- Далеко ли от вас находится стоянка автомашин?
- Не очень, но из-за гололеда пройти пешком нелегко.
- Тем не менее, будьте любезны, сходите туда и посмотрите, есть ли там красная "альфа-ромео"...
- Вы не можете назвать ее номер?
- Нет. На вашей стоянке в такое время не должно быть много машин марки "альфа-ромео" красного цвета... Если она находится там, то спросите у инспекторов, проверяющих паспорта, проходила ли через контроль пара, приметы которой таковы...
И он повторил то, что уже рассказывал Люка и двум другим сотрудникам.
- Позвоните мне сразу после этого на набережную Орфевр.
Положив трубку, Мегрэ пожал плечами и добавил, повернувшись к Люка:
- Как знать, может быть, им удастся что-то найти...
Это было довольно странное расследование, и комиссар как будто не принимал его полностью всерьез, он занимался им, словно решал кроссворд.
- Маратье, должно быть, вне себя, - заметил Люка. - Его, всегда одетого с иголочки и напускающего на себя вид большого начальника, отправили шлепать по снегу...
Прошло минут двадцать, и телефон зазвонил. Мегрэ, повернувшись в сторону, проговорил:
- Говорит заместитель комиссара Маратье... И, действительно, это было первое, что он услышал в трубке.
- Ну, как с красной машиной?
- На стоянке есть какая-то красная "альфа-ромео", и, судя по номерам, она из парижского района...
- Закрыта на ключ?
- Да... Пара, отвечающая приметам, которые вы мне продиктовали, села в три часа десять минут на самолет, вылетевший в Амстердам...
- У вас есть их фамилии?
- Инспектор, который ими занимался, не помнит имен. Ему запомнилось только, что у мужчины был колумбийский паспорт, а у женщины голландский... В обоих документах было много виз и печатей...
- В котором часу они должны прибыть в Амстердам?
- Если самолет не задержится в пути и посадочная полоса в хорошем состоянии, они приземлятся в четыре семнадцать.
Было четыре двадцать две. Вероятно, пара уже проходила паспортный и таможенный контроль. Во всяком случае, сейчас, учитывая ситуацию, Мегрэ не мог позволить себе прямо обратиться в полицию голландского аэропорта.
- Ну что, шеф? Что мне делать? - спросил Люка.
- Ничего. Будешь ждать сменщика. Что касается меня, я пойду спать. Спокойной ночи, ребята... Да, может быть, кто-то из вас отвезет меня домой?
Полчаса спустя он крепко спал рядом со своей женой.
II
Есть дела, которые сразу же становятся сенсацией, и о них громкими заголовками сообщают газеты. Другие же, с виду заурядные, удостаиваются лишь трех-четырех строчек в отделе хроники, и только потом обнаруживается, что за этим, как казалось, простым событием, крылась настоящая драма, овеянная тайной.
Мегрэ завтракал, сидя возле окна напротив жены. Часы показывали половину девятого, но утро было таким тусклым, что пришлось зажечь свет. Комиссар не выспался и чувствовал ломоту во всем теле, голова была тяжелой, в ней роились какие-то неясные мысли.
Края оконных стекол заиндевели, и, глядя на них, он вспомнил, как в детстве ему нравилось рисовать на морозном стекле, он как бы вновь испытал это странное ощущение, приятное и болезненное одновременно, когда тонкие пластинки льда попадали под ногти.
После трех холодных дней потеплело, шел снег, и с трудом можно было рассмотреть в окно стоящие на другой стороне бульвара дома и складские помещения.
- Ты не очень устал?
- Еще чашечку кофе, и я окончательно приду в себя.
Невольно он пытался представить эту пару элегантных иностранцев, бог весть откуда появившихся в кабинете скромного квартального врача. Пардон сразу же почувствовал, что они принадлежали к другому миру, отличному от мира его и Мегрэ, от квартала Пикпюс, где они оба жили.
Много раз комиссару приходилось заниматься людьми подобного рода, которые^ непринужденно чувствуют себя как в Лондоне, так в Нью-Йорке и Риме, садятся в самолет, как другие в вагон метро, останавливаются в роскошных гостиницах, и в какой бы стране это ни происходило, они сохраняют прежние привычки и встречают друзей, с которыми как бы создают некое своеобразное международное сообщество.
Принадлежность к нему определяется не только тугим кошельком. Такие люди ведут определенный образ жизни, имеют свою манеру поведения, даже мораль, отличающуюся от морали простых смертных.
Мегрэ никогда не чувствовал себя непринужденно в их присутствии, и ему трудно было справиться с раздражением, которое можно было принять за чувство зависти.
- О чем ты думаешь?
- Ни о чем.
