– Твою мать! А я все утро гадаю, почему мне ночью тухлые помидоры снились? Паша, ты попрощаться зашел? За тобой скоро приедут? Номер больницы скажи, может, как-нибудь навещу. Тебя в отдельную палату поместят или сразу в карцер для буйных?
– Розалия, – радовался старик, вспоминая те замысловатые словечки, которым его обучал внук, – поехали трусить на танцплощадку.
– Трусить? Что трусить?
Баранов посмотрел на Катку. В его взгляде читалась мольба, мол, помоги, выручи, переведи.
– Мне кажется, Павел Петрович хотел пригласить вас потусить на дискотеке, – выдавила она.
– Ах, потусить?
– Ага-ага, именно потусить. Мы с тобой там всех подожжем. Всех!
Свекровь нахмурилась:
– В каком смысле?
– В прямом. Приедем и подожжем.
– Может, зажжете?
– Опять Катка права, конечно, зажжем. Собирайся. И ни о чем не беспокойся, я с собой много бабушек взял, можем ни в чем себе не отказывать.
Натка глупо хихикнула.
– А зачем вам на дискотеке много бабок? Одной, что ли мало? Ой… Бога ради… Ради всегосвятого… Розалия Станиславовна, миленькая… Вырвалось! Сорвалось! Вылетело! А-а-а… Ката, запомни меня молодой! – Наташка вовремя скрылась в своем убежище – то бишь санузле.
– Я из тебя гамбургеры сделаю! – свекровь долбила кулаком по двери.
Баранов усмехнулся:
– Да вы не поняли, я других бабушек беру, чтобы расплачиваться.
– Паша, ты дебил! Надо говорить бабки, а не бабушки.
– А какая разница?
Катарина попыталась незаметно юркнуть к себе, но властный голос свекрови ее остановил:
– Детка, покажи Павлу Петровичу, где у нас выход. Иначе покажу я. Но он будет совсем в другом месте – в форточке.
– Роза, – не унимался Баранов. – Ты же любишь шляться… Нет, нет, бывать в дорогих местах. Поехали, а? Будем там… Блин, забыл. А-а… будем колбаситься. Колбаситься и ветчиниться, короче, оторвем все катушки.
– Оторвемся на полную, – машинально проговорила Ката.
Розалия Станиславовна подошла к соседу и, положив руку ему на плечо, прочеканила:
– Котик, если на земле – типун мне на язык – исчезнут все представители мужского пола и останешься ты один, я под угрозой расстрела не появлюсь с тобой на людях.
– Но почему? – недоумевал пенсионер.
– Мы с тобой разные. И главное различие в том, что я принадлежу к пласту гламура. Я – особа голубых кровей. Ката, подтверди.
Катарина глупо захихикала.
– Подтверждаю. Розалии Станиславовне приходилось бывать баронессой, графиней и дажекнягиней.
– Меня это не останавливает, – не унимался Баранов. – Вон у Ваньки Сидорчука тоже жена больная на голову, так ничего, живут себе спокойненько. А чем мы с тобой хуже?
– Я богема!
– Вылечим. У меня младшая дочь врач.
– Элита!
– Достанем все необходимые лекарства.
– Я принадлежу к сливкам общества!
– И я сливы люблю.
– Я эстетка!
– Не беда, главное, чтобы не при людях.
– Все! Не желаю больше видеть эту физиономию.
– Роза, мы вынесем из квартиры все зеркала. Обещаю.
– Сволочь! И знаешь что? Верни мне мои диван, кресла и телевизор.
У Баранова отвисла челюсть:
– Как вернуть?
– Молча. В темпе вальса.
Павел Петрович снял бейсболку и, вертя ее в руках, попятился назад.
– Дареное возврату не подлежит.
– Гони назад диван, придурок!
– На себя давно смотрела? Размалевалась опять, как чучело. А во что вырядилась! Постыдилась бы!
Розалия попыталась схватить старика за руку, но тот увернулся и бросился бежать.
– Попадись мне на глаза, я тебя в асфальт закатаю.
– Имей в виду, начнешь топать каблуками, я в милицию заявлю и жалобу напишу.
– Пиши-пиши, пока карандаш не отняли.
Ката развела руками:
– Вот вы и добились результата. Теперь вы с Барановым снова в контрах. Довольны?
– Нет! Я возмущена! И требую отмщения!
– Но…
– Помолчи! Дождусь, когда он потеряет бдительность, и нанесу ответный удар. Наш удар – богемный! Удар гламурной королевы!
