— доктор грустно улыбнулся: — Расскажите, что с вами произошло.
— Товарищ майор, мне действительно все рассказывать? — окликнул я Окулова, который, торопливо собрав какие-то бумаги, собрался покинуть свой кабинет, где расположилась психиатрическая бригада.
— Конечно все, Паша, все рассказывай.
Я пожал плечами и повернулся к врачу.
— Я как понимаю, вас выезд в заброшенный дом интересует? Тогда слушайте — около половины двенадцатого ночи…
Из моих сегодняшних собеседников седой доктор был самым адекватным и доброжелательный. Он не переспрашивал по десять раз, а точно ли напавшие на нас с Никой люди знали о том, что мы сотрудники милиции. Психиатра не интересовало, почему я не произвел предупредительный выстрел в воздух и почему я не стрелял в руку или ногу нападавшим, чтобы свести причиненный вред их здоровью к минимуму. Врач просто слушал меня с все понимающей улыбкой, задавал корректные вопросы, незаметно для меня подводя меня…
— А вот ваши коллеги сообщили, что, когда они прибыли к вам на помощь, вы угрожали им и даже выстрелили в них из своего оружия…
Вот и подошли мы к вопросу, ответы на которые мне было очень трудно сформулировать. Вопросы были очень опасные, которые могли привести меня в бывшие казармы Енисейского полка, в которых сейчас лечили граждан с неустойчивой психикой, которые готовы стрелять в своих боевых товарищей. А может быть отправят в бывшую пересыльную тюрьму, где располагается диспансер соответствующего профиля там тоже лечат таких, как я, я же там был на практических занятий в институте. Что за невезуха — нет бы, вспомнить, что-то важное и нужное, нет, там туман сплошной стоит. А вот палаты психиатрической лечебницы и странных людей в коричневых халатах, что вяло убирали прилегающую территорию я помню четко…
— Молодой человек…
— Простите доктор, вопрос вы трудный задали. Так вот, у меня, с людьми, которые прибыли на место происшествия первыми, личные неприязненные отношения, а я сегодня, по факту, двух человек на тот свет отправил, потому как увозила из «скорая помощь» в очень тяжелом состоянии. Я то знаю, что я все сделал правильно, но у прокуратуры в таких случаях, обычно, диаметрально противоположное мнение. И цена вопроса, в зависимости от того, кто докажет свою правоту, это лет девять пребывания на «зоне», куда я попасть не хочу. А направление мыслей прокуратуры зачастую зависит от положения тела, наличия ножика или вообще, стрелянной гильзы, поэтому для меня было важным оставить обстановку на месте происшествия в первозданном виде. А эти три товарища, не имея никаких оснований, поперли в этот подъезд… Извините, доктор, можете меня, конечно, с собой забрать, но я не хотел, чтобы после посещения этих «помощников» из подъезда что-либо пропала. Я попросил по-хорошему — «Товарищи, не надо вам сюда заходить», но нет, парни как шли, так и шли. И расскажите, товарищ врач, что я должен был сделать? А вообще, доктор, официально у меня в пистолете оказались бракованные патроны, которые могли застрять в стволе оружия или еще какую-то пакость сотворить. А у нас в РОВД условия для разряжения оружия нет, вот я и произвел отстрел бракованного боеприпаса в воздух. Ну что доктор, поедем к вам на работу, прочищать мне мозги магнезией и галаперидолом?
Через приоткрытую дверь кабинета я слышал, что психиатр долго объяснял собравшимся в коридоре начальникам, что я не его клиент, и признаков психиатрического расстройства у меня не больше, чем у любого из них, но это я уже слышал без особого душевного волнения, так как парочка санитаров уже давно покинула здание РОВД, я даже слышал, как за ними захлопнулась дверь зеленой «таблетки» с красным медицинским крестом на боку.
— Павел, ты иди в кабинет, но пока не куда не уходи, с тобой еще сегодня работу не закончили… — судя по виду майора Окулова, ему было проще, чтобы седой доктор забрал бы меня с собой, в суровый мир вязок на руки и ноги и уколов на ночь, отправляющий пациента в, кипятящие мозги пациента, горячечные сны, но карательная медицина сейчас под запретом, и врач сказал, что я не его клиент.
Так я и оказался лежащем на продавленном диване в кабинете первой оперативной зоны. Казалось, что всего на минуточку я прикрыл глаза и… тут же проснулся от того, что кто-то вновь стоял надо мной и орал, казалось бы, прямо мне в ухо.
Глава восемнадцатая.
Рыжая бестия.
Август 1993 года.
— Ну и какого хрена вы все здесь орете? — я приподнял голову и попытался осмотреться, но получалось это плохо — глаза не желали раскрываться.
— Эта пьянь и есть Громов? — надо мной кто-то продолжал противно визжать.
— Кро… Клюквин, это кто такая? — я сумел разглядеть знакомое испуганное лицо.
— Это к вам пришли…
— А по какому делу?
— Хозяйка пропавшего экскаватора…
— А-а-а. — мне удалось наконец сесть: — Зачем вы пришли? Ищем мы ваш экскаватор, ищем, скоро найдем…
— Я вижу, как вы ищите… — если в голосе моей собеседницы и был сарказм, то я его не уловил, слишком противный был у нее голос: — с утра глаза зальете и до обеда спите без задних ног! Не стыда, ни совести!
— Дамочка, я вообще то сутки отдежурил и сейчас имею полное право спасть, но, впрочем, это не ваше дело. А! Блин! У меня же прораб в камере сидит…
— Вот именно! Закрыл невиновного человека в клетку, а сам тут дрыхнет. А у меня, между тем, работа стоит. А если мы не закончим укладку теплотрассы вовремя, то весь Анархистский жилмассив зимой замерзнет! А без Матвея Семеновича работа колом уже вторые сутки стоит, между прочим. Если вы сейчас не освободите моего сотрудника, я к мэру поеду, пусть он разбирается, как милиция срывает сроки начала отопительного сезона!
— Послушайте, мадам… Простите, не расслышал, как вас зовут?
— Я Плотникова Мириам Степановна, и вам скоро икаться будет от моей фамилии. — наконец я продрал глаза и разглядел собеседницу — гренадерского роста женщину, в черном костюме с юбкой сильно выше колен. Короткие крашенный рыжие волосы в мелкую кудряшку, ярко синие топазы в ушах и такие-же, под цвет камней, яростные, синие глаза.
— Мириам Степановна, вашего прораба я отпустить не могу. В отношении него дали показания, что ваш экскаватор он и украл с территории
