Перед глазами Антони промелькнул ряд образов: мужчина, явно нервничающий, закомплексованный параноик, говорящий: «Это вы другой Джонсон… Я живу здесь уже двадцать лет…» Манекен в подвале с большой дырой в горле. Огонь, пожирающий этот манекен, и в ту же ночь, в ночь на 5 ноября… Антони высунулся и посмотрел на то, другое, окно этажом выше. В нем не было света, хотя это было окно спальни Артура Джонсона, а он сказал, что болен и должен лежать в постели. Может быть, он и лежит сейчас там, в темноте. Антони вышел на улицу и посмотрел наверх. В этих окнах свет горел, и он окрашивал муслиновые занавески в золотой цвет. За занавесками угадывалось какое-то движение. Антони вошел в дом и быстро поднялся на два лестничных пролета. Он не стал придумывать никаких поводов, чтобы постучаться в дверь к Артуру Джонсону – все эти надуманные поводы выглядели бы в данной ситуации подлыми и нечестными. Но на его стук не было никакого ответа. Он постучал во второй раз – с тем же результатом. Это сказало ему больше, чем сказало бы разбитое лицо на расстоянии шести дюймов от его глаз. Стучать еще раз и настаивать было бы жестоко, а Антони всегда испытывал отвращение к жестокости. В полной тишине ему показалось, что за дверью находится человек, с большим трудом сдерживающий свой ужас.
Теперь Антони все понял. Он бы с удовольствием посмеялся над собой, если бы было над чем, потому что вся ирония состояла в том, что он, пишущий диссертацию по психопатии, он, который все знал о психопатах, три месяца жил с психопатом в одном доме и даже не подозревал об этом. Естественно, что он должен заявить в полицию. Должен? А он уверен? Конечно, уверен. Правда, Хелен однажды сказала ему, что когда мы говорим, что уверены, то это значит, что мы не совсем уверены, не до конца. Антони пробил озноб в этой душной и нагретой комнате. Это был настоящий шок. Он стал просматривать свои книги, и в каждом описываемом случае находил пример Артура или его часть, находил то, что уже давно знал. Ведь он хорошо знал: диагностировать психопатию было очень трудно, но еще труднее было ее лечить. Несчастного ждало пожизненное заключение в тюрьме для душевнобольных, где его будут пожизненно пытаться вылечить, используя бесполезные и болезненные методы. Но Антони сказал себе, что утром обязательно должен пойти в полицию…
Наконец он разделся и улегся в постель. Треугольник неба, видимый из его окна, был бордового цвета, перечеркнутый черными снежинками. Антони никак не мог заснуть – он думал о том, спит ли сейчас человек на верхнем этаже, придавленный гораздо большим грузом проблем, чем сам Антони?
В восемь тридцать утра Артур позвонил мистеру Грейнеру домой. Сегодня он не придет, ему надо взять хотя бы три дня за свой счет, чтобы отлежаться. Пока он говорил по телефону, слышал: Антони Джонсон прошел в ванную, однако подходить к лестнице не стал. Почему он вчера вечером стучал в его дверь? Он что, хотел что-то попросить у него, у Артура? Может быть, мелочь для телефона? Артур никак не мог забыть тот ужас, который сжал все его внутренности и холодной рукой схватил его за поврежденные ребра, когда он услышал этот стук. Но ничто не заставило бы Артура показать соседу свое лицо. Долгие часы он просиживал на подоконнике, покидая свой наблюдательный пункт только для того, чтобы посмотреть на свое лицо и послушать под дверью, не звонит ли Антони Джонсон в полицию. К полуночи, когда ничего ужасного не случилось, а свет, освещавший внутренний дворик, погас, Артур, совершенно измученный, улегся в кровать и провел в ней бессонную ночь.
Сегодня в колледже должна была состояться последняя из четырех лекций по криминалистике, которые читал известный специалист. Антони присутствовал на всех, однако был разочарован тем, что материал подавался в гораздо более элементарном виде, чем он ожидал, поэтому сегодня Антони делал заметки совсем рассеянно. Он был уставшим и чувствовал себя не в своей тарелке.
Он все еще не решился пойти в полицию, хотя и заприметил по дороге в университет, где находится ближайший полицейский участок, – проехал мимо него, когда добирался до университета на автобусе К12. В час дня пошел в столовую, все еще не приняв окончательного решения. Его тошнило от мысли, что он должен выдать человека, который не сделал лично ему ничего плохого. В колледже Антони редко общался со студентами. Все они были гораздо моложе его и казались ему совершенными детьми. Однако сегодня девушка, которая сидела рядом с ним на лекции, сама подошла со своим подносом к столу Антони и указала на длинноволосого молодого человека, разглагольствовавшего в противоположном конце зала в окружении восхищенных слушателей.
