— Нет… Хотя я специально спровоцировал его на резкий разговор. Это было нетрудно, зная вспыльчивость Арсения Павловича.
— Но вы подозреваете его по-прежнему?
— И не только его. Вы все под подозрением.
— Однако… Я так удивлен вашим возвращением!
— Удивлены не один вы… Корридов, кстати, уже тоже вернулся.
— Вот как?
— Я же уезжал для того, чтобы кое-что проверить… Но я хотел, чтобы преступник остался в неведении относительно истинных причин моего исчезновения.
— Вам угрожала опасность?
— Как и всем.
— Да-да… — пробормотал Кленский. — Все под подозрением, и всем грозит опасность.
— Верно.
— А вы, значит, просто уехали и теперь просто вернулись?
— Да, я вернулся. И надеюсь, не слишком поздно, — произнес непонятную фразу Филонов. — Ну, а как вы?
— Я?
— Как это вас, Кленский, угораздило? Такое впечатление, что вас отменно отдубасили!
— Видите ли…
— Этакие синяки на физиономии!
— Понимаете… — смущенно начал объяснять Кленский. — Бог Пан очень вспыльчив. А гнев Пана — это… ужасно. В общем, как выяснилось, у меня большие проблемы. Понимаете, Пан, кажется, приревновал меня К своей дриаде… Ревность божественных масштабов!
— Да, Пан способен на многое… — покладисто согласился Дамиан. — Может наслать тяжелый, давящий сон… Или внушить панический страх, и человек, испытывая ужас, бежит сломя голову, не разбирая дороги…
— Вы не поверите, Дамиан: так все и было, — печально кивнул журналист.
— Поздравляю! Грезы ваши, как отметили бы психологи, многоплановы и детализированы. Что характерно для личности интересной и значительной: с широким спектром увлечений и ярко выраженной потребностью в разнообразии.
— Спасибо, Дамиан, на добром слове…
— Да, Кленский, у интеллигентного человека с основательным гуманитарным образованием и белая горячка особым образом протекает. Не банально. Не какие-то там зеленые вульгарные чертики… Тут вам и сатиры, и вакханки, и сам Пан… Пить-то вам нельзя совсем, оказывается?
— Нельзя, — вздохнув, согласился Кленский. — Увы… Сорвался!
— Ну, хорошо хоть живы остались.
— Так вы считаете, я болен?
— Несомненно.
— Вообще-то… — Кленский обхватил руками голову. — Это действительно было похоже на болезнь. Наваждение какое-то! Мне чудились такие невероятные вещи…
— Судя по безумному состоянию, в котором вы находились, когда вас наконец поймали в лесу, так оно и было.
— Полагаете, краткое помрачение рассудка?
— Надеюсь, что краткое. Выбирайтесь-ка из своих пут… Давайте я вас развяжу! И идемте обедать — вам бульону надо крепкого.
Первой, кого Владислав Сергеевич увидел за столом, была Дашенька.
От неожиданности Кленский даже вздрогнул.
— Она жива? — обернулся он к Дамиану.
— Разумеется.
— Правда?
— А вы-то что вообразили, увидев эту милую девушку?
— Я подумал… Подумал: она, как Яша Нейланд!
— То есть?
— То да, то нет. То живая, а то…
И Кленский рассказал Дамиану о самой страшной сцене своих полночных блужданий по лесу.
— Ну, может, девица и впрямь принимала ванны в ночь полнолуния? — заметил Дамиан, выслушав рассказ. — Девушка поверила в легенду о чудодейственных купаниях в Купели Венеры. А вам показалось, что она мертва. Почудилось с перепою.
— С перепугу, — поправил сыщика, краснея, Кленский. — Может, все-таки спросить ее? — нерешительно заметил журналист.
— О чем? Жива она или нет?
— Была она там, в Купели Венеры, в полнолуние или нет?
— Если и была, вряд ли признается. Скромность девушек — главное препятствие в установлении истины. Это я вам как сыщик говорю.
— Но…
— Да хватит вам, Кленский… возвращайтесь в реальность! Ведь пока вы, очарованный дриадами, бегали по лесам, я, например, занимался делом.
— Каким, если не секрет?
— Теперь уже не секрет… Во-первых, сотрудниками нашего детективного агентства были собраны биографические и прочие сведения обо всех участниках экспедиции.
— Вот как?
— Да. А также составлены психологические описания, портреты…
— Тоже всех?
— Тоже.
— И меня описали?
— А как же! Сами же признавались, что это вы убили Яшу!
— Да это я так…
— Ничего себе «так»… Хотели отвести подозрение от Арсения Павловича?
