— Джей хочет соку.
Он всегда говорил это, когда уставал. Бенет поднесла его к холодильнику, вместе с ним выбрала бутылочку, подержала ее немного под струей горячей воды, усадила малыша на колени и дала ему пить. Эдвард наблюдал за ним, потом подошел и встал почти вплотную.
— Если он не мой сын, то где же Джеймс?
Набираясь мужества и сил для тяжкого признания, Бенет поступила странно даже для себя самой. Она еще крепче стиснула ребенка в своих объятиях, словно он был и надежным щитом, и источником, питающим ее энергией.
— Джеймс умер, Эдвард.
— Что?!
— Ты слышал, что я сказала. Джеймс мертв. Он умер от крупа в больнице шесть недель тому назад.
— Дети не умирают от крупа в наши дни, — сказал он и повторил: — Дети теперь не умирают от крупа.
— Я тоже так думала, но ошибалась. Такое случается.
Джейсон предпочел потягивать напиток на свободе, и ей пришлось пересадить его в широкое виндзорское кресло, выложенное подушками.
Эдвард не отрывал от мальчика глаз.
— Я не верю тебе, Бенет. Это вполне в твоем духе — изобретать всяческие уловки, чтобы лишить меня сына, целиком присвоив его себе. Знаю, я не имею законных прав на него, но то, что он мой сын — это факт. Ты это знаешь, я это знаю, и этого достаточно, чтобы тебе не жилось спокойно на свете. Вот ты и решила обрубить все концы, и даже пошла на такую подлую ложь.
Она вздрогнула от оскорбления, но произнесла с каменным лицом:
— Я покажу тебе свидетельство о смерти.
Когда Бенет выписали из больницы, Мопса в тот же день съездила туда и привезла продолговатый темно-желтый конверт, который постаралась незаметно от дочери спрятать в самом дальнем ящике письменного стола.
Мать и дочь не обмолвились ни словом, но Бенет знала, что содержится в конверте. Сейчас она достала конверт и, не заглядывая в текст документа, вручила его Эдварду.
Тот прочел внимательно все, что было напечатано на большом листе бумаги, поднял на нее взгляд, и в глазах его она увидела страдание.
Он еще больше осунулся.
— Как ты могла допустить подобное? Он скончался от удушья. Здесь указан латинский термин, а фактически его задушили. И ты была рядом.
Эдвард опустил голову и закрыл ладонями лицо.
Как она ненавидела Эдварда в эту минуту! За его незаслуженные упреки, за его показную скорбь… Бенет молила бога, чтобы он скорее ушел, сыграв свой маленький спектакль, выступив в роли отца, скорбящего по сыну, которого никогда не видел и не любил.
Она готова была выслушать еще парочку оскорблений, может быть, угроз и обвинений в эгоизме, черствости, скаредности и неблагодарности по отношению к такому благородному человеку, как Эдвард, готова была дать ему возможность выговориться, лишь бы он потом удалился и исчез из ее жизни навсегда.
Однако в финале спектакля ее ждала неожиданность.
Эдвард отнял руки от лица и взглянул на Бенет покрасневшими глазами.
— Полчаса назад ты приглашала меня выпить с тобой. Я это воспринял как шаг с твоей стороны к нашему воссоединению, но колебался, будучи неуверенным, насколько это серьезно. После того, что я услышал от тебя, признаюсь честно: мне необходимо выпить.
Бенет вдруг поняла, кого он ей напоминает.
Мопсу.
Существовало ли это сходство и раньше? Может, в характере самой Бенет заложена потребность в Мопсе, в личности-паразите, который откармливается за ее счет и изводит оскорблениями и подавляет своим чудовищным эгоизмом?
У нее даже вырвался смешок, такой неуместный и оскорбительный для Эдварда.
— Когда мы расставались почти три года назад, я удивлялся твоей жестокости и упрямству и считал, что тебя ничто не сломает… Однако, оказывается, я ошибался. Хочешь знать, зачем я пришел? Я думал, что мы сможем снова быть вместе. Я даже не исключал вероятности, что мы поженимся.
— Но теперь ты окончательно лишился всех иллюзий?
Не дожидаясь ответа, Бенет, осторожно отняв у уснувшего Джейсона бутылочку с соком, собралась отнести его в спальню.
— Если ты хочешь выпить на дорожку, Эдвард, обслужи себя сам. В гостиной есть буфет, в нем стоят бутылки. Уходя, просто захлопни входную дверь.
Весь вечер дом, за которым следил Барри, был погружен в темноту, и только под конец, когда он потерял всякую надежду увидеть на этот раз Теренса Ванда, крошечный просвет мелькнул в окне одной из задних комнат и был замечен им из арки, где он устроил себе наблюдательный пункт.
