сих пор так хорошо помню этот маршрут, что смогла бы пройти по нему с закрытыми глазами. Но теперь здесь многое изменилось, хотя в целом практически все осталось прежним. Кое-где появились новые здания, старые дома покрасили и обновили.
Я бросаю взгляд на Робин – она все так же погружена в телефон. Вдруг она прыскает от смеха и отрывается от экрана.
– Эмма прислала сообщение. Там такое творится! Прямо настоящая драма. Я так рада, что мне не приходится разбираться со всем этим, – заявляет Робин, пряча телефон в сумку. Ее голос звучит так спокойно и искренно, что я почти что ей верю.
По мере нашего приближения к пункту назначения мое сердце начинает сжиматься в груди. Внезапно я как бы включаюсь в происходящее вокруг – слышу шум уличного движения, визг тормозов, автомобильные гудки, доносящуюся издалека ругань. Я чувствую запах выхлопных газов – они просачиваются с улицы, отчего в горле начинает першить. Гляжу на непрерывно проносящийся мимо поток черных внедорожников. Наверняка мы будем единственными, кто приедет в школу на автобусе. Вдруг автобус резко притормаживает, и я слегка ударяюсь головой о стекло. Я закрываю глаза, погружаясь в воспоминания.
– Мы никогда не сможем туда попасть, – слышу я собственный голос, говорящий это два года назад, когда мне впервые стало известно о том, что же сделала моя мать. – Слишком поздно пытаться туда поступить. Там всегда огромное количество желающих. И вряд ли когда-нибудь для нас появится свободное место. Ни сейчас, в начале четвертого класса, ни через год, ни через два. В этой школе всегда будет огромная очередь из тех, кто мечтает здесь учиться. Моя мать полагает, что она до сих пор в состоянии влиять на меня и контролировать все, что происходит в моей жизни, но она ошибается. Даже если бы я согласилась на выдвинутые ею условия, все равно ничего бы не получилось.
И это действительно было правдой. Я искренне обрадовалась, когда из приемной комиссии школы пришел официальный отказ на наш запрос о поступлении. Но это было до того, как все пошло наперекосяк – мой брак с Эндрю полностью рассыпался за какие-то два года.
И как же я была удивлена, когда пару недель назад мне позвонила та же самая сотрудница приемной комиссии и сказала, что у них появилось одно свободное место и они готовы принять Робин, только она должна приступить к занятиям немедленно. Это было как снег на голову. Я уже хотела было отказаться от этого неожиданного предложения, но что-то заставило меня повременить.
– Вы не возражаете, если я немного подумаю, – ответила я совершенно спонтанно.
Ничто тогда не предвещало, что через сорок восемь часов я буду ей звонить, спрашивая, свободно ли еще это место, фактически умоляя ее взять мою дочь. Да, я в буквальном смысле слова умоляла ее об этом. Для сотрудницы приемной комиссии это была просто стандартная процедура, всего лишь способ заполнить внезапно появившееся свободное место в классе. Для меня же это стало настоящим чудом. Это открыло для нас совершенно неожиданный выход из сложившейся ситуации. О таком спасении я даже и не подозревала.
Условие для вступления в наследство моей матери было выполнено – Робин будет учиться в «Ашамс». Это дало мне возможность распоряжаться этим домом, а также получать определенный доход от инвестиций небольшого капитала моей матери. И теперь, когда мой брак развалился, этих денег будет вполне достаточно, чтобы мы смогли здесь жить.
В последний раз я была в доме своей матери более десяти лет назад. Тогда я поклялась, что никогда сюда не вернусь. Я была твердо намерена никогда больше не позволять своей матери вмешиваться в мою жизнь и пытаться мной манипулировать. Но ради Робин я нарушу любое обещание…
Вот мы уже стоим у ворот школы. Мои руки в карманах пальто крепко сжаты в кулаки. Даже взрослому человеку это здание кажется очень внушительным. Оно и вправду огромное. Его помпезный архитектурный стиль как нельзя более подходит для размещения самой престижной в Северном Лондоне отдельной школы для девочек. Я стараюсь не думать о том, насколько пугающе оно выглядит для моей дочери, как ей сейчас, должно быть, не по себе.
Для входа на территорию предусмотрены две пары железных ворот, а между ними цветочная клумба и живая изгородь из плюща и цикламена. За каждой парой ворот начинается извилистая аллея, ведущая к широкой лестнице парадного входа. Его отделка поражает своим великолепием, однако крыльцо здания расположено достаточно близко от ворот. Должно быть, в прошлом конным экипажам приходилось неспешно и осторожно маневрировать около парадного входа, вместо того чтобы стремительно подлетать к крыльцу.
Это старинное сооружение в центре Лондона так разительно отличается от прежней школы Робин – обычного современного здания, расположенного в одном из пригородных районов Нью-Йорка. Лондонская школа несет на себе четко различимый отпечаток истории. Атмосфера здесь настолько гнетущая, что присутствие живых детей за этими огромными дверями кажется просто невозможным. Я внимательно смотрю на Робин. Ее лицо выглядит напряженным и слишком бледным.
– Все будет хорошо, – говорю я.
Мне так хочется ей твердо это пообещать. Но я не могу. Робин окидывает взглядом здание, не отрываясь и не моргая. Она сжимает мою руку и говорит сдавленным голосом:
– Ого… Это что, начальная школа?
– Да, она самая, – отвечаю я. – Поверь мне, внутри там гораздо более дружелюбная обстановка, чем все это выглядит снаружи. Честное слово.
Я замечаю, что пытаюсь скрестить пальцы на удачу, но вовремя себя останавливаю.
– Нам лучше войти в здание, – говорю я.
Робин кивает. Мы медленно идем по аллее и поднимаемся по каменным ступеням крыльца. Перед нами широкие деревянные
