Ознакомительная версия.
Я набрал номер.
— Синьора Игельвертора, пожалуйста.
Синьор подошел тут же.
— Во-первых, вы оставили машину с зажженными фарами. Во-вторых, надо поговорить.
— Ладно. Напротив «парткома» кафе знаешь?
— Знаю.
— В полшестого подойдет?
— Лучше в шесть.
— Согласен.
За несколько дней всё изменилось. Теперь можно встречаться открыто.
Листьев появился точно в шесть часов.
— Честно скажу, не ожидал. Так все быстро… Как ты думаешь, чем все кончится?
Я не знал.
— Без понятия.
— И я тоже. Но во всяком случае всё начинается с новой страницы. У тебя есть вопросы?
— Один. Ты знал Типографа?
— Топалова? Знал. Я тебе уже говорил об этом.
— Давно?
— Лет двадцать.
— Что он за человек?
— Сразу трудно сказать. Но человек он скверный.
— Чем увлекается? Личные связи.
— Мы сначала думали, что он по мальчикам, оказалось, нет. Вообще-то он натура художественная. Считает себя скульптором. Где-то под Парижем у него даже лет десять назад была мастерская. Там он творил… Лепил скульптуры. Нечто ужасное в два-три метра высотой. Потом разочаровался и все скульптуры разбил. И правильно сделал. Как ты думаешь, моей жене теперь разрешат ко мне приехать?
Стоп. Где-то это я уже слышал. Ну, конечно. Крокодил мне говорил, что отец у Сосульки скульптор. И скульптор странный. Каждая скульптура — величиной с памятник на площади.
* * *
Листьев ушел, а я купил у мальчишки вечернюю газету. Политика, политика, спорт, финансы… это меня сейчас не интересует; наконец — культурная жизнь. На полстраницы — Электра в королевской мантии и крупными буквами: «Театр Латино. Новый министр сегодня вечером в эпосе “Ночные феи”». Но и феи меня сегодня тоже не интересовали. Я открыл следующую страницу и углубился в изучение художественных выставок. И здесь мне повезло. «Вернисаж: школа Пикассо в Риме. Торжественное открытие — 19.00». Я посмотрел на часы: 19.10 — и допил кофе.
При входе предлагалось предъявлять пригласительный билет. Но солидный вид дипломата советского посольства, решительная походка, небрежный кивок даме у входа сработали безотказно. Со мной самым вежливым образом поздоровались и пригласительного билета не спросили.
Торжественное открытие уже состоялось. Люди толпились у стойки, где разливали прохладительные напитки, и у картин в первом зале.
— Сколько залов? — спросил я у человека с красной повязкой.
— Три.
«Вот удивятся посольские, увидав меня здесь», — думал я, протискиваясь во второй зал. И в этот момент заметил человека, ради которого пришел.
«Прогрессивный» художник тоже меня увидел, узнал и с радостным: «Такие события! Такие события!» подлетел ко мне, изящно обогнув по дороге двух крупногабаритных матрон.
От него пахло спиртным, и был он традиционно небрит. Глаза излучали неподдельную радость, руки описывали полу-дуги.
— Такие события!
Он принялся пересказывать последние новости из Москвы, но я обрезал:
— Мне нужна информация.
Тот сразу осекся и стал серьезным.
«Из него неплохой осведомитель может получиться», — отметил я.
— Мне нужны сведения об одном скульпторе.
Я пытался поподробнее припомнить, что Крокодил говорил об отце Сосульки. «Очень странный скульптор. Каждая скульптура — величиной с памятник на площади. При случае можно внутри от полиции спрятаться».
— Этот скульптор, — неуверенно начал я. — Он работает… Он работает… — я никак не мог найти подходящих слов. — У него каждая скульптура — величиной с памятник на площади. Монументалист.
— Длинный Пипо, — уверенно изрек художник. — Он умер месяца два назад.
— У него есть дочка, — осторожно продолжал я.
— Длинный Пипо, — повторил художник.
— Вы не знаете, где у него была мастерская?
— В самом конце Номентаны, в доме, где внизу продают аквариумных рыбок. Только это не мастерская, а дерьмо. О покойниках дурное не говорят, но он все равно как скульптор дерьмо.
— Меня интересует его дочь.
Художник понимающе хрюкнул:
— К ней надо с подходом. Пару иностранных слов сказать. Про высокие материи поговорить. А остальное как у всех. Ноги, правда, никудышные.
— Их можно отбросить, — подсказал я.
Художник загрохотал:
— Желаю удачи. Как вам выставка?
