Он надеялся, что еще не поздно.
— Маленькая дурочка, — говорила женщина на больничной койке. — Она не умела… оценивать людей. Вы понимаете… о чем я говорю. Она принимала… слова и внешность за чистую монету. Кот и то… лучше разбирался в людях… Насчет кота — глупость. Тогда у нее была хорошая работа — в «Мэллоу и Вудис». Большая фабрика одежды, она работала… на обрезочной машине, получала восемьдесят в неделю… Этот брак. И потом… он исчез, взял половину ее денег… Говорила… всегда хотела чистокровного персидского кота… Отдала за него пятьдесят пять долларов, он был ужасно милым котенком… Что?… Это амулет с ее браслета… Да, я знаю, она хотела его. Я… купила… для нее. В позапрошлое Рождество. Она показала мне… у нее был большой ювелирный каталог… ей захотелось… Я скопила денег… я тогда еще работала… и купила для нее… Он стоил тридцать семь пятьдесят плюс налог…
— Вам нельзя утомляться, моя дорогая, — сказала сиделка. Она обеспокоено взглянула на Мендосу и Паллисера. В двадцатиместной палате эта кровать была огорожена ширмами.
Взгляд Женевьев Уолкер остановился на белых ширмах.
— Не имеет значения, правда? Может, немного времени осталось, и все, чем я могу помочь… все, что могу им рас сказать… Чтобы помочь им его поймать. Поймайте его — хорошо… Пожалуйста, пообещайте мне. Не надо ширм, сестра. Совсем не надо. Из-за них я чувствую себя… запертой. Я еще буду… запертой… достаточно долго. Уже скоро.
— Хорошо, моя дорогая. Хотите пить?
— Спасибо… Не разбиралась в людях. Я думаю… ну, все баловали ее. Такая милая… и добрая… и всегда смеется. Это, наверное, неважно, но ей, мне кажется, всегда не хватало здравого смысла… Она читала дрянные сказки, Настоящие Романы. Я говорила ей, что он плохой. Она не слушала… Просто потому, что он красивый… Конечно, ей было только девятнадцать. Только девятнадцать… Зачем он лгал ей? Я это узнала почти наверняка — где он… Простите, я попытаюсь… четко сказать. Я должна. Уайтсвилл, Канзас, — сказала она очень ясно.— Вот где. И я уверена… есть причина скрываться. Мы не так приехали… когда тетя Фло умерла, она оставила мне дом…— она замолчала, тяжело дыша.
Сиделка сказала:
— Ну не надо волноваться, успокойтесь.
Сиделка встретила их возле лифта. Одна из тех, что звонили в полицию. Милая девушка, мулатка, предупредила, чтобы они не волновали мисс Уолкер.
— Знаете, она очень слаба, и это страшное известие… Думаю, она даже может не выдержать. Я понимаю, вам надо ее поспрашивать, но старшая сестра говорит, что лучше мне побыть рядом.
— Сколько ей осталось? — спросил Мендоса.
— Никто не может сказать, сэр. Бог забирает, когда считает нужным. Ей всего двадцать девять, ее смерть кажется бессмысленной, но на все воля Божья,— она сказала это очень просто.
Однако Женевьев Уолкер восприняла известие удивительно спокойно. Когда Мендоса представился, она долго лежала, молча глядя на него, а потом сказала:
— С Дженни случилось что-то плохое, не так ли? Поэтому она и не пришла?
— Да, мисс Уолкер. Боюсь, что так.
— Дженни умерла, да? — Она, наверное, была красивой до болезни. В ее лице больше характера, чем у Дженни. Светло-каштановые волосы темнее, карие глаза. Она была очень худа, на лице — яркий чахоточный румянец. Конечно, в больнице у пациентов немного времени для косметики и укладки волос, да она, наверное, давно перестала об этом беспокоиться. — Расскажите мне, — сказала она. — Пожалуйста. Не беспокойтесь, я выдержу.
Тем не менее сиделка держала руку на ее пульсе. Но Женевьев только ненадолго закрыла глаза, а потом ровно проговорила:
— Думаю, это Боб… Моя бедная Дженни. Никакого понятия о людях. Это мог быть… я полагаю… кто угодно. Она так верила людям, понимаете?
— Мисс Уолкер, вы понимаете, все, что вы можете нам рассказать…
— Да,— ответила она и с трудом начала рассказывать, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание и отпить воды. Она снова очень ясно произнесла: — Уайтсвилл, Канзас. Он получил оттуда письмо. Я его видела… Обычно я не любопытна, но… я чувствовала, что он… плохой. И там была подпись… подписано… «мама». Теперь вы понимаете. Представляется… И мужчина… в тот день один мужчина сказал: «Пайерс. Привет, Пайерс, рад тебя видеть». Это… мне не понравилось… Он сочинил для Дженни какую-то историю, и она поверила, но мне… не понравилось… Въехал, знаете, в наш дом и… Но оказалось, что для него это временная остановка… пока не подвернулось что-то получше, понимаете?… Жил за ее счет… говорил, ему очень трудно, пробивает место сценариста на телевидении. Из него такой же писатель, как из меня…
Паллисер, прошедший курс стенографии, все, насколько мог, аккуратно записывал; его охватила злость, а голос больной постепенно становился все тише и тише. Мендоса просто сидел и внимательно смотрел на нее, время от времени задавая уточняющие вопросы. Сиделка стояла с другой стороны кровати, бдительная и настороженная.
