– И кто бы только мог подумать! – сказала она.
– Ты о чем это?
– Тут есть некий элемент романтики, и он активно работает, – сказала Кэтлин. – Такой активный элемент, который может даже поспорить с твоим желанием освободить меня от моих трусиков.
– Тайна сия велика есть, – заметил я.
– А мне нужно знать, где ты был с прошлой среды и чем занимался?
Ангел, севший мне на плечо, подзуживал меня рассказать Кэтлин все и позволить ей бежать от меня и из моей жизни куда подальше, чтобы она могла найти себе истинное счастье. Но, конечно же, на другое плечо мне немедленно уселся дьявол, который тут же заявил: «Если сомневаешься, просто улыбнись и смени тему разговора».
– Заказать тебе кофе? – спросил я.
Кэтлин нахмурилась и покачала головой.
– Так скверно было, да?
– Бывало и похуже, – ответил я и тут же понял, что говорю истинную правду. Какая это все-таки гадость, признаваться в этом даже самому себе! – подумал я. И посмотрел через стол на Кэтлин.
Ее глаза были прикованы к моим губам, словно она могла прочитать мои мысли, следя за тем, как я произношу слова. И если это вполне могло оказаться правдой, я все же хотел предложить что-нибудь получше – более счастливые мысли, которые ей понравится выслушивать. Только это должно быть что-то искреннее.
К счастью для меня, одна такая мысль у меня мелькнула.
– Я скучал по тебе, – сказал я. Мне хотелось сказать еще что-нибудь в том же роде, хотелось найти более приятные слова, но, по крайней мере, я сказал ей это.
Ее взгляд оставался прикованным к моим губам, пока она обдумывала весомость моего заявления. Потом ее губы медленно разошлись и скривились в улыбке, и я почувствовал то, что всегда чувствовал в ее присутствии.
Надежду.
Может быть, у меня еще теплилась надежда стать более приличным человеком, чем я был раньше. Может быть, я еще не достиг дна той пропасти, в которой уже невозможно заполучить любовь женщины, завоевать ее сердце и начать нормальную жизнь.
Она откусила кусочек пирожного и изобразила сценку, будто слизывает с верхней губы крупинки сахара. Потом хитренько мне улыбнулась и спросила:
– Я тебе и в самом деле нравлюсь, не так ли?
Я рассмеялся и заметил:
– Не стоит быть такой нахальной.
– Ну, нахальной я вполне могу быть, – ответила Кэтлин. – Судя по тому, как твой язык свешивается у тебя изо рта и с него капает слюна, я могу быть такой нахальной, какой только захочу!
– Хорошенькое заявление, – сказал я, высовывая язык наружу, чтобы он свешивался изо рта.
– Хорошенькое что? – спросила Кэтлин, смеясь.
– Будешь продолжать такие речи, никогда не затащишь меня в постель.
– Ну да, еще как затащу! – заявила она.
«Арабелла» – единственный стоящий ресторан в отеле «Плаза Афина». Он также здорово показушный, судя по тому, как оделась Кэтлин.
– Однако, – заявила она, чуть приподняв одну бровь, – здешний бар «Сена», по уверениям «Нью-Йорк пост», считается «Самым Лучшим Местом Для Начала Романтических Отношений».
– Тогда мы с тобой в нужном месте, – сказал я.
Мы прошли через вестибюль и вошли в бар «Сена» Я показал ей на свободный диванчик, обитый тканью, напоминающей шкуру какого-то животного, по ту сторону покрытого кожей пола, и спросил:
– Хочешь свернуться клубочком и пообниматься вон в том уединенном алькове?
– Притормози, Ромео. Сперва закажи мне сэндвич.
– Как ты можешь в такой момент думать о еде?! – с негодованием спросил я.
Она подмигнула мне.
– Мне надо набраться сил для дальнейшего, ты, голодная собака!
Мы уселись рядышком в жутко мягкие кресла с удивительно высокими подлокотниками. Перед нами стоял небольшой восьмиугольный кофейный столик.
– Может, заказать бутылочку? Для куражу, а? – предложил я.
– Здесь напитки не подают бутылками, глупый, – сказала она. – Это ж забегаловка высшего класса!
Я огляделся по сторонам.
– У них тут исключительно роскошный отель, исключительно роскошный бар, так что, возможно, и напитки подают исключительно в таком виде и количестве, в каком требуют посетители, – сказал я.
– Ну, вот, опять! – Кэтлин захихикала. – Вообще-то, они и впрямь подают напитки исключительно по требованию посетителей.
– Но только без этих идиотских словечек типа «венти» или «доппио», – сказал я.
– Если я скажу, чего хочу, обещаешь, что закажешь именно это?
– А это, что, нечто действительно претенциозное? – спросил я.
