Вообще-то калининградской милиции следовало заняться поисками поактивнее, но сами, Виктор Васильевич, понимаете, что это были за времена: рядом Польша, прибалты втянулись в борьбу за независимость, все разваливалось прямо на глазах.
— Можешь не напоминать, — вяло отмахнулся Арсеньев. — А почему, напомни, тебя эта девица заинтересовала?
— Сейчас она живет в Москве, работает в театре гримером. Я про ее прошлое еле раскопал. Она всем говорит, что родом из Риги. Уверен, и там за ней темные делишки ведутся. Возможно, мелочовка всякая, раз не побоялась говорить.
А про Калининград скрывала.
— И что?
— У женщины, убитой в Битцевском лесопарке, на щеках были порезы в форме креста. Так вот, у Мазуровой на щеке тоже шрам в виде креста, правда, небольших размеров.
— Подозреваешь, что она жертва, скрывшая факт нападения?
— Как знать, Виктор Васильевич, вполне возможно.
— А еще что-нибудь у тебя на этот счет есть?
— Ну не то чтобы…
— И ты надеешься раскрутить дело, уцепившись за эту единственную деталь? — с сомнением в голосе поинтересовался полковник.
— Дело в том, Виктор Васильевич, что я связывался с Информационным центром и попросил их поднять данные по зависшим делам, схожим с убийством в лесопарке. Выяснился весьма и весьма интересный факт: в сентябре 1989 года в городе Светлогорске Калининградской области было совершено аналогичное преступление. Была убита женщина. Почерк тот же: многочисленные ножевые ранения, на щеках — порезы в форме креста. Найти убийцу следствию не удалось.
— Хм, это уже более существенная информация. Но все равно — шелуха.
— Виктор Васильевич, помните, убитая после смерти была измазана косметикой?
— Что-то припоминаю…
— Так вот, эта Мазурова с крестом на лице — гример. Понимаете — гример!
Полковник надолго задумался.
— Виктор Васильевич, я хочу попросить командировку в Калининград. Хочу на месте разобраться, что к чему.
— У тебя и здесь дел хватает.
— Два убийства с одинаковым почерком — это уже похоже на серию.
— С разбежкой в десять лет, — напомнил полковник и глянул на часы. — Никаких командировок.
* * *
Выслушав рассказ Натальи, Федор Михайлюк удовлетворенно кивнул:
— Попробую выяснить по своим каналам, какие у него проблемы с рэкетирами. А ты продолжай раскручивать его, и давай побыстрее, побыстрее. Не тяни резину.
— Все идет как по писаному. Скорее он сам проявляет инициативу…
Наталья, сидевшая рядом с Михайлюком в салоне «Мерседеса», отвернулась.
Федор взял ее за плечо, заглянул в глаза.
— А что это с тобой? Запала, что ли, на него?
Наталья почувствовала, как лицо заливает краска смущения.
— Что я вижу? — засмеялся Федор. — Неужто клиент понравился?
— По крайней мере, не какой-нибудь депутат убогий…
— Интересно, чем он тебя купил?
— Просто нормальный мужик.
— Ты эти глупости брось! — зло рубанул Михайлюк. — Глазки «карасю» строить — одно, а шашни с ним крутить — совсем другое. Ни к чему тебе это.
Делай только то, что говорят. Будешь ерундой заниматься, — я тебя быстро на место поставлю. Не забывай, чем повязана…
Наталья встречалась с Ольшанским уже несколько раз. В дайв-клубе он взял на себя обязанности ее личного инструктора: учил, как правильно погружаться, как вести себя в экстремальных ситуациях и не поддаваться панике, как плавать без маски, как дышать вдвоем из одного баллона.
После занятий в «Аквамире» они каждый раз пили кофе, проводя время в непринужденных беседах. Однако Ольшанский больше не возвращался к однажды затронутой неприятной теме.
Вскоре Наталье стало известно от Михайлюка о том, что Андрей Ольшанский имел неосторожность взять как-то у своих солнцевских опекунов крупную сумму «на развитие». Когда подошло время возвращать долг, денег у Ольшанского не оказалось. Они были вложены в несколько различных проектов, и Андрей оказался на финансовом крючке.
По нескольким случайно проскользнувшим в разговорах фразам Наталья поняла, что Ольшанскому все же удалось собрать нужную сумму, но кредиторы неожиданно исчезли и пока не объявлялись. Однажды за чашкой кофе Андрей сказал:
— У меня свободен завтрашний вечер. Мы могли бы поужинать в хорошем ресторане, а потом поехать ко мне.
