самое то, девочки будут визжать от восторга».
Она как раз подсчитывала, за сколько можно сдавать это гнездышко посуточно после хорошего ремонта, как теплые руки легли на плечи, дыхание обожгло кожу, губы скользнули по шее.
Юлия откинула голову и невольно закрыла глаза, чтобы снова услышать, как Этот Голос произнесет… Тотчас пальцы стали железными, впились в кожу через ткань рубашки.
И да, Этот Голос прозвучал:
– Гори в аду, лживая ты, двуличная дрянь.
Она медленно, как умирающий лебедь, развернулась, сплела-сжала пальчики, распахнула глаза, посмотрела долгим взглядом. Огромные прозрачные невидящие глаза, неподвижное жемчужно-бледное лицо, по которому медленно, тяжело катятся крупные слезы. Она как будто ничего не видела, смотрела внутрь своего пылающего от боли сердца.
Для опытной актрисы ничего не стоило заплакать без усилия и по желанию. К тому же Алексей никогда не видел, чтобы она плакала, и потому картина открылась ему душераздирающая. Он побледнел, даже губы затряслись, как будто ее боль испытывал он сам. Поспешно отводя заблестевшие слезами глаза, он то ли пробормотал, то ли проскулил:
– Это Мишкина рубашка…
– Но я же взяла первую попавшуюся! – простонала она, ломая нежные пальцы.
Леша не выдержал – как же так, по его вине скорбела даже не давно желанная и оскорбленная им женщина, а весь род человеческий! Упав на колени, он обнял ее, лепеча какие-то глупые слова раскаяния, извинения и любви.
– …Кофейку? – заботливо спросила она, сама нежность и участие.
Заставляя, по своему обыкновению, кофе, сахар, турку и воду образовывать бодрящий напиток, Юлия заметила:
– Наверное, пора потихоньку собираться, Лешенька. Завтра к одиннадцати обещал быть Масальскис.
– Его не будет.
Ей показалось или прозвучали нотки грубости, а то и бунта? Чуть помешкав, Лялечка глянула через плечо.
Леша, поддернув треники и развалившись у стола в вольготной позе, торчал в телефоне.
– Что это значит? – вкрадчиво, самым нежным голоском спросила Юлия, но Алексею стало куда менее вольготно. Он сдвинул ноги, закинул одну на другую, обхватил пальцами колено, отложил телефон.
– Ну что, позвонила его секретарша, сказала, что не приедет.
– Почему? – промурлыкала она.
– А я-то почем знаю? – неубедительно возмутился Алексей.
– Вчера отвалился Корнеев, теперь и Масальскис. Ну если это то, о чем я думаю…
Юлия взялась за свой смартфон. И, когда отвела от него глаза, она напоминала не славную и милую актрису музыкального жанра, а мегеру, жаждущую свежей крови. Зашипела, заливая плиту, кофейная пена. И шипела гюрзой Лялечка:
– Кто это сделал?
– Что? – попробовал было Алексей, но немедленно струсил и сдался: – Я.
– Зачем?
– Так должен же, как ответственное лицо…
Юлия шваркнула телефон на стол, уперла руки в бока.
– Ослиное, тупое, идиотское – какое угодно, но не ответственное. Дрянь корявая, паскудная, куда ж ты лезешь своими корявыми пальчиками?
Так она была хороша в таком виде – бешеная, оскаленная, сверкающая глазами, точь-в-точь кошка, – что Леша не выдержал. Преодолев законный страх, он изловчился, схватил ее в охапку и крепко прижал к себе. Когда Юлия чуть успокоилась и перестала плеваться чистым ядом, он ласково спросил:
– Малышка, что ты завелась? Какая разница, они бы и так отвалились.
«Боже мой, что я делаю? – ужаснулась, очнувшись, Юлия. – Немедленно, немедленно оберни все в шутку!»
Она рассмеялась, нежно и чуть насмешливо, и лишь на самом дне озер этих ласковых глаз вспыхивали адские огни.
– Пожалуйста, милый, сейчас же отправь заявление на аннулирование.
Алексей, пододвинув ногой табурет, сел на него и увлек с собой женщину.
– Конечно, малышка. Но ведь денег от этого не прибавится, – он огляделся, – можно попробовать сдать эту квартиру на выкуп…
Юлия, любовно проведя прохладными пальцами по его щекам, запустила острые коготки в шевелюру на затылке, с искренней озабоченностью, задумчиво проговорила:
– Я, Лешенька, одного не понимаю…
– Да-а-а-а-а… – простонал он, закатывая глаза, – а чего?
Она сжала кулак, больно потянула за волосы.
– Идиотизм – это у вас семейное?
– Полегче никак? – с некоторым недовольством поинтересовался Алексей, приоткрыв один глаз.
– Да я бы с радостью, – горячо заверила она, нежно целуя его в уголок рта, – но факты… такая упрямая вещь! Один дарит музыку на много миллионов бездарю и дармоеду, второй расшугивает инвесторов. Приведенных, кстати, не им. Для примера возьмем нормальных людей, не чокнутых. Согласен?
– Отпусти ты!
– Хорошо.
Освобожденный, Алексей кивнул.
– Ты считаешь, что они бы поступили подобным образом?
– Ну нет.
– Вывод: вы оба чокнутые.
– Допустим. Что лично ты предлагаешь?
– А, теперь ты готов рассмотреть мои предложения. Это показатель какого-никакого, но ума. Немедленно разберись с Федресурсом, – приказала она.
– Зачем?
– Затем.
– Прости, «затем» – аргумент для девочек, есть что-то посолиднее?
– Мог бы сам сообразить, директор, – заметила Лялечка с прохладцей, – хотя бы, например, для того, чтобы не провоцировать пока молчащих кредиторов. Такой тезис устроит?
– И откуда ты такая умная?
– Откуда и все, – по-детски огрызнулась Юлия, – идем далее. Ты – и снова сейчас же – объявляешь сбор денег на постановку. Сообщения об этом должны быть везде – на сайте, в соцсетях, на всех краудфандинговых платформах, до которых ты только сможешь дотянуться.
– Что ты, малышка, попрошайничать у нищих?
– Это не по делу замечание. Просто сделай то, о чем я прошу. Это важно.
Алексей, подперев щеку кулаком, разглядывал Юлию. Как же он долго мечтал об этом, ждал чуда, до одержимости и сведенных челюстей, а вышло все само собой, мирно и уютно, без слез и надрывов. Даже не на чем расписать это, как его… не должно тебе иметь жену брата твоего? Ну да, так. Причуду, грехопадение. Он-то всерьез рассчитывал, что стоит заполучить эту даму в постель, и отпустит, но теперь понимал, что от этого сокровища просто так не отмахнешься.
– Так и будем молчать и таращиться? – не выдержала она. – Или надеешься намолчать золотишка?
Он вдруг зевнул, от всей души, широко,