Кэтлин опять начала смеяться, все громче и громче, ее смех выплеснулся прямо в зал ресторана.
– Еще более надутое и раздутое, чем кофе в «Старбакс»?
Она тут же изобразила важничающую задиру и фыркнула:
– Да они там просто бездарные игроки из низшей лиги по сравнению с этой точкой. Только и умеют, что притворяться да выпендриваться.
Я улыбнулся.
– Окей. Давай, бей прямо в цель.
Подошла официантка, и мы заказали сэндвич с кресс-салатом для Кэтлин.
– А что пить будете? – спросила она.
– Мартини с гранатовым соком, – сказала Кэтлин.
Официантка улыбнулась и посмотрела на меня:
– А вы, сэр?
Я посмотрел на Кэтлин.
– Ну, говори же! – И она захихикала.
Я вздохнул и произнес:
– Возьму чего-нибудь чисто космополитического.
Кэтлин взорвалась хохотом.
Принесли напитки. Мне не хотелось испортить такой замечательный момент и это настроение, но было необходимо выяснить, что такое произошло, что заставило ей изменить свое мнение обо мне.
– Огастес, – сказала она.
– Что Огастес?
– Ты послал его охранять Эдди.
– Послал.
– Хотя мы тогда с тобой разбежались.
– Ну и что?
– А то, что это означает, что ты действительно беспокоишься об Эдди и хочешь, чтобы она была в безопасности. Эта мысль согревает мне сердце, Донован. И подтверждает, что у тебя добрый характер.
Я припомнил, как неделю назад испортил настроение Лорин и был после этого твердо настроен не делать и не говорить ничего такого, что могло бы обернуться против меня, то есть испортить то, что обещало мне эпическое завершение вечера. И решил держаться более осторожно, в пределах безопасных тем для разговора.
– Тебе представилась возможность провести некоторое время с Куинном? – спросил я.
– Ага, – ответила она. – Огастес чудесно общается с детьми – он такой нежный и добрый!
Я что-то не припомню, чтобы имя Огастес когда-нибудь хоть как-то соотносилось и сочеталось в одном предложении со словами нежный и добрый.
– И ты с ним говорила обо мне? – спросил я.
– Конечно! – ответила Кэтлин, сверкая глазами.
– И что?
– И я сказала ему, что у тебя много серьезных недостатков.
Я кивнул.
– И что он на это сказал?
Кэтлин не минутку стала серьезной и сделала паузу, чтобы придать своим словам больший вес.
– Он сказал, что ты – настоящий рыцарь. И что ты все время в походе, сражаешься со злом.
– И что-нибудь еще?
– Да. Что хорошо иметь такого друга.
– А он упомянул, что я к тому же обожаю кошечек и бабочек?
– Нет… слава Богу!
Час спустя мы поднялись ко мне в номер-люкс, и Кэтлин навалилась на меня со своими поцелуями, прежде чем я успел закрыть дверь. И наши руки пошли шарить друг по другу, торопясь опередить одна другую в стремлении заласкать как можно больше поверхности кожи за самый короткий промежуток времени. Я прижал ее к стене и прижался к ней всем телом, обнимая ее, и наши губы заработали в усиленном режиме, стараясь не отстать от понесшейся вскачь страсти.
Потом Кэтлин вырвалась, потащила меня в спальню, развернула и толкнула на кровать. Я сел и потянулся к ней, но она отбросила мои руки.
– Черт побери, эти твои гранаты просто поразительно на меня действуют!
– Ты имеешь в виду вот эти? – Кэтлин содрала с себя лифчик, и тут мои мозговые извилины завертелись прямо как цифры в игровом автомате. – Давай же, Донован! – крикнула она.
– Давать?
Кэтлин сбросила все одежки и вышла из образовавшейся на полу кучки. Облизала губы.
– К услугам вашей шейки матки[23], – сказал я.
Любовью мы занимались прямо как тинэйджеры, неистово, сбивая и комкая простыни, катаясь по ним то туда, то сюда. Потом она вдруг начала стонать, как порнозвезда, и я сказал:
– Эй, потише! Мы же оба знаем, что я вовсе не так уж хорош!
В Цинциннати свирепствовал ветер, он налетал и крутился под серым с красноватым отливом небом. Обрывки бумаги оживали в этих потоках ветра. Автобус остановился на углу Пятой и Вайн-стрит, и из него вышла молодая леди в коротком теплом сером платье с плиссированной юбкой. Внезапный сильный порыв ветра набросился на это ее платье, юбка закрутилась и заплясала, обвиваясь вокруг ее ног и открывая больше, чем она хотела бы. Из сточной канавы вылетела какая-то целлофановая обертка и стала частью маленького крутящегося циклона, который промчался ярдов двадцать по Вайн-стрит, прежде чем застрять на тротуаре напротив «Бек билдинг».
