Вынужденно, девочка, вынужденно!
Вот настоящий ответ на твой вопрос. Вся моя живопись – следствие нищеты. Если пишешь большой холст, а красок используешь мало, она самая и получится – акварельная техника маслом.
Он вошел в музей. Охранник, противный дядька без единого намека на мысль в стеклянных глазах, на вопрос Акимова о начальстве сказал:
– Билет сначала купите, гражданин…
Акимов начал объяснять, что билет ему не нужен. Но посмотрел на плоскую морду, плюнул и заплатил в кассу триста рублей.
Ксении Гершович на месте не оказалось. А жаль! Акимов рассчитывал на разговор с ней. Он после первой же выставки в их музее не поленился, притащил ей бутылку красного вина. Девчонка пахала как вол. Заслужила хоть какой-то знак внимания.
Они тогда мило поболтали. Ксения оценила, что Акимов не раздувает хвост, не отпускает идиотских шуточек и не норовит приобнять ее за плечи. А то вон Геростратов давно облизывается на эти беленькие младенческие кудряшки, как волк при виде овцы. Акимов понимал, что девушке с такой внешностью вряд ли приходится легко рядом с мужчинами типа Эрнеста. Геростратов, кобелюга, все норовил увлечь ее куда-нибудь в уголок. И, разумеется: «Не согласитесь ли вы, мой ангел, позировать? Ах, фемина! Ах, чистый херувим!»
Акимов однажды подслушал, как херувим, озверев, сказал: «Отвали, папаша». А ведь Геростратов и нажаловаться мог, с него сталось бы.
Он потоптался на месте. Сунуться к Кулешовой? Она его терпеть не может… Необъяснима природа симпатий и антипатий: он ей ничего плохого не сделал, слова грубого не сказал, только здоровался при встрече. Но каждый раз ощущал исходящую от нее враждебность.
Нет, с Кулешовой разговора не выйдет.
А больше он в музее никого не знал.
Кроме Марковой, конечно.
Акимов подумал еще, похлопал по бутерброду в кармане – и пошел к кабинету директора.
Перед дверью он помялся. Как школьник, вызванный в учительскую, ей-богу! Постучал, заметив краем глаза тень какой-то фигуры за углом, и, услышав изнутри негромкий голос, вошел, оставив дверь приоткрытой.
– Здравствуйте, Надежда Михайловна!
Маркова, полная, одышливая, в буклированном жакете с подплечниками, сидела в кресле и писала. При виде Акимова она отодвинула ноутбук.
– Мирон! Я… Здравствуй! Ты проходи, садись…
Ох, он совсем позабыл, что она накричала на него после исчезновения Вакулина. И тут же уехала в больничку. Бедная! Слишком много потрясений для одной немолодой тетки.
– Мирон, ты извини меня…
– Надежда Михайловна! – Он выставил перед собой ладони и улыбнулся. – Клянусь вам, и говорить не о чем. Вы во всем были правы.
– Нет, вовсе нет…
– Были! И Вакулин до сих пор в бегах. И картины пропали. Считайте, все из-за меня…
Он улыбался, но внимательно наблюдал за ней.
– Ах, Мирон, ну при чем здесь ты! Это необъяснимое происшествие… Надеюсь, следствие разберется… Какой-то залетный гастролер…
С каждым новым утверждением из голоса Марковой испарялась убежденность. Акимов сел, покивал, будто соглашаясь. Спросил:
– Надежда Михайловна, Бурмистров ссорился с кем-то из ваших?
– Ты имеешь в виду тех, кто здесь работает?
– Да.
Она поджала губы.
– Во-первых, это упрек в непрофессионализме. Никто из сотрудников музея не опустился бы до склоки с художником. Во-вторых, мне не совсем понятен твой интерес. Со мной уже провели столько бесед, что, видит бог, снова обсуждать эту тему… Мне хотелось бы этого избежать.
– То есть ссорился?
– Мирон!
