Через две минуты в дверь постучали, и вышколенный стюард, или хотя стюард – это на корабле… В общем, мальчик в форменном фиолетовом сюртуке принес на серебряном подносе ключ от номера.
Сунув ключ в карман, я успокоился и предложил треснуть на посошок.
Тимур одобрил мое конструктивное предложение, а Рита презрительно сказала:
– Алкоголики!
Я пожал плечами и демонстративно налил только себе и Тимуру.
Но Рита со свойственной женщинам логикой возмутилась:
– А меня здесь как бы и нет, так, что ли?
– Так ты же сама сказала…
– А что я сказала? Я только охарактеризовала вас. Но я ничего не сказала о том, буду ли с вами пить.
– Ага… Ну и как, будешь?
Рита горестно вздохнула и обреченно ответила:
– Ладно, наливай, соблазнитель…
Я подмигнул Тимуру своим единственным правым глазом и бережно наполнил рюмку Риты.
– А ты еще помигай, – угрожающе сказала Рита, – вот выколю тебе второй глаз, и будешь бедненький, слепенький с белой тросточкой ходить.
– И водители будут останавливаться, пропуская тебя на переходе, – весело подхватил предатель Тимур.
– И ты, Брут… – горестно вздохнул я. – Что ж, этого следовало ожидать… Ну давайте тогда выпьем за женскую доброту, за женскую гуманность и за женскую же любовь.
– Во! – Тимур воодушевился. – За женскую любовь! Я тут, пока тебя не было, тоже вышел погулять.
– И встретил девушку – полумесяцем бровь? – полуутвердительно спросила Рита.
– Ага, встретил, – кивнул Тимур. – Ну так что – за любовь?
– За нее, злодейку, – согласился я.
И мы дружно выпили.
Тут я почувствовал, что у меня открылось второе дыхание и можно повременить с окончанием вечеринки.
Тогда я закурил и поинтересовался:
– Так что там насчет девушки с полумесяцем?
– Не-е, – Тимур тоже закурил, – девушка без всяких полумесяцев. Обычная русская девушка. Ну, то есть… Ей лет тридцать, так что пусть каждый сам решает, девушка она или там матрона престарелая… В общем, мы с ней вместе учились в Томском универе. У нас с ней тогда любофф была.
– И теперь, когда ты ее встретил, – саркастически улыбнулась Рита, – былые чувства всколыхнулись в твоем угасшем сердце?
– Что значит – угасшем? – возмутился Тимур. – Как там у поэта сказано… И сердце пламенное бьется в груди и в брюках у меня! Так что вовсе оно не угасшее.
– Ну и…
– Что – ну? Погуляли мы с ней, повспоминали, а потом…
– А потом повалились на мягкую зеленую травку в парке Горького! – Маргарита засмеялась и посмотрела на бутылку.
Я заметил это и на всякий случай налил всем.
– Ну на травку мы не повалились, однако… – Тимур мечтательно посмотрел вверх и закинул руки за голову, – однако повалимся. Завтра в полдень встречаемся у памятника Пушкину.
– Завтра, говоришь… – сказал я задумчиво.
По непонятным причинам моя беззаботность вдруг улетучилась.
Что было этому виною, я не знал. Может быть, настала какая-то другая стадия опьянения или, наоборот, алкоголь перестал действовать успокаивающе и умиротворяюще, но в моей голове промелькнула неявная цепочка ассоциаций.
Памятник Пушкину – центр Москвы – Красная площадь – мавзолей – зомбированные боевики – бандиты – политики…
И призрачная пелена, которая на время отгородила меня от событий, в гуще которых я резвился, как опарыш в деревенском сортире, растаяла, словно утренний туман под лучами солнца.
Я снова вспомнил все, что произошло за последние полгода, а особенно – за минувшую неделю, и, тяжело вздохнув, сказал:
– Завтра… Ладно, завтра. Но у тебя на твою девушку только завтра и есть. Послезавтра мы улетаем обратно на Чулым.
Тимур обиженно надул губы, и я, вполне понимая его, добавил:
– Ну, если уж тебе так приспичило, можешь оставаться. Но лично я послезавтра валю отсюда к чертовой матери. Во-первых, я не люблю Москву, а во-вторых – мне тут просто нечего делать. И кроме того, я чувствую, что если вовремя не сделаю отсюда ноги, у меня тут очень быстро появятся дела, которые мне совсем не нужны. Такая у меня, понимаешь, карма, мать ее.
Вот уж теперь вечеринка точно закончилась.
Я испортил настроение всем, и себе в том числе.
Мы с Ритой молча встали и пошли в свой новый номер. Выходя, я оглянулся и увидел, как Тимур наливает себе виски.
– Ты только с зеркалом не чокайся, – усмехнулся я и закрыл за собой дверь.
