какая-нибудь. Если кого и приласкает, то исключительно по сердечной приязни. Смекаете, к чему я?
- Смекаю, - смекнул Фандорин. – Вы хотите сказать, что Либер спустился в лавку поздно вечером. Увидел, что Кася еще здесь. Воспылал к ней страстью, но сердечной п-приязни к нему Кася не испытывала и стала защищаться. Такова ваша версия?
- Я же говорю: элементарно, Ватсон.
- А хватило бы у этой Шульман сил для такого удара?
- Хотел бы я иметь столько силы, сколько ее у Каси, - отвечаю. - Когда она с мостков полощет белье, по реке Мухавец ходят волны.
Фандорин заметил:
- Осталось установить, Касе ли принадлежит цепочка. Как нам это сделать, не возбуждая подозрений объекта?
- Ну, это просто, - успокоил его я. - Кто всегда примечает, какие украшения носит женщина?
- Кто?
- Другие женщины. Пойдемте к мадам Горалик и покажем ей цепочку.
- Отличная идея, - признал мой помощник. - Только не говорите, зачем нам это нужно.
- Без вас бы не сообразил, - проворчал я, потому что не надо учить ученого. - Идите уже за мной и смотрите, как Арон Бразинский провернет это дело.
И мы поднялись по левой лестнице на второй этаж. Подходим к комнате хозяйки. Слышу – мамаша с дочкой поют. И весело так, будто в доме никто не помер, а совсем наоборот!
Стучу.
- Мадам Горалик, это я, Арон Бразинский!
- Ага, - откликается хозяйка, - наконец-то! Что вы торчите за дверью? Заходите.
Входим.
Они с дочкой сидят у пианино. Еще лучше, думаю. Мамаша не вспомнит – дочка подскажет, она глазастая.
- Бразинский, вы похожи на кота, который наелся сметаны, - сказала мне невежливая женщина. - Значит, вы нашли доказательство, что Либера укокошил его жирный сынуля. Скажите мне, что это так, и я не только спою, но и спляшу.
- Мы пока что нашли на полу вот эту цепочку и решили вам занести, - отвечаю. - Вдруг вы хватились и переживаете. Ценная вещь, из чистого серебра.
И я поглядел на Фандорина, искоса. Учитесь, Ватсон.
- Этой ценной вещи красная цена три рубля, - фыркнула Лея, едва взглянув. - Я такую дрянь даже на свою болонку не надела бы, если бы у меня была болонка. Но чертов Либер говорил, что собаке не место в приличном еврейском доме. Ничего, теперь я заведу себе две болонки и, может быть, еще пуделя. От кого меньше шерсти, от болонки или от пуделя?
- Значит, цепочка не ваша? – спрашиваю. - Вы уверены?
- Отцепитесь вы от меня с вашей цепочкой! Это каламбур, если вы не поняли. Знаете, что такое «каламбур»?
- Знаю. Это когда уважаемому человеку грубят безо всякой на то причины, - ответил я с достоинством. – Не знаете, чья цепочка, так и скажите, и мы пойдем себе.
- Я знаю, чья это цепочка. И если бы вы чем ходить вокруг да около сразу спросили, я сразу бы и ответила. Это позорище таскает на себе толстуха, которая подметает в лавке. Как ее? – повернулась к дочке.
- Кася, - говорит та. - Она хорошая. Такое мне про мужчин порассказала, что я прямо порадовалась на свою хромоту. Никто ко мне не будет приставать, и замуж можно не выходить.
В разговор влез Фандорин.
- Я полагаю, что это скромное украшение очень дорого владелице. Далеко ли отсюда она живет?
- Не то чтобы далеко, - отвечает Нетания. – Шагов двадцать отсюда, в дворницкой. Папаша дал ей жилье в обмен на работу.
Вышли мы за дверь, я говорю Фандорину:
- Видали, как я провел допрос? Никто ничего не заподозрил. Теперь осталось только прижать Касю, и дело раскрыто. Идемте. Только не встревайте, я сам!
Сначала я вообще хотел допросить, а потом и арестовать Касю один, но потом вспомнил, как яростно она полощет белье, подумал – вдруг она снова впадет в состояние аффекта и решил, что с помощником будет лучше.
Мы вышли через черный ход во двор. Увидели дверь в полуподвал. Оттуда доносились детские крики.
И я заколебался. Как это я буду арестовывать мать четверых детей?
- Знаете что, - говорю, - а пускай дальше разбирается полиция. Дело раскрыто, семейство Горалик останется довольно, я получу свои деньги, вы получите хорошую комнату переночевать, и всем будет приятно.
Но тут из дворницкой выходит Кася Шульман с засученными по локоть рукавами. Поглядела на Фандорина, на меня, потом на цепочку, которую я держал в руке…
- Чтоб мне провалиться! – орет густым голосом. - Это ж моя цепочка! Вот спасибо, реб Арон! Вы ведь Арон Бразинский, к которому люди ходят за хорошим советом? Дайте мне хороший совет, куда мне деться от моей окаянной жизни?
Хотела взять у меня цепочку, но это она раньше была просто цепочка, а теперь стала уликой. Я спрятал руку за спину.
- Вы что, хотите получить с бедной женщины награду? – с укоризной сказала Кася. - Бросьте. Денег я вам не дам, потому что я бедная, а если вы надеетесь на то, что я женщина, то этого я вам тоже не дам. Я люблю статных мужчин, а вы, извиняюсь, на гриб похожи.
Я ей:
- На твоем месте, Кася, я бы людей грибами не обзывал. Грибы тоже разные бывают. Есть боровик, а есть, например, ядовитая поганка.
Она устыдилась.
- Да ладно вам, я же не в обиду сказала. Отдайте цепочку, я вам в благодарность постираю ваш с позволения сказать пиджак, а то он у вас совсем задрипался.
- Давно вы потеряли цепочку? – спрашивает мой Ватсон. Не утерпел-таки, влез.
- Вчера утром еще была, а после ужина хватилась – нету.
Я плечом слегка отодвинул своего помощника.
- После ужина, говоришь? А может, только сегодня?
Брови грозно насупил, глазами в нее впился – не заморгает ли? Люди, когда врут, часто моргают. Но Кася Шульман не заморгала – наоборот вытаращила на меня свои коровьи глазища.
- Я цепочку перед сном снимаю, а то будешь ворочаться, и порвется. Не было ее. Я и под кроватью смотрела, и всюду. Поплакала. Думала, пропала моя краса. Мне ее один хороший человек подарил, пожарный, папаша моей младшей дочки.
