Жанна немного помолчала, будто соображая что-то, и спросила:
— У него есть машина?
— Нет, но он мечтает ее купить, чтоб кататься и меня катать!
— Отговори его покупать сейчас машину. Пусть осенью купит.
— Почему?! — изумилась Маша.
— Потому что кончается на «У». Мне приснился сон, что ты вместе с каким-то мальчиком разбиваешься на красной машине. Отговори. И не забудь, ладно? Я верю в сны.
— Ладно. Я тоже верю в сны. А еще чего-нибудь тебе про меня с мальчиком не снилось? — не удержалась Маша.
Жанна отвернулась и посмотрела куда-то в стену. Маша держала ее за руку, поглаживая по ладони.
— Я почему-то думаю, что этот мальчик очень тебе подходит. Мне кажется, что вы с ним будете счастливы много лет.
— Правда? Здорово! Я тоже так думаю, — призналась Маша.
— Это ты меня вытащила тогда. Нашла. Спасла, — проговорила Жанна. — Мне мама сказала.
— Ничего я тебя не спасла и не вытащила. Не думай об этом, — испугалась Маша. — Это все там, далеко, прошло, исчезло. Да его уже поймали небось. Нашли!
— Нашли. Только еще не арестовали. Его арестуют немного позже.
— Это тебе Арина сказала? — удивилась Маша. Она не знала никаких новостей на этот счет — ей было не до того.
— Арина. Его просто хотят взять с поличным, а это нелегко. А так уже нашли.
Маша была готова отдать половину своей собственной крови, чтобы Жанна почувствовала себя лучше. Было ясно, что ей еще плохо. И больно. За что? Почему?
— Маша, расскажи мне про твой Сад, — попросила Жанна.
— Сад будет реконструировать немецкая компания. Блумберг все оплатит. Гарантия на двадцать лет! Мы с Людмилой Леопольдовной помогаем этим немцам. А в Саду все как всегда: цветет азалия, растет пальма, я ухаживаю за растениями и наблюдаю за ними. Скоро станет тепло, начнется работа в полях!
Жанна смотрела на нее и улыбалась. Глаза у нее были то темно-, то светло-зеленые, в зависимости от настроения и освещения. Сейчас они были темно-зелеными и казались особенно большими из-за того, что Жанна похудела. Ресницы у нее были светлыми, как и брови. Обычно она их подкрашивала, а сейчас была как есть, и это выглядело непривычно, трогательно.
— Жанночка, поправляйся, пожалуйста, как можно скорее! Я приду к тебе через пару дней! — пообещала Маша. Она расчувствовалась, и ей лучше было уйти, чем мучить больную своими переживаниями.
— Приходи, я всегда тебе рада, — отозвалась Жанна. — Пообещай мне, что отговоришь своего мальчика покупать красную машину.
— Честное слово, отговорю, — заверила Маша. — Даже не волнуйся. Поправляйся, Жанночка, без тебя скучно!
Они расцеловались, и девочка ушла.
— Мама, почему ты не сказала мне, что у Маши появился мальчик? — спросила Жанна Татьяну Петровну, когда та снова появилась в палате.
— Забыла! Я редко ее вижу! А ведь и впрямь ее провожает мальчик — рыженький такой, лопоухий, длинный, — поделилась наблюдениями Татьяна Петровна. — Да ведь она меня и знакомила с ним на лестнице!
— Эх, мамуля, отдыхать тебе надо больше, отсыпаться, — улыбнулась Жанна в подушку. — А то забудешь, как зовут родную дочь. Уезжай сегодня пораньше, отоспись хорошенько.
Стемнело. Жанна приняла вечернюю порцию лекарств — теперь ей давали легкие анальгетики, витамины и еще какие-то красные капсулки.
Она медленно, но верно шла на поправку и понимала это.
За все годы работы в «Солейль» Жанна толком не отдыхала — ежегодно в отпуск неслась к ребенку. И столько лет не видела моря! А теперь вот получился отпуск… поневоле. Полный покой пошел ей явно на пользу. Боль понемногу отступала, она легко засыпала и просыпалась и каждое утро чувствовала, что ее выздоровление ближе и ближе.
«Придется купить парик, — посмеивалась она над собой, — а то посетители магазина меня не узнают. А то возьму и не пойду продавцом в «Солейль». Дам в газету объявление: «Лысая ведьма Жанна видит прошлое и будущее, гадает на картах Таро и кофейной гуще, снимает венчики безбрачия». И повалит ко мне народ…» — фантазировала Жанна. После операции она обрела совершенно неожиданную для нее самой способность видеть сквозь время и пространство, которая проснулась в ней, как только она стала приходить в себя, и обострилась после того, как ей перестали колоть сильные обезболивающие лекарства.
«Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня», — вспомнила Жанна слова булгаковской Маргариты и печально призадумалась.
Горя и бедствий ей пришлось повидать вполне достаточно для женщины ее возраста и чувствительного, тонкого человеческого типажа.
Она могла совершенно спокойно видеть и слышать окружающих ее людей, но при легком желании с ее стороны угол зрения как будто слегка сдвигался, — точно она поворачивала перед глазами невидимый кристалл какой-то особой гранью, — и окружающие начинали видеться ей совсем другими.
Жанна могла увидеть поток сознания любого человека и выделить в нем боль, страсть, гнев — любую сильную эмоцию. Могла, всмотревшись в этот поток повнимательнее, различить мельчайшие оттенки чувств. Позже в этот поток стали приходить картинки событий, сначала быстрые и неразборчивые, потом все более и более четкие.
Жанна немного устала от визита Маши и теперь отдыхала. Маша излучала любовь, любовное нетерпение, желание, счастье. Это было похоже на аромат цветка. Жанне ничего не стоило увидеть образ ее избранника. Мальчик был, как и его подружка, совсем еще мягким, по-детски беззлобным. Боль и стыд за отца дали ему что-то вроде крепкого стержня в характере, но детского в нем было пока что больше, чем взрослого.
Жанна почувствовала и увидела цвет и форму будущей опасности. Красная машина — вот что могло принести Маше и ее другу боль и страдания.
Ей впервые захотелось сказать, предупредить, остановить, что она и сделала. Маша ничего не заподозрила, поверила ее неловким объяснениям о сне. Нужно будет время от времени напоминать девочке об этой машине, чтобы она вдруг не потеряла свою только еще распускающуюся, нежную, теплую и живую любовь, решила Жанна.
До этого рассматривая людей сквозь призму своей новой способности, она не пыталась вмешиваться в их судьбы. А то, что видела, было для нее своеобразным развлечением.
Впрочем, и людей вокруг нее было немного, их она изучила до мельчайших подробностей.
Например, санитарок, которые по очереди убирались в ее палате. Одну из них, пожилую женщину с короткой седой стрижкой, старательную и немного тугую на ухо, звали Любой.
Жанна знала, что этой женщине все достается только трудом и терпением. Не так много солнца и света выпало ей в жизни, не так много радости — но каждая ее крупица была принята с благодарностью и бережно сохранена. И была санитарка Люба с неярким, некрасивым лицом простой и верной, бережливой и спокойной. Люба жила без уныний в душе и жалоб на судьбу, а потому, наверное, и ничем не примечательное ее лицо постарело красиво, аккуратно, а привыкшее к работе тело не скрипело и не болело. Люба любила зиму, зимнюю чистоту, белизну и запах чистых простынь с мороза.
Жанна радовалась, когда Люба приходила к ней прибраться.
Ей казалось, что санитарка Люба похожа на камень оникс — полудрагоценный поделочный минерал. Оникс тяжел и гладок после обработки, точно морской окатыш, а цвет у этого камня нежный, спокойный, с молочными прожилками.
Вторую санитарку звали Зиной. Зина выглядела как настоящая гренадерша — рослая и фигуристая, она работала чуть ли не на три ставки. Зина была краснощекой и белокожей, глаза у нее были карими, кругленькими, небольшими, нос тоже кругленький, а из-под белой косынки выбивался кудрявый чубчик.
В руках у нее все горело. Тяжелый воздух Склифа был не в состоянии выбить из нее сноровку и силу калужской крестьянки.
Зина, по мнению Жанны, походила на здоровущий искусственный рубин — из тех, что раньше любили вставлять в большие золотые перстни. Жанна помнила такой камень в кольце своей мамы — яркий, малиновый, точно фруктовый леденец, в детстве ей все время хотелось его съесть.
Медсестра Вера Николаевна, с голубыми глазами и мелкими, ровными чертами лица, всегда причесанная волосок к волоску, в шуршащем белом халате, походила на светлый топаз — небольшой, не очень яркий, но хорошей огранки.
Другая медсестра, молоденькая и веселая Тонечка, подвижная светлая шатенка с темно-карими глазами, напоминала Жанне яркий полудрагоценный камушек цитрин — золотистый, прозрачный.
Мама Жанны Татьяна Петровна рождала в ней то же чувство, что и светлый, с пузырьками и застывшей мушкой, теплый кусочек янтаря, в котором всегда живет солнце.
Кроме этих людей, Жанну часто навещал доктор Кузиков.
Доктор Кузиков был энергичным мужчиной, одного с ней роста, то есть среднего или даже немножко ниже, с большими серыми глазами. Молодой — ему едва перевалило за тридцать, он работал как лошадь, не пил, не курил, поддерживал себя в рабочем состоянии.
