Вячеслав Иванович отхлебнул чай и почмокал губами:
— Жидкий чаек-то. Экономишь на старом друге, да?
— Сам сказал, что о здоровье заботишься. А крепкий чай вреден.
— Это чем же?
— А от него цвет лица портится.
— О! — усмехнулся Грязнов. — Вот этого-то мне как раз и не хватает — здорового цвета лица! Здоровье я уже потерял, так хоть лицо сберегу.
Турецкий засмеялся. Его кофе был, как всегда, крепким и черным.
— Так что думаешь, Сань? — вернул разговор в деловую колею Вячеслав Иванович. — Что-то между ними было, а?
— Между Алмазовым и Мамотюком?
— Ну.
— Да черт их знает. Допустим, Мамотюк нарочно упек артиста в камеру. Алмазов, кстати, на это намекал… А потом получил что хотел и выпустил парня на свободу.
— Обычная схема, — вздохнул Грязнов, которому по долгу службы приходилось довольно часто сталкиваться с тем неприятным явлением, которое журналисты окрестили «милицейским произволом».
— Да, но тогда не понятно: чего мог хотеть генерал милиции…
— Полковник, — напомнил Грязнов.
Турецкий кивнул:
— …полковник милиции от простого артиста народного театра?
— Ну мало ли что, — пожал плечами Вячеслав Иванович. — Может, у них что-то личное. Девушку там не поделили… ну или еще что-нибудь.
— Девушку? — Турецкий задумчиво нахмурил брови. — А это мысль. Мамотюк был тот еще ходок. И девчонок себе подбирал в любовницы совсем юных. Вполне мог выйти конфликтна любовной почве. — Он отхлебнул кофе и продолжил: — Налицо связь Павла Алмазова с двумя жертвами — Хановым и Мамотюком. Надо проверить, не был ли он как-то связан с Феликсом Бондаренко.
— Оба были актеры, — напомнил Вячеслав Иванович, прихлебывая свой несладкий чай.
— Да, этот вариант тоже стоит рассмотреть. Хотя… Алмазов был Феликсу не ровня. Да и вообще…
На столе у Турецкого зазвонил телефон.
— Извини, — сказал Александр Борисович и снял трубку. — Слушаю!
— Александр Борисович, — раздался из динамика громкой связи звонкий голос Гали Романовой, — я кое-что разузнала о Феликсе Бондаренко.
Турецкий и Грязнов переглянулись.
— Ну рассказывай, — сказал в трубку Александр Борисович.
— В общем, так. У Бондаренко была целая куча любовниц. Он их, разумеется, не афишировал. Хотя жена догадывалась, что он ей неверен, но закрывала на это глаза. Она его сильно любила. Плюс не хотела лишать дочь отца.
— Это она сама тебе об этом рассказала?
— Да.
— Как она себя чувствует?
— Плохо. Все время плачет. — Галя по-женски вздохнула и продолжила: — О любовницах мне рассказали служащие телекомпании, где Бондаренко работал. Они не слишком-то его любили.
— Почему?
— Он был заносчив и высокомерен. К редакторам относился как к своим слугам. А всякую там мелочь, например осветителей, вообще в грош ни ставил. Короче, вел себя как стопроцентная звезда эфира!
— А передача, которую он вел, пользовалась успехом? Кстати, как она там называется?
— «МиссТУ». Рейтингу передачи неплохой. Бондаренко не только вел программу, но и был одним из ее продюсеров. Когда заходила речь о том, какая из девушек должна «сойти с дистанции», его слово было практически решающим.
— И девушки старались угодить ему?
— Именно. А способ для этого был один. Если верить служащим, с которыми я говорила: практически все девочки проходили через постель Бондаренко. Он был очень любвеобильный господин.
— Везет же некоторым.
— Нашли кому завидовать. Забыли, где он сейчас?
— Да, верно.
— Я поговорила с девочками, которые участвовали в шоу, они подтвердили эту информацию.
— У него были постоянные любовницы?
— Нет.
— Нуда, ему же нужно было многим уделить внимание. Настоящий стахановец!
— Та из девушек, которая отказывалась зайти к Бондаренко «на бокал вина», моментально вылетала из шоу. Остальные оставались — по крайней мере до следующего тура.
Галя замолчала, и Турецкий ее поторопил:
— Продолжай.
— Есть интересная информация. Говорят, несколько лет назад у него случился… ну что-то вроде романа с какой-то девушкой. Между прочим, он тогда был членом жюри конкурса «Мисс Столица». Так же как Мамотюк, Лисин и Ханов. Так вот, говорят, что роман этот привел к скандалу. Хотя скандал, наверно, не то слово… Ну, в общем, они прилюдно поскандалили, и девушка плюнула Бондаренко в лицо. Или попыталась плюнуть. И все это публично. Представляете?
