– Итак, мистер Куэйл? – повторил он.
Отец – ноль внимания, по-прежнему листает свои заметки. Потом нахмурился, поднял голову и посмотрел – не на Хоумза, на Джули. И мы посмотрели туда же, а Джули весь напрягся, похоже, чтобы высидеть на этой скамье, ему требовалась вся его выдержка. И теперь, обратив общее внимание на Джули, отец задал свой первый вопрос, причем произнес его с подчеркнуто английской, а не австралийской интонацией, словно, разговаривая с Хоумзом, никак не желал ронять свое достоинство.
– Каких наук вы доктор, доктор Хрумз? – спросил он.
– Какова цель вашего вопроса, мистер Куэйл?
– Вы будете отвечать на мой вопрос, доктор Хоумз? – спросил отец, даже не потрудившись на него взглянуть.
– Раз вы так настаиваете. Я доктор богословия, – зычным голосом проповедника, с явственным американским выговором ответил Хоумз.
– В каком университете вы получили степень?
– Почему вас это интересует? Слово господа нашего…
– Отвечайте на вопрос, доктор Хоумз, – все так же ровно, бесстрастно, на английский лад сказал отец, – Я задал вам вопрос и жду ответа.
– В колледже Святого воскресенья в Энглзтауне, штат Миссури, где слово господа нашего…
– Значит, вы американский доктор богословия; – с презрением сказал отец. – Quern diligo castigo, доктор Хоумз. Вы согласны?
– С чем?
– С тем, что я сейчас сказал.
– Я не понимаю папистский язык, эту их латынь. То голос сатаны. То язык идолопоклонников. Так что я могу ответить вам лишь словами Апостольского послания…
– Это очень известное выражение. «Тех, кого люблю, караю».
– Папистское выражение.
– Ничего подобного, – возразил отец. – Это церковное речение, которое обязан знать любой доктор богословия. В особенности вы, доктор Хоумз.
– Меня не запугать вашими папистскими суждениями.
– Вот как? Тогда рассмотрим ваши поступки и будем судить о них в этом суде, доктор Хоумз. Если я вас правильно понял, вы на протяжении двадцати лет постоянно бывали в доме семьи Кристо и взяли на себя нравственное воспитание Джули Кристо, когда он был еще совсем ребенком. Так?
– К чему эти вопросы, мистер Куэйл? Спрашивайте меня, сохранил, ли он истинную веру в душе своей…
– Отвечайте на те вопросы, которые я вам задаю. Вы взяли на себя нравственное воспитание Джули Кристо, так?
– Так. Господь искупает…
– Я не желаю знать, что господь искупает…
– Господь…
Отец тяжело вздохнул, я слышал этот долгий, даже со свистом вздох сквозь стиснутые зубы: видно, сдерживается изо всех сил.
– Послушайте, доктор Хоумз. Я не хочу здесь, в суде, доставлять вам неприятности, но если вы по-прежнему будете прятаться за спину господа, я начну задавать вам такие вопросы, которые вам не понравятся.
– Господь направит меня, мистер Куэйл.
Отец помедлил, и мне по всему ясно было: к чему-то он клонит. Он по-прежнему подчеркнуто произносил слова на английский лад, и дома мы всегда знали – это грозный признак.
– Ну что ж, доктор Хоумз, раз вы настаиваете… – Минута-другая прошла в молчании: отец проглядывал свои заметки: потом он продолжал: – Итак, вы признаете, что взяли на себя право руководить воспитанием мальчика и быть главой семьи Кристо.
– Я был духовным главой этой семьи во имя господне, мистер Куэйл.
– Я уже говорил, что вас ожидает, если вы не перестанете ссылаться на господа…
– А я вам говорю, мистер Куэйл, что буду отвечать, как считаю нужным.
Тут я понял: отец намеренно вызывает Хоумза на такие ответы.
– Вы полагаете, что годитесь в наставники юноше, доктор Хоумз? – спросил он.
– Гожусь ли я, об этом судить только господу.
– В таком случае ответьте мне на простой вопрос, доктор Хоумз. Вы говорите, что относились к мальчику как отец.
– В духовном смысле. Это был мой долг.
– Как отец?
– Как поступал бы каждый с непокорным грешником.
– Понимаю… – Мой отец медленно кивнул. Потом поправил парик, снял очки, протер глаза и снова надел очки. И сказал, пожалуй, даже чересчур небрежно: – Но вы ему и в самом деле отец, доктор Хоумз? Вы это хотите сказать?
До нас не сразу дошло все значение этого вопроса – ничего подобного мы не ждали. Но уж когда дошло, мы ощутили за ним весь груз давних толков о неведомом отце Джули: сплетни, и намеки, и пересуды, и слухи о миссис Кристо, которыми город наслаждался двадцать лет кряду. Так восприняли этот вопрос все, кто был в зале, и, зная, с каким упорством отец умеет добиваться своей цели, так воспринял его и я. За спиной у меня вдруг послышались негромкие свистки, шарканье. Потом в глубине зала кто-то свистнул пронзительно, громко. И вот уже весь зал кричит и хохочет. Сам же Хоумз замер в привычной молитвенной позе – лицо обращено к потолку, глаза закрыты.