— Это — намек? — улыбнулась Мазурова.
— Это предложение.
— Руки и сердца?
— Об этом пока говорить рано, — честно признался он, — но я ничего не исключаю.
— Интересно, а что по этому поводу думает Анжелика?
— Завтра утром она улетает в Лондон. Там в российском посольстве работает ее папаня. Он хочет повидаться с дочерью.
— Твоя подруга знает о том, что происходит… между нами?
— Между нами пока еще ничего не происходит… Просто «стороны проявляют взаимный интерес».
— Я думала, этот интерес сугубо профессиональный.
— Я тоже сначала так думал. Но ты… Ты не такая, как она.
— Я не ревнива.
— Дело не только в этом. Анжелика, конечно, эффектная женщина. У нее много достоинств. Она образованна, эрудированна… Но ей не хватает воображения. Понимаешь, есть люди, которые, обзаведясь определенной суммой знаний, не способны ими распорядиться. Может быть, это влияние ее матери — жены бывшего партийного работника, а ныне дипломата. А может быть, что-то другое…
Я не знаю. Близость с Анжеликой начинает меня обременять…
После некоторой паузы Наталья кивнула:
— Хорошо, завтра я свободна.
— Давненько я по командировкам не ездил, — вслух произнес Старостин, осмотревшись в тесном номере ведомственной гостиницы, в которой остановился, прибыв в Калининград.
Это была небольшая комнатка со скрипучей кроватью, старым телевизором «Рекорд» на тумбочке, письменным столом с керамической пепельницей и телефонным аппаратом, а также акварелью какого-то местного художника на стене, изображавшей морской пейзаж с серым силуэтом военного судна на горизонте. В комнате стоял невыветриваемый запах табака, а из-за входной двери раздавались громкие голоса уборщиц и кастелянши. Все было привычно казенным и неуютным.
Бросив саквояж в низкое кресло с деревянными подлокотниками, Старостин прихватил папку с бумагами и вышел из номера. Он решил не откладывая взяться за дело и сразу направился в городской отдел милиции.
Насчет командировки Старостин лгал самому себе — в Калининграде он оказался по собственной инициативе. Просто случай подвернулся: полковник Арсеньев укатил по приглашению в Германию на встречу руководителей муниципальной полиции. Воспользовавшись его отсутствием, Старостину удалось у зама, с которым он был в приятельских отношениях, выпросить два дня отгулов.
Затем он соврал жене про срочную служебную поездку, одолжил денег у товарищей на авиабилеты и оказался на берегу Балтийского моря.
Встретили его с плохо скрываемой неприязнью — столичных визитеров нигде не любят. Пришлось почти оправдываться, говорить, что родился здесь, что детство прошло в Калининградской области. Это немного помогло, но все равно пришлось довольно долго ходить из кабинета в кабинет, прежде чем появилась какая-то зацепка.
За последние несколько лет состав сотрудников сильно изменился, на смену старому поколению оперативников пришло много молодых ребят, которые ничего не знали о делах десятилетней давности. Старостину все-таки удалось побеседовать с одним из старожилов — тот с трудом припомнил убийство в Светлогорске. О тетке Натальи Мазуровой он ничего не знал, но посоветовал Старостину обратиться к бывшему следователю, а ныне пенсионеру Петру Ивановичу Данилину.
Отправившись на поиски Данилина на автобусе, Старостин скоро пожалел, что не воспользовался такси: выйдя на названной ему остановке, он еще долго волочился пешком по очень напоминавшей фильмы про войну бывшей городской окраине, то и дело интересуясь у прохожих, как найти нужную ему улицу. Это было непросто: даже местные жители не слишком хорошо ориентировались в названиях улочек и переулков, застроенных еще до войны аккуратными коттеджами, которые все как один напоминали уютное жилье штандартенфюрера Штирлица. Поэтому, обнаружив табличку с надписью искомой улицы, Старостин несказанно обрадовался.
Дом, в котором жил Данилин, в отличие от соседних коттеджей оказался скромным одноэтажным строением со старой черепичной крышей и небольшой кирпичной верандой. Хозяин в огороде окучивал тяпкой картошку.
* * *
Данилин был одет в выцветшее трико с отвисшими коленями, застиранную майку и довольно забавную пляжную панаму.
— Петр Иванович? — перегнувшись через калитку, окликнул его Старостин.
Мужчина замер, обернулся, некоторое время всматривался в незнакомца, после чего неторопливо направился к нему.
— Он самый, — приближаясь, отозвался Данилин. — С кем имею честь?
