Ознакомительная версия.
– Сашенька… Милая моя…
И взрывная сила любви подхватила их и понесла, и увещевания разума потеряли смысл и ценность – разве только тревога, запрятанная на самые задворки сознания, заставила сдержать рвущийся в небо ликующий, на этот раз ликующий крик счастья – ведь они были счастливы, очень счастливы, наконец! И никто больше не видел, а сами они так и не поняли, как и почему они оказались на земле, как и почему перестали понимать, что происходит, как и почему губы, которые только что шептали о том, что ждать осталось совсем недолго, вдруг первые не захотели ждать, и целовали, кусали, шептали и снова целовали, пока не смогли пригасить полыхающий в груди пожар…
* * *
– Но судьба милосердной к ним не была. Все закончилось очень печально.
Вероника вздрогнула и потерла лоб – как будто очнулась ото сна. Оказывается, она и сама не заметила, как заслушалась.
– Печально? Вы говорите – все закончилось печально? Но как? Их настигли? Поймали?
– Их настигли и задержали, но даже не в этом дело… Неужели вы не понимаете, что оба они были обречены с первого дня своего знакомства? Никто не позволил бы представителю древнего боярского рода жениться на «беспородной» крепостной девке. Это было исключено во все времена, даже граф Шереметьев, который обвенчался со своей крепостной актрисой Парашей Жемчуговой спустя почти сто лет после тех событий, о которых я вам рассказываю, долгие годы добивался этого брака – пока Александр I, проявив снисходительность просвещенного монарха, специальным эдиктом не дал своего согласия. История знает и другие примеры, но все они печальны…
– И все же – что случилось с Сашей? – спросила Вероника с настойчивостью, удивившей ее саму.
Молодой человек вздохнул и тяжело опустил щуплые плечи.
– Что с ней могло случиться? Ее вернули в Преображенское, заперли, первые дни держали на хлебе и воде, а потом, по указанию Настасьи Головниной, которая по закону продолжала оставаться полной владычицей над нею, перевезли в барское поместье, где она и умерла родами несколько месяцев спустя. Любимого Саша больше никогда не видела. Разгневанный царь услал Епанчина на войну со шведами, и молодой офицер погиб в том же году, в битве у острова Эзель.
– А ребенок? – спросила Вероника.
– Саша родила девочку, слабенькую, крикливую – никто не взялся бы предречь этому ребенку долгой жизни. Но она выжила. Выросла, вышла замуж… Вообще, дочь Саши, в отличие от матери, прожила спокойную и счастливую жизнь. А все дело было в том, что в бумагах Епанчина было найдено письмо к императору с просьбой позаботиться о его любимой женщине и ребенке. Храбрый офицер геройски вел себя и погиб тоже славно. Петр Первый счел возможным исполнить его последнюю просьбу. Девочке, ставшей к тому времени сиротой, была дана вольная и особым указом назначено щедрое царское содержание.
– Откуда же тебе известны все эти подробности? Ты так увлечен историей крепостного театра? Или неравных браков? Может быть, это тоже тема твоей будущей диссертации?
– Нет, что вы! – высоко поднял он брови. – Позвольте, а разве я не сказал?
– Чего?
– Ну… Фамилия Александры была Головнина… Моя фамилия – Голованов. Это и еще кое-какие признаки сначала натолкнули меня на ложный путь – я было решил, что девушка, историю которой я прочел в архивах, является моей прапрапрабабкой. В пользу этой версии говорило очень многое, в том числе и кое-какие документы, сохранившиеся в нашем доме с незапамятных времен, но, – здесь Жека вдруг весь напрягся от досады и как будто бы скрипнул зубами, – но я ошибся.
– Ошибся?
– Да. Саша Головнина не приходится мне даже отдаленной родственницей. Жаль. Ах, как жаль! К тому времени, как это выяснилось, я уже так много знал о ней, что почти плакал от досады.
Вероника остановилась и уставилась на него во все глаза:
– Ты думал, что она твоя прапрапра… Ничего себе! Тебе так важно отследить свой род до седьмого или какого там… сто двадцать седьмого колена? А зачем?
Он улыбнулся, хотя улыбки этой в темноте было не видно – Вероника ее скорее почувствовала.
– Знаете, как ироничные люди говорят про нас, ученых? Наука – это лучший способ удовлетворения любопытства отдельных лиц за счет государства. Так оно, в общем-то, и есть. Что может быть интереснее, чем отследить свой род до седьмого колена?
Вероника задумалась. Машинально отступила в сторону, потянув за собою Жеку – во двор, в который они вошли, въехала запоздалая машина. Из нее в темноту вывалилась шумная, пьяная компания и, распевая песни, скрылась в ближайшем подъезде.
– Да вообще-то много чего есть еще увлекательного, – честно призналась девушка, хорошенько подумав. – Но ты тоже по-своему прав! И ты мне поэтому нравишься!
