будет на месте секретарь моя, Марьяна, у нее ключ от архива и личные дела учителей, кто в том году работал. А вообще у нас состав новый, я за этот год работы на пенсию отправил половину учителей, набрал молодых, а то развели в школе болото. Вон завал какой в подсобке, тридцать лет ничего не убирали, помещение захламили. – Он поддержал Петровича, который в это время одним движением отрубил кусок стенда и вытащил громадный щит с фотографиями из общей кучи. – Вот так-то лучше. С какого года эти доски почета здесь навалены? Тащи на задний двор, завтра на дачи пускай разбирают, на дрова.
Петрович ловко потянул кусок деревянного стенда с фотографиями, и перед моими глазами проплыло лицо Марины. Угрюмой толстухи, которая сейчас страдала в психиатрической больнице. На фотографии она была лет на двадцать моложе, но такая же хмурая и оплывшая.
– Стойте! А это кто? – От моего крика рабочий бросил кусок стенда на пол.
Директор с удивлением посмотрел на меня, потом перевел взгляд на фото и прочитал подпись:
– Акимова Марина Александровна, учитель младших классов. А что вас так удивило?
– Знаете ее? Это учительница Ирины Бородиной, – поспешно пыталась я сохранить свою легенду. – Она работает в школе еще? Я хотела бы с ней поговорить.
– Неееее, уволили ее давно, – протянул Петрович. – Она ученика избила. Давно пора было, вопила как сирена без остановки. Всю жизнь тут отработала, детей ненавидела и орала на них каждый урок. На нее и родители жалобы писали, и директор ее ненавидел – проверки за проверкой из департамента, а она орет и орет и не увольняется. Нравилось детей мучить, что ли. Те ей в ответ тоже устраивали забастовки, травили ее, обзывали, подлянки всякие делали.
Директор школы закашлялся и сделал большие глаза разговорившемуся Петровичу, чтобы тот не наболтал журналистке лишнего:
– Так, нам работать надо. Вы завтра приезжайте, девушка, и мы все вам покажем и расскажем. Без этих местных легенд, документы и характеристики. – Директор вежливо проводил меня до дверей школы и убедился, что я уехала, а не пошла дальше разнюхивать компромат на его школу.
В свою квартиру я попала уже поздно вечером. После душа сварила чашку кофе, расположилась на кухне у окна. День повернул все расследование в другую сторону. Раньше я считала, что моя клиентка – жертва мошенников, а сотрудники «ВФБ» тоже случайно попали в погоне за легкими деньгами в сети хитроумного Трейда, но сегодня открылись новые факты. Жертва мошенников была раньше знакома со своими обидчиками. Один раз – совпадение, два раза – случайность, третий раз – закономерность, трое из четверых сотрудников Трейда были знакомы с Ириной: я училась с ней в школе, Марина была ее учительницей в младших классах, а Кирилл – соседом в общежитии и первой любовью девушки.
Можно предположить, что это просто совпадение, ведь Кирилл и Марина работали вне поля зрения клиентов биржи. Да, Марина работала учителем в начальных классах в школе, но не факт, что была учителем именно у Иры Бородиной и это просто совпадение. И Анжела из-за разницы в возрасте не могла быть одноклассницей или подругой Ирины, а основную часть жизни она прожила в детском доме, далеко от Кировского района. Выходило 50 на 50 – Кирилл и я лично знакомы с Ириной, мы часть ее прошлого, а Марина и Анжела нет. У меня на руках были факты, говорящие о связи Ирины Бородиной с сотрудниками биржи, но их было слишком мало, чтобы делать точные выводы и выстраивать логичную версию. Для окончательного решения, что это – совпадение или все-таки закономерность, я запланировала завтра узнать у Ленки, как понять, была ли Марина учительницей моей клиентки, еще раз посетить серое здание по адресу Заводская, 8, и узнать подробности жизни Ирины Бородиной у болтливых соседок.
Рано утром с чашкой колумбийского кофе, щедро приправленного гвоздикой, в руках я позвонила подруге. Ленка в шесть утра была бодра и весела, как птичка, каждый день она начинает свои уроки в восемь утра, так что для нее ранний подъем стал многолетней привычкой.
– Как узнать, кто был учителем в начальных классах? В личном деле ученика есть характеристика, написанная учителем с ее подписью. Что еще… Можно посмотреть расписание, документы в архиве школы, какой класс вел учитель, ну там, «А», «Б» или «В». Давай я опять озадачу свою знакомую, только ты завези ей коробку конфет в качестве благодарности, времена давние, и это такие глубины архивов, что от пыли можно задохнуться. Зачем тебе вообще это нужно, раскапывать какие-то старые журналы и школьные характеристики? – Любопытство разобрало подругу. – Да какие криминальные события могут произойти в школе! Украли коробку мела? Или оценки подделали в журнале? Преступление века!
– Лена, если бы все преступления были как школьное хулиганство, – протянула я с грустью.
– Ты тогда, Иванова, от скуки бы померла, – расхохоталась подруга. – После обеда скину тебе сообщение, куда и когда конфеты везти. И обо мне не забывай, так и быть, процент за посредничество беру шоколадкой, скромненько.
Ленкины шутки подняли мне настроение, так что я залила в термос еще чашку кофе и поехала в сторону заводского общежития, проверять свою теорию. Но расследование началось с неудачи, ни в комнате Томы, ни в комнате Марии Корякиной мне никто не открыл. Еще немного прогулок по темным коридорам не принесли результатов, общежитие словно вымерло, все взрослые ушли на работу, а дети разбежались по школам, садикам и кружкам. На стадионе я побродила по трибунам, допила вторую чашку кофе в размышлениях, как же действовать дальше. После переезда из комнаты отца след Ирины совсем оборвался, и я не знаю, чем она занималась, с кем общалась. Может быть, стоит посетить ее квартиру, осмотреть там все как следует, уточнить у следователя, где она работала. И еще мне необходимо разыскать и поговорить с бывшим мужем Ирины. Столько дел, а я зависла на высокой трибуне и осматриваю в который раз окрестности: скромное здание общежития, старая облупленная вывеска хлебного магазина, потрепанный фруктовый киоск, древнее фотоателье со свадебными фотографиями в витрине. Стоп! Загляну туда, судя по облезлой вывеске, ателье работает давно, и сотрудники могут поделиться полезной информацией.
Внутри полутемное помещение оказалось еще дряхлее, а его хозяин – согнутый старик строго взглянул на меня поверх очков:
