И я направился к двери.
За моей спиной произошло какое-то движение.
Я профессионально шагнул в сторону, и мимо моей головы пролетел пустой стакан, из которого Рита только что пила минералку.
Я повернулся к ней и спросил:
– Ну и что это значит?
Рита стояла у окна, уперев кулаки в бока и смотрела на меня взглядом тигрицы.
– Тебе пошел бы длинный полосатый хвост, – сказал я, – и чтобы ты хлестала им себя по бокам.
– А тебе подошла бы длинная пеньковая веревка, – ответила Рита сквозь стиснутые зубы, – и чтобы ты болтался на ней, вывалив синий язык.
– А ты стояла бы под ручку со своим Мюллером, который парень хоть куда, и любовалась бы этой прекрасной картиной.
– Дурак! – презрительно бросила Рита.
– Дурак и сволочь, – с готовностью подхватил я.
– Нет, – грустно вздохнула она, – просто дурак. Перед тобой твоя любимая женщина, которая проплакала по тебе все глаза, а ты уходишь к своему дурацкому дружку. А может быть, он твой любовник? Там, в тайге, без женщин… Нет, я все понимаю, у меня есть знакомые педики, они отличные ребята! Такие милые…
Я посмотрел на нее, подумал и, достав телефон, набрал номер Тимура.
Он ответил сразу же.
– Слышь, хозяин, мать твою, – без всякого почтения начал он с места в карьер, – я понимаю, ночная столица, девушки… А позвонить-то можно было? Я ведь нервничаю, однако!
– Извини, Тимур, – ответил я, – тут были такие, как бы сказать, непредвиденные обстоятельства… В общем, скажи, чтобы в номере быстренько прибрали, мы сейчас приедем.
– Что значит «мы»?
– Ну… Я приеду не один.
Я посмотрел на Риту.
Она все еще мерила меня презрительным взглядом, и похоже, по результатам этих измерений я был ростом с мусорный бачок.
– Та-ак… – Тимур задумался, – понятно… А их одна будет или две?
– Одна.
– Вот так всегда, – грустно ответил Тимур, – хозяин, значит, с одалисками[1] развлекаться будет, а слуга – на кухне с Машкой Кулаковой всухую.
Я повернулся к Рите и сказал:
– Тебя одалиской назвали.
Рита хмыкнула и ответила:
– Передай своему евнуху, что если он будет плохо мне прислуживать, я скажу своим нукерам, чтобы они посадили его на кол.
– А тебя – евнухом, – сказал я в трубку, – и еще обещали посадить на кол.
– Хорошая у тебя подружка, добрая… Ладно, приезжайте.
И Тимур отключился.
Я посмотрел на Риту и сказал:
– Пошли отсюда. Мне не нравится ваша поганая явочная хата.
Рита подошла ко мне вплотную и, глядя в глаза, спросила:
– Ну хоть я-то тебе нравлюсь?
Я придирчиво осмотрел ее и ответил:
– Вроде ничего…
– Что-о?
И Рита, схватив со стола пластиковую вешалку, замахнулась на меня.
Подскочив к двери и распахнув ее, я выскочил в коридор.
* * *
В просторной гостиной президентских апартаментов отеля «Марриот Ройял» происходила вечеринка.
Народу было немного – всего трое.
Вокруг большого круглого стола, застеленного белоснежной скатертью и уставленного закусками и бутылками, сидели Знахарь, Маргарита и Тимур.
Все были уже изрядно навеселе, и Знахарь, размахивая руками и помогая себе мимикой, увлеченно рассказывал какую-то историю. Рита, которой эта история был известна, откинулась на высокую спинку кресла и с влюбленной улыбкой смотрела на него, а Тимур, подавшись вперед, внимательно слушал рассказчика.
– И вот, значит, я выхожу из сортира, «магнум» в руке, а все они вперлись в телевизор и даже не оборачиваются. Ну я, сам понимаешь, человек благородный, не стал стрелять в спину, кашлянул, а когда они обернулись, быстренько положил двоих. Они даже улыбаться не перестали. А Вареный руку к пушке протянул, а потом передумал. Мой-то ствол уже ему в лоб смотрел. Я ему говорю – все, говорю, приехали, кранты тебе!
– Вовсе не так ты ему сказал, – перебила Знахаря Рита.
– А как я ему сказал? – удивился Знахарь.
– Ты сказал: «Я же говорил, что ты сдохнешь?», а потом ты сказал: «А ты не верил, и зря».
– Во, блин, память! – довольно воскликнул Знахарь. – За это дело нужно выпить.
И он взялся за квадратную бутылку «Рэд Лэйбл».
– А дальше-то что? – нетерпеливо спросил Тимур.
– А дальше уже неинтересно, – ответил Знахарь, разливая виски по толстым низким стаканчикам. – Ну дал я ему в лоб из «магнума», и все дела.