Судья призывал к порядку, а отец, перекрывая шум, громко сказал:
– Отвечайте на мой вопрос, доктор Хоумз. Отвечайте.
– Я был духовным отцом всякого, кто нуждался в помощи и утешении, включая и этого мальчика, – сказал Хоумз, когда шум утих.
– Это ваш ответ?
– Я ответил вам, мистер Куэйл.
– Нет, не ответили, доктор Хоумз.
– А я вам говорю – ответил! – в ярости рявкнул Хоумз.
Теперь отец обрушился на Хоумза так, будто хлестал его словами, как бичом:
– Двадцать лет вы сотрясали стены этого дома своими речами, вмешивались в трудную жизнь несчастного мальчика, а подумали вы хоть раз, что, духовный вы ему отец или какой иной, ничего, кроме ненависти и презрения, вы ему не внушаете?
– Это злобная, преднамеренная ложь.
– Ложь, сэр? – крикнул отец. – Может быть, вы хотите, чтобы я спросил об этом самого мальчика и чтобы он ответил суду?
– Пусть его говорит, что хочет, но вас я слушать не желаю.
– Тогда взгляните на Джули Кристо, доктор Хоумз. Взгляните на него! – крикнул отец и короткой своей рукой взмахнул в сторону Джули.
Волей-неволей пришлось посмотреть на Джули, а тот, застигнутый врасплох внезапным вторжением моего отца в его жизнь, побледнел еще больше, напрягся, как струна, и ответил Хоумзу взглядом, таким враждебным и ненавидящим, что это увидели все, и я понял: отец именно этого и добивался.
– Вы сказали вчера, что миссис Кристо поссорилась со своим сыном, вы это говорили?
– Да, говорил.
– Вы сами слышали, как они ссорились?
– Нет…
– Тогда откуда же вы знаете, что они поссорились? От господа бога?
– Я узнал это по тому, в каком она была горе.
– Но она не говорила вам, что они поссорились? Говорила или нет? Отвечайте!
– Ей незачем было говорить. Я и так знал.
– А я утверждаю, что ничего подобного вы не знали. Вы сказали, ее пугало, что Джули становится неистовым.
– Это правда.
– Неистовым по отношению к кому? К матери? К самому себе? Или ее пугало неистовство Джули по отношению к вам, доктор Хоумз, и на то были свои причины? Так как же? Будете отвечать или предпочитаете, чтобы я спросил самого Джули Кристо?
– О чем бы вы его ни спросили, это неважно.
– Но ответы доказывают, что это важно, доктор Хоумз. Юноша оказался на скамье подсудимых по обвинению в убийстве, и ваши вчерашние показания о его неистовстве могли привести его на виселицу. А потому опять вас спрашиваю: не был ли он неистов именно по отношению к вам, оттого что за многие годы возненавидел вас и хотел, чтобы вы оставили в покое его мать? Разве не так? И не потому ли вы давали вчера такие показания, которые могут стоить ему жизни? Quern dillgo castigo. Кого люблю, того караю…
Страпп вскочил, кто-то у меня за спиной выдохнул: «Господи Иисусе…» – зал опять зашумел. Наконец, порядок был восстановлен, и все взгляды обратились к Хоумзу в ожидании ответа.
– Это злобное, чудовищное обвинение. Это неправда, – произнес он дрожащим голосом.
– Спросить мне об этом самого Джули, доктор Хоумз?
Со своей кафедры, со свидетельского места, Хоумз сделал последний, судорожный бросок.
– В этом юноше зло рождает зло, – прогремел он, – но я преследовал грех в этом доме. Невзирая на дьявольскую угрозу насилия, нависшую надо мной, и…
– Достаточно, доктор Хоумз, – сказал отец. – Вы свободны.
– Даже с этим греховным…
– Достаточно, доктор Хоумз, – повторил отец. – Вы свободны.
Доктор Хоумз был все-таки уже стар, и сейчас, когда мой отец обошелся с ним так безжалостно, сочувствие большинства оказалось на стороне евангелиста, а не на стороне адвоката; похоже, что отец совершил нелепую, непростительную ошибку. Должно быть, впервые доктор Хоумз вызвал в нашем городе что-то вроде общего сочувствия. «Так какая же это защита?» – в отчаянии спрашивал я себя.
Я уже и не надеялся понять, что хочет доказать отец. Он подорвал доверие к Хоумзу, но пробудил к нему сочувствие. Он побеседовал о музыке с Билли – и вовсе ничего этим не доказал. Он довел до слез несчастную мисс Майл, а чего ради? Вероятно, были тут некая логика и некий смысл, но все это никак не помогало опровергнуть выдвинутое против Джули обвинение.