– Бурмистров – неприятный человек, – гнул свое Акимов. – Он наверняка успел кого-то обидеть и сам того не заметил.
– К чему ты клонишь? – сухо спросила Маркова.
– Позвольте мне осмотреть хранилище, – попросил он. – Я знаю, что это уже делали, но вдруг мне удастся…
Маркова в гневе привстала. Подплечники приподнялись. Выглядело это так, будто она готовится расправить крылья и отхлестать Акимова по физиономии.
– Прости, но это уже дерзость! Ты собираешься делать обыск в моем музее?
– Надежда Михайловна, я ни в коем случае…
– Мало нам нервотрепки всю эту неделю, еще и господин Акимов решил добавить свою лепту?
Услышав про господина Акимова, Мирон понял, что пора сматываться.
– Я понял, понял! Вы правы!
– Вламывается без звонка, требует бог знает чего… Все как будто с ума посходили! Что за самодеятельность!
Последние слова она выкрикивала уже в спину удирающему Акимову. Он выскочил за дверь, успев сказать напоследок что-то вроде «миль пардон, мадам!», – и увидел, как за угол скользнул человек.
Мирон готов был поклясться, что эту спину он уже сегодня видел.
– Эй! – окрикнул он, забыв про бушующую Маркову.
Акимов побежал следом, но коридор был пуст. Он перевесился через перила, изучил лестницу. Группа посетителей толпилась на первом этаже. Но человека, который убегал от него, среди них не было.
Глава 9
Когда Ренату Юханцеву спрашивали, как давно она начала рисовать, Рената отвечала: «До сорока лет я даже не знала, что такое мастихин».
Рената часто врала. Кое-кто даже называл ее патологической лгуньей.
Но в этом она говорила правду.
– Бегу-бегу, а счастья нет, Лизок, – сказала она однажды подруге. – Дожила до седин и поняла, что деньги его не приносят, вот в чем беда.
Она тяжело вздохнула и положила в рот ломтик осетрины. Они сидели в ресторане, где Рената любила обедать два-три раза в неделю. Сияли люстры, в глубине зала играл живой оркестр.
– Мне как будто чего-то недодали, понимаешь? Как будто что-то проходит мимо. У других есть – а у меня нету. Но что это такое – бог знает…
Она поймала официанта и попросила принести то же, что соседнему столику.
– Через это проходят все одаренные натуры, – заверила подруга. – Нам больше дано, но с нас больше и спросится. Знаешь, что тебе нужно попробовать? Упражнения на мелкую моторику. Мне рассказал мой психоаналитик, что нам нужно заземляться, а для этого мы должны что-то делать руками.
– Посуду мыть, что ли?
– Нет. Красивое.
– У меня посуда красивая, – задумчиво сказала Рената. – Особенно когда чистая.
Однако эти слова ей запомнились. Что бы она могла делать руками?
Говоря об одаренных натурах, подруга не лукавила. Ренату хорошо знали в телевизионном мире. Она была главным продюсером ток-шоу, которое шло в прайм-тайм на канале, включенном на всех телевизорах страны; это автоматически влекло за собой то льстивое уважение окружающих, которое достается человеку, способному уничтожить их карьеру или вознести из безвестности. Рената была на короткой ноге с самыми известными и влиятельными персонами. Она появлялась на всех церемониях, была вхожа в знаменитые семьи и знала бессчетное число самых разных людей, которые могли бы оказаться ей полезными в самых разных обстоятельствах.
Она умела находить новые, незатасканные лица и темы. Умела выбрать героя для передачи – и показать его так выпукло и значительно, что он сам начинал верить в свою важность для общества. Другими словами, в своей области Рената Юханцева действительно была одарена.
Но этого ей было недостаточно.
«Руками, руками…»
Вышивка? Банально, и глаза портятся. Музыкальные инструменты? Ей медведь на ухо наступил. И вообще Рената музыку не любила и не понимала. Однажды вылез в памяти привязчивый мотивчик
