дела. У нее появился свой человек…
— Хороший рассказ, — поделился с ней Артур, отложив телефон. — Тебе понравился бы, хотя там и нет собаки… Он об очень одиноких людях… Я был таким же.
Она доверчиво ткнулась мокрым носом в его щеку, а он медленно, чтобы не спугнуть, провел ладонью по жесткой шерсти. Не могла она остаться мягкой — слишком долго Монике приходилось выживать на улице.
«Ей тоже приходится выживать», — подумал он о Жене, которая в эту минуту выбежала в сад с сынишкой, прижимавшим к животу футбольный мяч. Откуда он взялся в доме Сашкиного отца? Артур не мог представить Каверина играющим с Машей в футбол… Да с кем бы то ни было!
Ромкину бабушку посадили под домашний арест, но поскольку никакого вреда внуку она не причинила и не собиралась, вряд ли ее ожидало суровое наказание, ведь она являлась близкой родственницей. Женя тоже не жаждала расправы, ей хотелось только одного: чтобы Елене Геннадьевне отныне и навечно запретили приближаться к внуку. Но этого Логов не мог ей гарантировать, все зависело от судьи.
Ловко ведя мяч, брошенный сыном и весьма заинтересовавший Бутча с Друллом, Женя приблизилась к Артуру и улыбнулась, оглядев их с Моникой:
— Как мило…
— Не смей над нами смеяться, — погрозил он пальцем.
Почему-то Артура так и тянуло улыбнуться ей в ответ. Теперь, когда синяк под глазом сошел, а тревога отпустила, Женя стала казаться ему совсем другой. Так меняется комната после того, как откроют шторы и впустят солнце, готовое проявить оттенки цветов — от пастельных до броских. В Жене было больше сдержанных красок, но они казались теплыми, и было понятно, почему сынишка так любит ее.
— Можно Ромке поиграть с Вишенкой?
Артур удивился:
— А почему — нет?
— Ну я на всякий случай…
— Она же не моя собака. Общая.
Женя покачала головой:
— Никому не понравится быть общей. Каждая хочет быть единственной.
Почему-то ему показалось, будто говорит она не о собаках… Но ступить на эту опасную тропу Артур не решился.
— Для Вишенки такой мяч слишком велик, — сказал он мальчику. — Сбегай к Саше, у нее где-то валялся теннисный. В самый раз будет.
Ромка помчался к дому вприпрыжку, и, провожая его взглядом, Артур ощутил, как отозвалась память тела и в икрах ожила легкость и радость от того, как пружинит трава, подбрасывая тебя. Острые лопатки овевает свежестью, а губы расползаются сами собой просто потому, что тебе всего пять лет и можно носиться с утра до вечера следом за пестрыми бабочками, сворачивать из тетрадных листков самолетики и запускать их так, чтобы прилетели к папе — ему ведь пригодится самолет? А потом собрать для мамы букетик одуванчиков или ромашек: тогда Артур никак не мог решить, какие цветы нравятся ему больше.
Но Саше сейчас дарил ромашки, они ведь напоминали ее — такие же светлые, с солнышком в сердцевине. Оставлял их на кухонном столе в стакане с водой, представляя, как ее сонный взгляд прояснится, нальется синевой. Ни разу она не поблагодарила его за букетик, но Артур в этом и не нуждался. Сашка была для него тем единственным человеком, которому он хотел дарить радость, ничего не требуя взамен. Совсем ничего.
— У вас нет детей? — осторожно поинтересовалась Женя, присев рядом на траву.
Моника посмотрела на нее с сомнением, но ворчать не стала. Раз хозяин не против, пусть сидит…
Почему-то ему захотелось ответить откровенно:
— Я мечтал, чтобы Сашка стала моей дочерью. Но поскольку мы с ее мамой не успели пожениться, она скорее мой друг, чем ребенок. Тем более она уже взрослая барышня!
— Она очень привязана к вам…
— И я к ней. Друг без друга мы просто не выжили бы, когда Оксана… погибла.
— Вы поймали убийцу?
— Поймал. — Он едва удержался, чтобы не поморщиться. — Это длинная история и очень тяжелая. Давайте не будем…
— Давайте, — охотно откликнулась Женя.
Артур опять подумал, что тот внутренний стержень, который придал ей сил и погнал за тысячи километров, как волчицу по следу детеныша, размяк от Ромкиного тепла, и Женя стала обычной молодой матерью, мягкой и улыбчивой. И это преображение застало его врасплох, ведь сейчас она все больше напоминала ему Оксану.
— Ромке известно, где его отец?
Она покачала головой:
— Я решила, что пока не стоит ему говорить. Может проболтаться в садике… По простоте душевной! Вы же видите, какой он… Бесхитростный. А ребята потом задразнят. Да и воспитатели не удержатся, кольнут… Они у нас слишком молоденькие, чтобы понять.
— Бежит, — предупредил Артур, завидев, как мальчик вылетел из дома со скоростью пушечного ядра.
Но Ромка направился не к ним, а прямиком к Вишенке. В руке у него желтел лохматый мячик, который заметила и Мари…
«Сейчас отберет», — встревожился Артур.
И Ромка, видно, подумал о том же, потому что, не добежав до собак, сунул мячик под футболку и заправил ее в шорты. Беззвучно рассмеявшись, Логов одобрительно заметил:
— Он у вас сообразительный.
— Этого не отнять, — Женя улыбалась, наблюдая, как ее сын бережно поднимает Вишенку и уносит в другой конец сада. — Пойду к нему. Боюсь теперь оставлять.
Разочарование царапнуло душу. Ему не хотелось, чтобы она уходила. Не только сейчас — вообще из его жизни. И это было так неожиданно, что рука сама потянулась удержать Женю.
Она бросила взгляд на эту руку, часто заморгала, и Артур понял, что выдал себя.
* * *
Это воскресенье мы все провели «на расслабоне», как говорит Никита, который сейчас валяется в шезлонге в одних шортах. Артур напомнил Разумовскому, что у них вообще-то отпуск, и хоть один день погреться на солнышке им можно позволить. Для меня это заявление стало неожиданностью, ведь обычно, начиная расследование, он мог не спать и не есть, пока не докопается до истины, а тут неожиданно остался дома. Как будто что-то изменилось в его жизни…
С полудня, когда мы все выползли из дома, над садом витало марево успокоенности и лени, исходящее больше от нас самих, чем от природы. Мы вернули Жене сына, дали по рукам самоуверенной богачке и спасли от голодной смерти Вишенку, которая забилась в угол ванной и тряслась от страха и безнадежности. Артур прав: разве не заслужили мы одного дня солнечного безделья?
Правда, мне было не по себе, пока он читал мой новый рассказ. Никита опередил его и уже расхвалил меня, но его мнению я не очень доверяла: он был пристрастен… Артур мог сказать правду. Поэтому у меня всегда сердце выскакивает в такие минуты, и я обычно пытаюсь подсмотреть — на каком он фрагменте? Чему улыбается?