— Конечно. Я всего лишь…
— Я не помешаю? — Кленского перебила подошедшая в этот момент к столу с какой-то кастрюлькой в руках Вера Максимовна.
— Нисколько. Вы очень кстати… Присаживайтесь! — любезно пригласил ее Дамиан.
— Благодарю. — Китаева села рядом у стола. — О чем беседа?
— Дамиан составил наши психологические портреты, — вместо сыщика ответил Кленский.
— Как интересно! Обожаю психологию… Это так увлекательно!
— Вы даже не представляете насколько, — хмыкнул Дамиан. — Итак, Китаева Вера Максимовна…
— Я?
— Именно.
— Что же вам обо мне известно?
— Не так уж мало. Вы, например, болезненно пунктуальны, скрупулезны. Чрезмерно чистоплотны и щепетильны. Неустанные заботы о нравственности подрастающего поколения. Налицо так называемые «качества праведника».
— А что, это плохо? — перебила сыщика Вера Максимовна. — Качества праведника?
— А что — хорошо? — парировал Дамиан. — Ведь, возможно, мы имеем дело с «защитным механизмом», давно известным в психологии. Человек не осознает своих действительных желаний и импульсов и заменяет их противоположными.
— Вот как?
— Например, нечистоплотность и склонность опаздывать превращаются в полную противоположность: человек становится болезненно чистоплотным и пунктуальным. Эта же «защита» приводит к образованию так называемых «качеств праведника».
— Вы говорите, «не осознает своих действительных желаний и импульсов»?
— Да!
— Но каковы же они тогда, по-вашему, эти «желания и импульсы»?! — негодующе воскликнула Китаева. — Не предполагаете ли вы, что я тайно мечтаю поваляться в грязи?
— Речь может идти не о физической нечистоплотности, а, скажем, об этической…
— То есть?
— О желании нарушить табу, диктуемые обществом…
— Какие табу? Не убий, не укради?
— Именно. Ведь у вас сильный характер, Вера Максимовна… Вы удивительно бесстрашны, вы упрямы. Вам, верно, тесно в рамках приличий? Вас сковывают табу…
— Да почему, блин, сковывают?! — возмутилась Китаева, вскакивая со своего места.
— Неужели вы иногда в волнении употребляете это слово? — отметил с непонятным удовлетворением Филонов. — Признаться, я тоже считаю, что оно удачно заполняет какую-то нишу в нашем великом и могучем языке…
— Просто я, увы, много общаюсь с молодежью! — отмахнулась, немного успокаиваясь, Китаева.
— Так вот, сильного дискомфорта, возникшего в результате какого-либо проявления нечистоплотности, можно избежать, если человек быстро компенсирует это каким-нибудь сверхаккуратным действием.
— Вот как?
— Например, женщина не вылезает из-под душа, смывая с себя не пот, а вину. Не физическую грязь, а душевную!
— Как говорил один мой знакомый художник, «не знаю почему, но сдается мне, что очень чистоплотные люди — плохие», — хмыкнул Кленский.
— Лихо! — Вера Максимовна приложила ладони к пылающим от негодования щекам. — Какое же конкретно «проявление нечистоплотности» я компенсирую своими якобы «сверхаккуратными действиями»?
— Какое?
— Да, какое? Убийство Яши Нейланда? Это вы хотите сказать? Так уж говорите прямо…
— Да не волнуйтесь вы так, милейшая Вера Максимовна, — заметил Дамиан, заглядывая в свой блокнот. — Я ведь буду говорить не только о вас.
— О ком еще?
— Обо всех.
— Правда? — Китаева заметно смягчилась. — Ну что ж… Послушаем! — несколько злорадно согласилась она.
— Теперь вы, Кленский…
— Уже — я? — тревожно встрепенулся журналист.
— Да, вы! Приступим. Итак… Экспрессивный, так называемый «истерический» тип личности.
— Я? Неужели?
— Именно так. Тем не менее вы, Владислав Сергеевич, убедили себя, что вы сторонник «золотой середины». И по мере сил какую-то часть своей жизни тщательно старались избегать любых крайностей и излишеств. Любого напряжения! Неважно, приятного или нет.
— Допустим…
— Но такая позиция, Кленский, комфортна для другого типа личности.
— Какого?
— Человека простого, несложного, лишенного противоречий, надежного и прогнозируемого.
— А я ненадежен?
— Как выяснилось! Прочность, лишенная яркости, — это явно не о вас. Вы интереснее и значительнее сторонников «золотой середины», сожалеющих о любых крайностях.