– А потом, – вставила Рита, – я специально завизжала, а когда вбежали те двое, которые были на улице, он их тоже – бац, бац, и в дамки.
– Между прочим, это я тебе сказал, чтобы ты визжала.
– Ну хорошо, хорошо, ты сказал.
– Вот именно.
Знахарь поднял увесистый стопарь с виски, посмотрел сквозь него на люстру и хрипло провозгласил:
– Ну, за женскую память.
На лице Тимура отразилось сильнейшее сомнение.
Заметив это, Рита нахмурилась и спросила:
– Вы имеете что-то против женской памяти?
Тимур опасливо посмотрел на нее и, помяв подбородок, ответил:
– Во-первых, не «вы», а «ты», мы же договорились…
– Хорошо. Так что ты имешь против женской памяти?
– Да не то чтобы против… У женщин память, конечно, хорошая, но мне не нравится ее избирательность. Вы часто помните то, что следовало бы раз и навсегда забыть, и это не есть хорошо.
– А что есть хорошо? – в голосе Риты появились знакомые Знахарю недобрые нотки, но Тимур их не знал, поэтому неосмотрительно ответил:
– Хорошо, если бы женщины забывали то, что портит их отношения с мужчинами.
Рита одним глотком выпила виски, поморщилась и сказала:
– Отрава… Значит, тебе угодно, чтобы женщина была безмозглым существом, повинующимся самцу? Чтобы она не помнила ни твоих измен, ни твоих идиотских поступков, а просто была послушной подкладкой?
Знахарь слушал ее и, улыбаясь до ушей, смотрел на Тимура, который не ожидал такого поворота в беседе.
– Значит, тебе хотелось бы стирать у женщины неугодные тебе воспоминания? А может быть, проще сразу делать женщине лоботомию?
– Э-э-э… – Тимур попытался вставить что-то, но Рита метнула на него грозный взгляд, и он заткнулся.
– С тобой все ясно, – и она вытащила из пачки сигарету.
Тимур опасливо поднес ей горящую зажигалку, и Рита снисходительно прикурила от нее.
– Ты такая же, как и этот одноглазый гиббон, мужская шовинистическая свинья.
Знахарь расхохотался и расплескал виски из стопки, которую он на протяжении всего диалога держал в руке.
– Я же говорил тебе, – обратился он к растерянному Тимуру, – с ней нужно быть осторожным. А представляешь, каково мне приходится?
– Если не нравится, можешь пойти и найти себе тихую библиотечную мышь, – отрезала Рита.
– Да нет, – Знахарь задумчиво посмотрел на нее, – хоть я и постоянно чувствую себя, как на минном поле, а другой женщины мне не нужно.
– То-то, – поучительно сказала Рита.
– Но вот насчет лоботомии…
– Что насчет лоботомии? – Рита зловеще прищурилась.
– Тут ты не права.
– Интересно, в чем же, – Рита выпустила к потолку струйку дыма.
– Видишь ли, – проникновенно сказал Знахарь, – делать операцию можно на том органе, который имется в наличии. Например, у собаки нет рогов, поэтому…
– Что-о? Это ты что хочешь сказать? Что у женщины нет мозга?
– Ну-у-у… – Знахарь пожал плечами и развел руками.
– Ах ты, сволочь!
И Рита, схватив со стола вилку, швырнула ее в Знахаря.
Он увернулся, и вилка, сверкая и вертясь, улетела в угол, где попала прямо в клавиатуру внушительного музыкального центра, сработанного в стиле шестидесятых.
Раздался щелчок, и по гостиной поплыла успокаивающая мелодия.
Элвис Пресли проникновенным вибрирующим голосом пел «Only you».
Знахарь встал, подошел к Рите и, строго склонив голову, сказал:
– Сударыня, позвольте пригласить вас на танец.
Рита фыркнула и отвернулась.
Но уже в следующую секунду она рассмеялась и, бросив сигарету в пепельницу, встала. Знахарь обнял ее правой рукой за талию, а левую, бережно взяв в нее теплую узкую ладонь Риты, отставил далеко в сторону.
Рита положила голову ему на плечо и закрыла глаза.
Тимур, наблюдавший за ними, перевел дух, затем налил себе виски и сказал:
– Да-а-а… Ну вы, блин, и парочка!
* * *
Я лежал на просторной постели и слушал, как в ванной шумит душ.
В голове у меня тоже шумело.
Вчера мы, конечно, дали как следует, и, когда настал момент расползаться по койкам, я вдруг понял, что оставаться в одном номере с Тимуром было бы крайне неэтично. Не хватало еще, чтобы он слушал, как мы с Ритой кувыркаемся в соседней комнате.
Я снял вычурную позолоченную трубку местного телефона и сказал администратору, что хочу получить в свое распоряжение еще один, небольшой, но приличный номер.