Теренс сначала загнал машину в гараж, а потом проник почему-то в свой дом с черного хода. Это показалось Барри странным.
Покидая свой наблюдательный пост, Барри обошел дом и разглядел в гараже сияющий голубой «вольво» самой престижной модели.
Смутило Барри то, что Теренс явно заметил его в арке, и потому спешно задернул штору.
Барри рассчитывал, что, придя в свой дом и зажигая по пути свет, Теренс будет расхаживать по комнатам, заниматься привычными делами и не обратит внимания на какого-то парня в арке.
Но у него создалось впечатление, что Теренс чего-то испугался и спрятался за шторами.
Теперь Барри оставалось гадать, насколько хорошо разглядел его Теренс и догадался ли, что он имеет отношение к Кэрол.
Его поведение вызывало подозрения: чего он боится?
Если Барри и имел раньше какие-то сомнения по поводу Теренса Ванда и Кэрол, то теперь они начисто рассеялись.
Пнув ногой приставучую белую кошку, Барри решил больше не унижаться.
Что заставляет его смотреть на закрытые темными шторами окна богатого дома? О ревности не могло быть и речи. Эти дела остались в прошлом. Только шестое чувство заставляло его подозревать что-то нечистое в этой ситуации. Но шестое чувство существует, и оно не покидало его…
От станции метро Барри шел домой через Китайский мост. Он считал огни в домах, но не увидел света в окошке Кэрол. Возможно, она еще не вернулась с работы или с гулянки.
Бевин-сквер словно вымерла. Даже подростки на мопедах не крутились там. Лайла Курар, которая никогда не занавешивала свои светящиеся окна и всю ночь напролет гладила белые сари, только она одна продолжала заниматься привычным делом. Голая, без абажура, лампочка, слишком сильная для маленькой комнаты, слепила глаза.
У Спайсеров шторы были задернуты, зато телевизор работал на полную мощность, и оттуда грохотал бессмысленный смех.
Из темноты перед мысленным взглядом Барри выплыло лицо Теренса Ванда. В реальности он видел его не более пяти секунд, но оно запечатлелось в его памяти, будто высеченное навечно.
У Барри не было резиновых перчаток. Он воспользовался перчатками Кэрол, подвешенными на крючке на кухне. Перед ним все время маячило лицо Джейсона, каким бы он мог стать тридцать лет спустя.
Натянув перчатки, Барри отыскал шариковую ручку. Конверт он купит завтра, а пока напишет послание, не оставляя отпечатков пальцев и тщательно подбирая слова.
Любопытное анонимное письмо пришло в полицейский участок. Без всяких отпечатков пальцев и прочих следов, которые могли бы навести на след отправителя. Тщательная экспертиза ничего не дала.
К тому времени как листок из ученической тетради в линейку попал к детективам, он был уже изрядно помят.
По поводу письма состоялось совещание с привлечением лучших умов.
«Отцом Джейсона Стратфорда является Теренс Ванд. Спринг-клоуз, 5, Хэмпстед».
Сочинитель анонимного послания, очевидно, хотел убедить полицию, что этот Ванд похитил собственного сына и где-то его прячет. Цель, вероятно, заключалась в том, чтобы причинить неприятности мистеру Ванду. Кто-то имел на него зуб.
Треддик не сомневался, что Джейсон мертв, что его нет в живых со дня исчезновения; даже раньше чем о пропаже было заявлено. Мальчик был убит и закопан где-то, подобно маленькому африканцу в саду на Финчли-роуд, и со временем земля сама выдаст свои тайны.
Лэтхем, наоборот, придерживался другого мнения. Он по-прежнему считал, что Джейсона держат где-то взаперти с неизвестной целью. Он навидался всякого и хорошо знал о жестокости современного мира взрослых, но убийство малолетнего ребенка без четких мотивов казалось ему бессмысленным. И вообще он любил детей. После исчезновения Джейсона он стал внимательнее относиться к своим маленьким сыновьям. Отцовское чувство проснулось в нем.
Треддик делал упор на версию о виновности Барри. Еще чуть-чуть, и он расколет этого парня, и Барри сам выдаст себя и выведет к могиле Джейсона.
Треддик был терпелив. Он умел ждать, как паук в паутине зазевавшуюся муху.
Они спорили друг с другом, но одно их объединяло — убеждение в том, что анонимное письмо послал Барри. Предметом спора была лишь цель его поступка.
В любом случае, стрелка, указывающая на Теренса Ванда, не должна была быть оставлена без внимания.