Женевьев Уолкер вяло провела рукой по лицу, убирая со лба спутанные светло-каштановые волосы.
— …Из-за зим,— сказала она.— Говорили, теплый климат Калифорнии мне лучше подходит. И, казалось, все так счастливо складывается, тетушка Фло оставила мне дом — вы уже знаете. Мы приехали сюда из Пеории, — я вам говорила? Семь лет назад Дженни была еще почти подростком… Мы обе нашли хорошую работу, я — в большой булочной Хелмсов, все было прекрасно… до тех пор, пока я не заболела и не перестала работать… А Дженни встретила Боба. Он с самого начала мне не поправился, но с ней невозможно было разговаривать…
— Когда именно, мисс Уолкер?
— Вам… нужно знать, да, конечно… Мы приехали… в мае пятьдесят шестого. Кажется, в феврале или марте следующего года она встретила… Они поженились в июле. В июле шесть лет назад. Она была слишком молода… Что? Простите, я попробую… Да, сэр, я знаю. Он… работал в торговле, в отделе большого магазина… Я не помню, вскоре он оттуда ушел… Он сказал, что ушел, а я думаю, что его выгнали… Кажется, в «Бродвее». Вроде бы, я припоминаю… Сказал, что собирается пробиться к большим деньгам, писать для телевидения, потом… Но в ту же минуту, как Дженни потеряла работу, он, разумеется, смылся! Я говорила ей, что он за человек. Нехороший. И еще плутоватый, можно сказать. Если он так задумал, то его уже не вернуть… Она не хотела слушать. Смешно, Дженни есть Дженни, она никогда не сердилась на меня за мои слова… она никогда не сердилась… ни на кого. Просто сказала, что я… не понимала… его. Нет, больше его не видела — невероятно! Пока он не пришел… за разводом… Дженни потеряла работу не по своей вине, она на любом месте работала очень добросовестно, но они закрылись… Это был сборочный завод, там делали небольшие детали, кажется, для самолетов, но он закрылся, и все. Потом она получила… хорошее место в «Мэллоу и Вудис», понимаете, неплохие деньги… У меня возникла смешная идея…— она беспокойно задвигалась.— Насчет кота. Милого, красивого кота. Но он был как… вроде… он был вместо Боба. Глупо. Нянькалась с ним, разговаривала. Вы понимаете?
— Да, мисс Уолкер, — сказал Мендоса. — Не хочу вас утомлять. Но у меня вопрос насчет Маргарет Чедвик. Она навещала вас?
Женевьев Уолкер утомленно взглянула на него.
— О ней уже спрашивал другой человек. Не знаю, зачем, он не сказал. Спросил только… говорила ли она что-нибудь… о себе… Она мне не очень нравилась. Думаю, она старалась… быть доброй. Но знаете… смотрела на меня свысока. Как на любого человека из низших слоев, настолько несостоятельного, что он оказался в числе пациентов Центральной больницы, обслуживаемых за счет благотворительности. Да. Что?… Да, кажется, припоминаю, она здесь дважды встречала Дженни… Еще этот снимок. Мы потом с Дженни удивлялись, как странно все вышло. Я имею в виду фотографию… моя бедная Дженни. Все время думала, что он вернется. Единственное, за чем он вернулся — добиться от нее развода. Ей не надо было этого делать. Говорила — мой муж… все еще его любила, просто, мол, они не могут больше быть вместе. Она всегда надеялась… Выдумывала фантастические истории. Как… знаете, в дрянных фильмах или романтических журналах. Какое-то глупое недопонимание… Вдруг он поймет, что по-настоящему любит только ее, и вернется… Сочиняла для него оправдания… Я пыталась ей объяснить…
— Мисс Чедвик, — мягко напомнил Мендоса. — Фотоснимок. Она его видела?
— Дженни… уронила свой бумажник. Там… она всегда носила с собой фотографию в бумажнике… другой человек, который интересовался мисс Чедвик, ничего не спросил… об этом. Почему? Это… было… странно… спросила, нельзя ли ей…
— Постарайтесь говорить чуть громче, мисс Уолкер.
— Простите. Да, сэр. Нельзя ли ей взять фото, и разумеется, Дженни сказала нет… это было странно, и потом…
— Извините, я думаю, вам лучше уйти, — неожиданно сказала сиделка. — Мне не нравится ее пульс. Мне жаль, я все понимаю, но вы должны…