– Это Филип Харрисон.
– Филип Харрисон?
– Ну, тот парень, на которого напали на парковке в прошедшую субботу.
Антони даже не взглянул на него. Вместо этого он смотрел на девушек, которые составляли бо́льшую часть его аудитории и одна из которых была невероятно похожа на Хелен. Если бы в тот вечер эта девушка оказалась на парковке, то сейчас бы она не слушала эту безобидную болтовню. Она была бы мертва. От Антони надо только, чтобы он пошел в полицию и рассказал там все, что знает, как бы мало этого ни было, каким бы малоубедительным это ни выглядело, потому что он, Антони, знает, что все это правда. Так ничего и не съев, Антони оттолкнул свою тарелку. Он вдруг почувствовал колоссальную усталость, и главным его желанием было лечь в кровать и заснуть. Антони вспомнил, как однажды, прошлым летом, они с Хелен лежали в объятьях друг друга на поле где-то в Уэст-Кантри [37]. Тогда он отключился на час, чувствуя ее волосы на своей щеке и вдыхая ароматы нескошенной травы и дикой петрушки. Казалось, что с того момента он больше никогда так сладко не спал. Но то лето, как и тот сладкий часовой сон, были в прошлом. Надев пальто, Антони прошел по длинному коридору, через вращающиеся двери, и вышел на снег.
До полицейского участка было около десяти минут пешком. Двор колледжа был безмолвен и пуст, как будто холод выбрил всю растительность, оставив только перемерзшую почву, и вымел всех людей, как ненужный мусор. Во дворе не было никого, кроме самого Антони и девушки, которая входила в главные ворота, расположенные на очень большом расстоянии от него. Они шли навстречу друг другу по длинной подъездной аллее.
Антони стал обдумывать все, что знал об Артуре Джонсоне, и вспоминать все свои подозрения, чтобы подготовиться к заявлению, которое ему надо будет сделать в полиции. Однако вид подходившей девушки отвлек его от этих мыслей. К этому моменту он уже привык к тем злым шуткам, которые играли с ним его зрение и память. Но сейчас его сердце уже не забьется быстрее только потому, что незнакомая девушка идет походкой Хелен, поворачивает голову, как Хелен, и у нее – теперь, когда она подошла ближе, это было хорошо видно – такие же вьющиеся золотистые волосы, как у Хелен. Антони продолжал идти, смотря себе под ноги, отказываясь рассматривать девушку, которая теперь была всего в двадцати-тридцати ярдах от него.
Он интуитивно почувствовал, что девушка остановилась. Она остановилась и теперь смотрела прямо на него. Антони с трудом сглотнул и почувствовал, как сердце его все-таки забилось быстрее. Они смотрели друг на друга через девственно-белый двор. Он увидел, как она поднимает руки, раскрывает их и бежит к нему, крича: «Тони! Тони!» И Антони бросился ей навстречу.
Ее губы были холодными, а тело – очень горячим. Обнимая ее, Антони чувствовал, что уже многие месяцы ему не было так тепло. Было прекрасно обнимать ее и чувствовать тепло ее тела, но Антони боялся посмотреть девушке в лицо.
– Хелен, – спросил он наконец, – это действительно ты?
Они сидели на скамейке в кампусе колледжа и совсем не чувствовали холода. Антони держал лицо Хелен в своих руках. Он убрал локон, упавший ей на лоб, и смотрел ей в глаза, вновь учась видеть и чувствовать свою любимую.
– Я не могу в это поверить, – повторял он. – Я действительно не могу в это поверить.
– Я знаю. Я сама чувствую то же самое.
– Ты больше не исчезнешь? То есть ты не скажешь через минуту, что опаздываешь на поезд или что-нибудь в этом роде?
– Теперь мне просто некуда исчезать. Я сожгла все свои мосты. Тони, пойдем поедим. Я хочу есть, я просто умираю от голода. Ты же знаешь, я всегда хочу есть, когда счастлива.
«Великий герцог» был полон. Им пришлось усесться в маленьком и скромном кафе, в котором почти никого не было.
– Не знаю, как мне сесть – рядом с тобой или напротив? Если напротив, то я смогу смотреть на тебя; если рядом, то трогать.
– Лучше смотри на меня, – ответила Хелен. – Мне тоже хочется на тебя смотреть.
Женщина уселась и стала внимательно изучать лицо Тони. Потом протянула руку через стол и взяла его за руку. Так их руки и лежали на скатерти, и женская ладонь накрывала мужскую.
