в первую очередь я имею в виду возможность снова нормально разговаривать. А что до божества в стратосфере, то мне сейчас до него дальше, чем когда-либо раньше, хотя к ближним своим я стал гораздо ближе. Я должен вам кое в чем признаться, мистер Вульф, действительно, почему бы и не вам? Так вот, за одиннадцать дней, проведенных в этой маске, я узнал больше, чем за все предыдущие сорок три года своей жизни.
— Гарун аль-Рашид.
— Ну уж нет, извините. Он искал развлечений, а я пытался сохранить жизнь. Вначале я считал, что всего лишь сохраняю свою собственную жизнь, однако нашел я гораздо больше. Если бы, например, вы предложили мне сейчас то, что предлагали три недели назад, — что можете избавить меня от страха перед Полом Чейпином, уничтожив его самого, я бы сказал: «Конечно, причем любыми средствами. Сколько это будет стоить?». Поскольку только теперь я понимаю, что мое тогдашнее отношение к этому вопросу было обусловлено не чем иным, как страхом, еще более сильным, чем страх смерти — страхом взять на себя ответственность за свое спасение. Вас не раздражает, что я так разговорился? Боже мой, как же мне хочется говорить!