* * *
А теперь я лежал и слушал сразу два шума – в голове и в душе.
Шумело примерно одинаково, и я решил исправить это положение.
С пенсионерским кряхтением поднявшись с кровати, я доковылял до бара и открыл его. То, что я увидел внутри, вселило в меня надежду, и, посвистывая, я стал выбирать среди множества разнообразных сосудов с эликсирами жизни подходящий к данному конкретному случаю.
Мне приглянулся джин-тоник в бутылке, и, взяв его, я с трудом выпрямился.
В спине щелкнуло, и я пробормотал:
– Старость – не радость.
Открыв бутылку, я поднес ее к губам.
В это время шум воды в ванной прекратился, дверь распахнулась, и на пороге показалась голая Рита, которая вытиралась большим мохнатым полотенцем.
Она застала меня как раз в тот момент, когда я стоял в позе горниста.
– Утро красит нежным цветом? – усмехнулась она.
Я не шелохнулся.
Джин-тоник живительной струей тек мне в горло, и ничто не могло заставить меня оторваться от этого невероятно приятного занятия. И только когда бутылка опустела, я громко выдохнул и, облизывая губы, посмотрел на Риту.
– Я пришел к тебе с приветом, – ответил я ей.
– Вот именно, – сказала Рита, вытирая волосы. – Тебе пора на Канатчикову дачу. Там и алкашей лечат.
– Мне пора валить отсюда, – ответил я, – я же тебе все объяснил.
Ночью, в перерывах между фантастическими полетами по волшебной стране любви, я рассказал Рите о том, что произошло за то время, пока мы с ней не виделись.
Рассказал я ей и о своем паническом бегстве из Питера, и о том, как нашел Тимура, который подсказал мне, где лучше всего построить фазенду, и о разборках с бандюками Кислого, и о военных подонках, с которыми я волей-неволей имел некоторые дела… О походе на спецзону, о смерти Макара, сына Афанасия, даже про юную журналистку рассказал, про то, чем окончилась ее карьера.
В этом месте своего рассказа я слегка напрягся, ожидая от Риты обычной для нее реакции на упоминание о какой-то другой женщине, но, к моему удивлению, она только погладила меня по мужественной морде и прошептала:
– Бедный Костик… Все женщины вокруг тебя гибнут… Но за меня ты не бойся. Со мной такого не произойдет, потому что… В общем, мне это не грозит. Считай, что я заговоренная.
Я молча кивнул и продолжил свой долгий и подробный рассказ.
А закончил я его твердым заявлением, что с меня хватит, и что я улетаю на Чулым, и если там мне не будет покоя, то поселюсь в каком-нибудь другом месте, к примеру – на отровах Самоа и Новая Гвинея. Денег у меня на это хватит.
– Денег-то у тебя хватит, а ума точно не хватает, – сказала Рита и, встав с постели, взяла со стола сигареты.
Прикурив, она уселась на подоконник и стала похожа на иллюстрацию к «Мастеру и Маргарите», когда голая Маргарита сидела на подоконнике, соблазняя соседа.
– Ты знаешь, на кого ты сейчас похожа? – спросил я и улыбнулся.
– Конечно, знаю, – ответила Маргарита, – на Маргариту. Так ведь я же Маргарита и есть!
– Зато я не Мастер, – вздохнул я. – Ну и в чем же у меня ума не хватает?
– В том, что от себя не убежишь. И я дам тебе хороший совет. Устраиваясь в каком-то новом месте, не строй себе дворцов.
– Это еще почему? – удивился я.
– А потому, мой милый и тупой Немастер, что через несколько месяцев тебе придется переезжать в новое место. И просто из соображений экономии не стоит обустраиваться, тратя на это огромные деньги. Все равно через полгода придется уносить ноги и бросать нажитое добро. Понимаешь?
– Понимаю… Значит, ты пророчишь мне вечные скитания, так что ли?
– Вроде того. Даже если ты поселишься в совершенно новом и, так сказать, чистом месте, с новыми документами, после очередной пластической операции, в скором времени ты сам, подчеркиваю – сам, встрянешь во что-нибудь, и все пойдет по тем же рельсам. Гангстеры, копы, ФБР. Или – бандюки, менты, спецы. Это уж как тебе самому больше нравится. Ты сам создаешь этот свой мир. Пусть не по своему сознательному желанию, но исходит это исключительно от тебя самого. Сам сказал – карма.
Я тоже поднялся с кровати, но закуривать пока не стал, а вместо этого подошел к бару и открыл его. Просторная комната озарилась мягким волшебным сиянием, исходившим из внутренности бара. Свет красиво преломлялся в бутылках с разноцветными жидкостями, и я замер, как Аладдин перед сокровищами.