— И кто эта храбрая девушка?
— Вот этого я выяснить пока не смогла. Представляете, сколько сотен девушек за эти годы участвовали в конкурсах! А нам неизвестен даже год, когда произошел этот… мини-скандал.
— И все же о нем помнят. Значит, кто-то назовет и дату. Продолжай копать. Мне нужно имя этой девушки.
— Сделаю, что смогу.
Положив трубку, Турецкий посмотрел на Грязнова и серьезно произнес:
— Ты знаешь, а ведь она и правда хороший оперативник.
— Кто бы сомневался, — ответил Вячеслав Иванович. — Готов поспорить, что в конце завтрашнего дня она назовет тебе имя той девушки.
— Дай-то бог, — философски заметил Турецкий.
Но спорить, однако, не стал.
И вновь на столе затрезвонил телефон.
— Ты пользуешься успехом, — насмешливо заметил Грязнов.
Александр Борисович скорчил ему рожу и взял трубку:
— Слушаю. — Некоторое время он слушал, затем сказал: — Хорошо, давайте через полчаса.
Положил трубку и сказал:
— Лед тронулся. Актер Алмазов хочет поговорить.
В унылом, ссутулившемся человеке, который сидел перед Турецким, никак нельзя было узнать прежнего весельчака и жизнелюба Фальстафа. Футболка на груди актера была порвана. На щеке красовалась свежая царапина, под глазом темнел кровоподтек, а опухшие губы были разбиты в кровь.
— Что произошло? — спросил Александр Борисович.
— Так, ничего, — угрюмо ответил Алмазов. — Помолчал и добавил: — Я хочу все вам рассказать.
— Правильное решение, — одобрил Турецкий. — Что же вас сподвигло на откровенность?
— Я больше не хочу отвечать за чужие ошибки. В конце концов, мы не сделали ничего дурного. — Павел поднял лицо и прямо взглянул на Турецкого. — Во-первых, я не убивал генерала Мамотюка. Это я сгоряча ляпнул.
Турецкий приподнял брови: дескать, вот как? И спросил:
— Откуда вы вообще знали, что его убили?
— Как — откуда? — удивился Павел. — Из газет. В последние недели черт-те что в Москве творится. А по телику говорилось, что убийство генерала и арест этих порнографических тварей — звенья одной цепи. И что вы объединили их в одно дело.
По лицу Александра Борисовича пробежала тень. Он знал, что информацию невозможно утаить от журналистов, и все же каждая новая статья вызывала в нем прилив досады.
— Продолжайте, я слушаю.
Актер вздохнул:
— Ну вот я и ляпнул, погорячившись. Я вообще после того дела милицию не люблю. Меня ведь тогда ни за что взяли. Хотя и алиби имел. Я даже близко у того киоска не был. До сих пор, не пойму, что это за история. — Павел машинально облизнул разбитые губы и скривился. — Скажите, а убийство генерала правда связано с теми конвертами?
— Все может быть, — уклончиво ответил Турецкий.
— Значит, правда. О господи, это ж надо так влипнуть… Вы извините, что я на вас с пистолетом, Александр Борисович. Очень вы меня разозлили. Это я потом уже понял, что вы играли. — Павел усмехнулся. — Кстати, из вас бы получился неплохой актер.
— Спасибо на добром слове.
— Я это не из лести говорю. Я ведь с детства на сцене. Сначала в театральной студии, а потом в народном театре… Вы знаете, с детства меня убеждали, что у меня «удивительно сценическая внешность». Я был хорошеньким ребенком. Этакий мордашка! В театральную студию меня взяли с радостью, а после окончания школы я уже твердо знал, что стану кинозвездой. Но, как видите, не получилось.
Александр Борисович качнул головой:
— К чему этот пессимизм. Вы молоды, у вас все еще впереди.
Однако у Алмазова слова Турецкого вызвали лишь легкую усмешку.
— Н-да… Я тоже так думал. Теперь боюсь, что нет. Вы же меня на несколько лет упрячете. Когда я выйду, мне будет уже за тридцать, да и рожа у меня будет как у этих выродков.
— Кого вы имеете в виду?
— Да тех животных, к которым вы меня бросили в камеру.
Алмазов осторожно потрогал пальцами синяк под глазом и поморщился.
— Значит, все-таки был конфликт? — спросил Турецкий, кивнув на синяк.
— Да так… — Павел искоса глянул на Александр Борисовича. — А вообще — да. Понимаете, они втроем навалились. Я человек неслабый, но тут… Если бы ваши менты не подоспели, они бы из меня отбивную сделали. А когда я уходил из камеры, пообещали, что вообще зароют.