Казалось, он действительно ни о чем не думал. В голове у него возникали неясные мысли, и он вздрогнул, услышав телефонный звонок. Было уже без десяти минут девять, и он собирался подняться из-за стола, чтобы надеть пальто.
- Алло!..
- Это Люка-Люка, который должен был уйти с дежурства в девять часов.
- Мне только что позвонил комиссар Маникль из четырнадцатого округа... Прошлой ночью в небольшом частном доме на авеню Парк-Монсури убит человек... Некий Наур, ливанец... Приходящая служанка обнаружила его в восемь часов...
- Лапуэнт пришел?
- Я, кажется, слышу его шаги в коридоре... Минутку... Да... Это действительно он...
- Скажи ему, чтобы заехал за мной... Сообщи Маниклю, что я постараюсь приехать как можно скорее... А ты иди спать...
- Спасибо, шеф...
Мегрэ повторил вполголоса:
- Наур... Наур...
Еще один иностранец. Этой ночью - голландка и колумбиец. Теперь Наур с Ближнего Востока.
- Что, новое дело? - спросила его жена.
- Преступление на авеню Парк-Монсури... Он обмотал толстым шарфом шею, надел пальто и взял в руки шляпу.
- Разве Лапуэнт не поднимется сюда?
- Мне нужно несколько минут подышать свежим воздухом...
Лапуэнт ждал его перед домом. Мегрэ уселся в маленькую черную машину.
- У тебя есть точный адрес?
- Да, шеф. Это последний дом перед парком, он окружен садом... Кажется, вам не удалось выспаться этой ночью...
Машины двигались медленно, с трудом. Несколько автомобилей занесло, и они остановились поперек улицы, прохожие шли с большой осторожностью. Сена, по которой медленно плыла шуга, отливала темно-зеленым цветом.
Они остановились у дома с громадными окнами на первом этаже. Здание было построено, видимо, в конце двадцатых годов, когда в некоторых районах Парижа, главным образом в Отей и на Монпарнасе, вырос целый ряд домов, похожих на этот.
Полицейский, расхаживавший взад и вперед, отдал честь комиссару и открыл перед ним железную дверцу, ведущую в небольшой сад.
Мегрэ и Лапуэнт, пройдя по аллее, поднялись по ступенькам на крыльцо и встретили второго полицейского, который провел их в гостиную.
Маникль находился там с одним из своих инспекторов. Это был небольшого роста сухощавый человек с усами, которого Мегрэ знал вот уже лет двадцать. Они пожали друг другу руки, и комиссар полиции указал на тело, распростертое на полу позади письменного стола красного дерева.
- Служанка, некая Луиза Воден, вызвала нас по телефону в восемь часов пять минут. Ее рабочий день начинается в восемь утра. Она живет в двух шагах отсюда.
- Кто он, Наур?
- Феликс Наур, сорока двух лет, гражданин Ливана, профессии не имеет. Вот уже шесть месяцев как поселился в этом доме, он снимает его со всей обстановкой у художника, который уехал в Соединенные Штаты...
В комнате было очень жарко, несмотря на огромные окна, наполовину покрытые изморозью, как и в квартире Мегрэ на бульваре Ришар-Ленуар.
- Когда вы приехали, шторы были открыты?
- Нет, задернуты... Эти плотные шторы с подкладкой из фетра не позволяют холоду проникать в комнату.
- Врач приехал?
- Квартальный врач только что заходил и подтвердил факт смерти, которая и без того очевидна... Я вызвал судебно-медицинского эксперта, жду его и представителя прокуратуры с минуты на минуту...
Мегрэ повернулся к Лапуэнту.
- Позвони-ка Моэрсу, пусть сейчас же приедет со своими людьми... Нет, не отсюда... Здесь на телефонных трубках могут быть отпечатки пальцев... Поищи какое-нибудь кафе или автомат поблизости.
Он снял пальто, затем шарф, так как после почти бессонной ночи от стоявшей в комнате жары у него кружилась голова.
Комната была просторной. Пол покрывал светло-голубой ковер, а мебель, хотя и разного стиля, была дорогой и подобрана со вкусом.
Обходя кругом письменный стол в стиле ампир, чтобы лучше разглядеть убитого, комиссар заметил возле бювара фотографию в серебряной рамке.
Это был портрет молодой женщины с печальной улыбкой, державшей на коленях годовалого ребенка, рядом стояла девочка лет трех.
Нахмурив брови, он схватил портрет, чтобы разглядеть его поближе, и увидел на лице женщины шрам, идущий от левого глаза к уху.
- Это его жена?
- Полагаю, что да. Я попросил посмотреть наши реестры. Она записана под именем Эвелины Наур, до замужества Виемерс, родилась в Амстердаме.