– Вы мне тоже, – стеснительно признался Жека. – Хотя со мной почти никогда не бывает, чтобы понравился человек с первого взгляда. Я вообще… в некотором роде мизантроп. Люблю быть один.
Ада, все так же шагавшая позади, довольно громко хмыкнула и остановилась.
– Вот как? – спросила она так громко, что голос ее отразился от стен пустынного каменного двора, в который они как-то незаметно вошли все втроем. – Вот как? Ты любишь оставаться один? Уж не по этой ли причине ты за один день перебил всех своих родственников, мальчик?
* * *
Сказать, что эти слова прозвучали как гром среди ясного неба, – значит ничего не сказать. Вероника почувствовала, как под ее рукой дрогнул Жекин локоть, и только потом пришла в себя – да и то частично.
– Ада! Что вы говорите?!!
– Не будь такой наивной, детка! Неужели ты до сих пор не поняла, что именно этот человек и есть убийца?!
– Вы сошли с ума!
– О нет! Я так нормальна, что даже сама удивляюсь!
Вне себя от гнева, Вероника отвернулась от нее и потянула Женьку за собой.
Но всегда такая податливая рука на этот раз дрогнула и налилась стальной силой. Внезапно Жека резко оттолкнул ее и, сделав шаг назад, за контур света ночного фонаря, растворился в темноте.
– Не стоит, – сказала Ада. – Тебя очень быстро поймают, мальчик. Ты не успеешь даже скрыться из города.
– Ада! Честное слово, вы ошибаетесь! – крикнула Вероника.
– Детка, никогда не давай честное слово, если не имеешь все козыри на руках.
– А ты имеешь? – насмешливо спросили из темноты.
– Мальчик, не смей говорить мне «ты», или я выдеру тебя за уши, как дерзкого щенка. Я заподозрила тебя сразу, еще не видя в лицо – только по рассказу этой глупышки. Зачем тому, кто на тебя якобы покушался, наносить неопасную рану? Ведь это означает, что ты видел нападавшего в лицо, а он даже не удосужился проверить, хорошо ли сделал свое дело! Кстати, чем ты порезался, что смог так хорошо сымитировать нападение? Ножом для разрезания бумаг? Наверное, это лучший способ получить много крови при минимальном вреде здоровью! Ну, а зачем тебе это понадобилось, ясно и без объяснений: ты только что узнал, что мы с Вероникой ищем убийцу антиквара и его дочери, испугался, что в этих поисках вот-вот начнем наступать тебе на пятки, и хотел получить возможность проследить и нейтрализовать нас, а самому остаться вне подозрений. Кому принадлежал синий «Опель», из которого стреляли, когда мы шли от Шуриной подруги? Уверена, что тебе!
– Ну мне, – после паузы подтвердил из темноты Жекин голос.
– И твои слова о том, что машину арестовали, а вместе с ней и мифических бандитов, – конечно, вранье?
– Конечно, – снова подтвердил он.
– А сейчас?
– А сейчас я завел вас сюда, чтобы убить, – сообщил Жека и вдруг зашелся в истеричном, клокочущем смехе.
Вероника и опомниться не успела, как от скрытой темнотой стены отделилась быстрая тень, прыгнула на нее, отбросила в сторону, а запястье намертво сковал железный обхват его руки.
– Ты! Тварь, подлая тварь!.. Предательница…
Руки у него были совсем мокрые. Парень наклонился к ней: Веронику обдало резким запахом пота. Жека чем-то тихо щелкнул. В кромешной подъездной тьме Вероника не могла разглядеть, чем именно, но стало очень страшно.
– Я закричу, – прошептала она.
– Попробуй только – у меня нож, два взмаха – перережу горло от уха до уха, – сказал он рвущимся голосом. – Спроси у своей подружки! Она знает, что я это смогу!
Он был на грани истерики – Вероника чувствовала, что парня бьет крупная дрожь.
– Ты не можешь… Ты трус! – прошептала она, сама не зная, откуда вдруг взялась такая смелость.
– Я трус?! – взвизгнул Жека. И вдруг дернул ее к себе.
– Я никому ничего не скажу! – зашептала она, чувствуя, что дрожит и покрывается липким потом. – Никому и ничего! Клянусь тебе, никто ничего не узнает о моем участии в этой истории, клянусь тебе, что я…
И вдруг полоснула резкая боль, Жека схватил ее за ухо, рванул к себе. Голова Вероники уткнулась носом в Жекину летнюю курточку.
– Не ври, – сказал он, часто дыша ей в затылок. – Эй ты, как тебя… Рыжая! Даю тебе три минуты. Иди сюда. Подойдешь – отпущу твою подружку, все равно она ничего сама по себе не стоит. Три минуты! Две! Думайте быстрее, уважаемые игроки, время пошло! – крикнул он с каким-то клокотанием в горле. Засмеялся или заплакал?
Ознакомительная версия.