Я замялся:
— Как вам сказать…
Оказавшийся рядом субъект в кожаной куртке без приглашения вступил в разговор:
— Выставка? Вы называете это выставкой? Еще одно доказательство вечной бесталанности неутолимого безумства, вот что это такое! Бесталанность безумства.
— В зависимости от того, что считать безумием, — спокойно отпарировал художник и угрожающе повернулся к субъекту.
Я счел за благо тихонько смыться.
У выхода дама спросила:
— Как вам выставка?
— Это еще одно доказательство вечной мудрости неутолимого рассудка, — многозначительно продекламировал я.
Дама что-то хотела ответить, но я уже был на улице. До Номентаны минут двадцать.
Магазин с рыбками я нашел сразу, аккуратный трехэтажный домик с балконом на третьем этаже. Стеклянная дверь в магазин, рядом другая с интерфоном. Я нажал кнопку. В динамике зашипело, потом женский голос спросил:
— Кто это?
— Я в отношении скульптур вашего покойного отца.
— Уже поздно.
— Я не надолго.
— Кто вы такой?
— У нас есть общие знакомые. Манини. Альбер.
Под этим именем в Риме жил Крокодил.
— Поднимайтесь.
Я поднялся на второй этаж. Всего одна дверь. Когда я подошел, она открылась, и я чуть было не столкнулся с женщиной лет тридцати, в роговых очках, в строгом синем брючном костюме.
«Давно не Джульетта и далеко не Афродита», — отметил я про себя. Я представлял себе Сосульку совершенно другой.
— Проходите.
Я оказался в квадратном холле, обтянутом серыми узорными матерчатыми обоями. Одну сторону квадрата занимал камин, напротив окно, закрытое тяжелыми занавесками, в одном углу широкий старинный диван, в другом — этажерка с книгами, слева и справа стены, сплошь увешанные картинами. Разные по стилю, они были вставлены в совершенно одинаковые посеребренные рамки, поэтому и сами с первого взгляда казались одинаковыми. На одном кресле валялась шаль. Здесь хозяйка, видимо, сидела до моего прихода. Сидела, читала и слушала музыку: диск проигрывателя на этажерке все еще вертелся, книга в коричневом переплете лежала на полу рядом с креслом.
— Какова цель вашего визита?
— Цель визита? — переспросил я. — Хочу сначала на тебя посмотреть, а там видно будет.
Она вздрогнула:
— Я вам не давала повода так со мной разговаривать.
Большая камея раскачивалась на ее груди, и она все время поправляла ее рукой.
— Для начала мы поговорим о человеке, с которым ты спала.
Не дождавшись приглашения, я плюхнулся в кресло.
— Мы ни о чем не будем говорить. Вы сейчас встанете и уйдете. Пока я не вызвала полицию.
— А ты знаешь, что твой любовник — русский шпион? И он сбежал.
Слова эти не произвели на Сосульку никакого впечатления.
— Поторопитесь уйти, пока я не вызвала полицию.
— А ты и вправду сосулька. Смотри, как бы не растаять.
При слове «сосулька» она вздрогнула, потом спокойно произнесла:
— Уважаемый синьор, вы можете меня шантажировать, можете меня пугать, но если вам что-то от меня нужно, советую прежде всего изменить тон.
— Мне действительно от тебя нужна кое-какая информация.
— В таком случае потрудитесь вести себя приличнее. Ее верхняя губа брезгливо изогнулась, и теперь губы образовывали равнобедренный треугольник. «Типичная интеллектуальная мымра, — соображал я. — С такой чем грубее, тем эффективнее».
— Тебя давно пороли?
Сосулька выпрямилась:
— Как вы смеете!
Я повторил:
— Я спросил, давно ли тебя пороли.
Негодованию Сосульки не было предела:
— Убирайтесь отсюда! Немедленно! Вы гадкий, невоспитанный человек!
Я улыбнулся:
— Или ты хочешь сначала нокаут? Ты знаешь, как выглядит Снегурочка после того, как ее пропустят через стиральную машину? И не зли меня. Спусти штаны и ложись на диван.
Я расстегнул ремень.
— Вы действительно собираетесь меня пороть? Меня никогда не пороли.
— Начать никогда не поздно.
Она покорно села на диван:
— Очки снимать?
— Сначала штаны.
— Вы садист?
— Нет. Мне нужны кое-какие сведения, а ты ведешь себя невежливо, ложись и снимай штаны.
— Послушайте, — она уже сняла очки и держала их в руке. — Давайте договоримся. Скажите точно, что вам от меня нужно. Я только на первый взгляд кажусь строгой и несговорчивой. — Она попыталась улыбнуться. — На самом деле я очень уступчивая и компанейская.
Ознакомительная версия.
