чего голову сомнениями забивать — то приготовить или это. Читай себе да поворачивайся, чтобы ко времени успеть. В принципе, Марусе Михайловне здесь нравилось. Тепло, просторно, тихо, по большей части. А за такую зарплату не то, что бабский визг по ночам, ей и взрывы пушечные не мешают. Переживет!
К чему канителиться, когда два внука в Москве высшее образование получают, а младшая дочка опять принцессой на бобах осталась. Только и успевай поворачиваться!
Любаня, напротив, поворачиваться не торопилась. Похоже, гостям нравилась именно ее неторопливость и некоторая томность. Последняя имела напускной характер. Надо же хоть чем-то от продажных девок отличаться, в конце концов!
Не то чтобы Любаша брезговала освоить роль девочки по вызову, просто строила далеко идущие планы. И собиралась захомутать какого-нибудь папашку конкретно, до колечка на пальце и квартирки в тихом центре. Можно, конечно, и о наследнике подумать, чтоб уж наверняка. Но не в лоб же этому папику наследником тыкать! Для начала стоило наживку пособлазнительнее подобрать, да крючок покрепче. А там…
— Ты мне лучше расскажи, на кого тут поставить можно, — допрашивала она Прохорыча, местного истопника, сторожа, егеря и садовника в одном лице. — Ну, не скупись, ты же всех давно знаешь. Вон который сезон на Ерофея пашешь!
— Оттого и пашу, что нос никуда не сую. И другим не советую, — шептал в ответ Прохорыч, категорически не желая оказать нахалке содействие. — Сидела бы ты в своей коморке и сопела в две дырки. Тебя чего сюда взяли — женихов искать или мусор выносить? Вот и выноси на здоровье!
— А еще говорят — ты добрый! — сморщила вздернутый носик Любаня. — А бедной девушке помочь не желаешь! А вдруг ошибусь — ведь попрут, как пить дать!
— И это еще легко отделаешься! Народ тут серьезный, могут и память отбить, и желание…
— Вот я и прошу тебя, как человека: расскажи, кто есть кто! Ну что тебе стоит?
Прохорыч вздохнул, поскреб подбородок с некоторым оттенком глубокомыслия:
— Ну, ладно, твоя взяла! Но я предупредил: нарываешься, девка!
— Я осторожненько…
— Слухай сюда: хозяина ты знаешь.
— Только имя. Да и то чудное — Ерофей — уж не старообрядческое ли. Игоревич — городом попахивает, стилягами всякими, интеллигентишками. И финал — Рак — умереть не встать — и откуда такие фамилии берутся? Не финал — полный финиш!
— Много бы понимала! Наш Ерофей — столичных кровей! Из самой Москвы-матушки! Представитель Президента — во как! По всей области! Даром, что рак — только вперед и ползает. Да какими темпами! К нему сам губернатор на поклон является. А уж про районных князьков и говорить нечего! Суровый мужик — нитки из начальников вьет… А что касаемо заимки, то она на меня записана. Стало быть — и хозяин здесь я, усекла?
— Усекла, — кивнула Любаня, — а что это за нитки?
— Обыкновенные. Или необыкновенные — какие хочет, такие и вьет — во как! И деньжищ у ево не меряно — одна заимка целой нашей деревни стоит. Хучь и моя, кхм… Но стоит! Со всеми бабами и мужиками.
— Скажешь тоже!
— А и скажу: сама считай! Дом в три этажа с тремя маковками — лучшая лиственница на него пошла — это раз. Бассейн открытый с подогревом, чуть ли не сотка по площади — это два. Зимний сад опять же на сотку — одних пальм с бананами на мильен — это три. Участок в три гектара, кусок озера с горячим источником, баня с наворотами, винный погреб на тыщи три бутылей… Уж точно не самогон там хранится. Гараж с тремя снегоходами и прочей техникой. Яхта…
— Яхта? — ахнула. — Настоящая?
— Игрушечная! Мильена на три, как пить дать, тянет. И прочее, уже по мелочи…
— Живут же люди, — выдохнула девушка, прикладывая ладони к пунцовым от волнения щекам. — И сам еще ничего… лет под сорок — самое то…
— И думать не смей! У него жена в столице — красавица писаная. Ты ей и в подметки не годишься. Детки взрослые почти. Так он и клюнул на твои сельские прелести. Отдыхай, если жить хочешь.
— Ладно, проехали. А тот, молодой. Ну, красавчик писаный…
— Красавчика тебе лучше сразу забыть. Там жена — дочка российского миллиардера. Тронешь — на завтра трупом станешь! Да и ни к чему эту пустышку трогать. Мотька, хоть и красавец, а гнилой насквозь. Ни тебе денег, ни образования. Одна рожа да пиписька. И на что нынче бабы клюют? Пустышка, одним словом!
Сам Мотька из местных. Матвеев — в области фамилия известная. Дед у них генералом был. Отец до полковника дослужился. Братья Мотькины тоже при чинах. А этот еле школу окончил. То с наркошами его застукали, то с политическими. Словом, тянет парня в самое что ни на есть д… Уж как его жонка-то не держит, как не трясет — все одно — то в полицию попадет, то в прессу.
За душой — пузыри мыльные. Чистый дармоед. Только и знает — то в бордель, то в казино. И чего такая баба его при себе до сих пор держит — ума не приложу.
— Любит, — вздохнула Любаня, рассматривая в щель жалюзи рокового красавца Матвея. — Да и как такого не любить…
— Я ж говорю: халявщик. За семь лет даже ребенка не выстругал…
— Все равно приятно, чтобы такой просто рядом был. Так бы смотрела и смотрела. Да ладно! А что этот седой? Тоже хорош. Староват, правда…
— Скорей, ты для него старовата. Это наш известный режиссер, Родин Роберт Никитович, собственной, как говорят, персоной. Лет пятьдесят, но молодится до сорока с небольшим. Считает себя великим. Женится исключительно на примах.
— А это что еще за зверь?
— Темная ты, Любаня, девица! Прима — это не зверь, это самая лучшая в театре артистка. Вот наш мальчик их и коллекционирует. Однако сменяются те примы часто. Теперешний брак у Родина пятый. И, похоже, не последний.
— С чего ты взял? А может…
— Не может… Я между делом газетки-то местные просматриваю. И, судя по набору нынешних дебютанток, скоро теперешней приме конец. Ядреные девки. И шибко талантливые. Так критики пишут. Я только узелок на память завязываю. Мало ли что, люблю быть в курсе.
— И кому потом этот курс выкладываешь? Марусе, что ли? Или Джеку? Эрудит…
— О! И в твоей буйной головушке кой чего из школы осталось. Да и у меня среднее специальное за душой — родители не зря в город отправляли. Один из всей семьи образованный оказался. Даже говор у меня
