– Георгий Галицын, журнал «Смарт».
Регина вздрогнула, но на рукопожатие ответила. И тут же увидела, что в левой руке парень держит маленький диктофон.
– Веня, в чем дело? – Она подошла к мужу вплотную.
– Я… Мне стало нехорошо, – выдавил он, с ужасом глядя Регине в глаза.
– Мы просто разговаривали, – мягким извиняющимся голосом стал объяснять Галицын, – Вениамин Борисович сам назначил мне встречу. Может, вызвать врача?
– Сколько кассет вы успели записать? – быстро спросила Регина.
– Одну.
– Отдайте ее мне, пожалуйста.
– Почему? – удивился журналист. – Там записан обычный разговор, мы говорили о Тобольске. Я могу дать вам прослушать.
– Вы мне отдадите эту кассету и уйдете отсюда, – сказала Регина с вежливой улыбкой.
– Да пожалуйста! – пожал плечами Галицын. – Если вы считаете, что ваш муж мог сказать что-то неприличное, возьмите. – Он вытащил из диктофона микрокассету и протянул Регине.
– Не обижайтесь, молодой человек, – смягчилась она взяв кассету у него из рук и спрятав в карман юбки, – Вениамин Борисович сегодня не в том состоянии, чтобы давать интервью. Я знаю ваш журнал. Будет лучше, если вы придете в другой раз. Вениамин Борисович с удовольствием ответит на ваши вопросы. А сейчас – всего доброго. Извините.
Галицын быстро вышел из зала.
Кассета, которую он отдал Регине, оказалась чистой.
* * *
– Деточка, так нельзя. Выкидывать хорошую коляску только потому, что у нее отвалились колеса, – это транжирство. – Вера Федоровна чинно уселась на кухонный диванчик и повела плечами:
– Опять у тебя сквозняк.
– Вера Федоровна, хотите гречневой каши с грибами? – спросила Лена.
– Хочу. Но ты мне зубы не заговаривай. Лизонька, а ты куда смотрела?
– Коляска совсем сломалась, – вздохнула Лиза и отправила в рот ложку гречневой каши с шампиньонами, – но ты, баба Вера, не грусти. Я уже большая девочка, я буду ножками ходить. Хочешь, я покажу тебе мою обезьянку?
Лиза слезла со стула и побежала в комнату.
– Можно было отдать в ремонт. Куда ты мне так много кладешь? Я не люблю на ночь наедаться.
– Вера Федоровна, но Лиза правда уже может ходить по улице. Скоро станет сухо. Рано или поздно все равно пришлось бы эту коляску выбросить, – оправдывалась Лена, ставя перед ней тарелку.
– Тебе бы все выбрасывать! А вдруг вы с Сережей на второго ребенка решитесь? Что же, опять новую покупать? Такая отличная была коляска, немецкая, удобная, легкая.
– Баба Вера, смотри, какая у меня обезьянка! – закричала Лиза, вбегая в кухню. – Мы возьмем ее с собой в домодых, она там будет со мной вместе спать и кушать.
– Как ее зовут? Ты уже придумала ей имя? – спросила Вера Федоровна, рассматривая игрушечного зверька.
Раздался звонок в дверь. Взглянув в «глазок», Лена увидела Гошу Галицына.
Пока он снимал ботинки, в прихожую выбежала Лиза.
– Привет! – важно сказала она.
– Привет, ребенок. Как у тебя дела?
– Хорошо. У нас сегодня коляска сломалась. – Лиза побежала назад в кухню с криком:
– Баба Вера! Я назову обезьянку Гоша!
– Это кого же ты хочешь назвать в мою честь? Покажи. – Гоша вошел в кухню, поздоровался с Верой Федоровной и сел рядом с ней на диванчик. – Ну, в общем, я не против, – сказал он, взглянув на обезьянку, – очень симпатичный тезка.
– Гоша, это не тетка, это игрушечная обезьянка, – серьезно возразила Лиза.
Гоша подробно объяснил ей значение слова «тезка», Лиза слушала и важно кивала.
– У обезьянки Гоши-тезки был еще маленький стульчик, кроватка и посудка. Мы с мамой купили, – сообщила Лиза, когда он закончил, – но коляска о-очень сильно сломалась.
– Как это? – не поняла Вера Федоровна.
– Коляска сделала так, – Лиза глубоко вдохнула и выкрикнула во все горло:
– Ба-бах! Мы с мамой упали, а потом толстый дядька хотел взять меня на ручки. А я плакала.
– Ой, Лизонька, я совсем забыл! – Гоша вышел в прихожую и вернулся через минуту, держа в руках маленький набор пластмассовой игрушечной посуды в пластиковой упаковке – Смотри, как раз для твоей обезьянки.
– Спасибо! И ложечки есть, и чашечки! Открой скорей.
– Лена, я не поняла, – строго спросила Вера Федоровна, – что у вас сегодня произошло?
– Ничего, Вера Федоровна, – Лена поставила перед Гошей тарелку с кашей, – я же сказала, коляска сломалась прямо на ходу, я поскользнулась и упала, Лиза вместе со мной. Сейчас очень скользко.
– А куда делись игрушки, вы ведь сегодня утром ездили в магазин?
– Все рассыпалось, потонуло в грязи.
– А что за «толстый дядя»?
– Прохожий помог подняться.
– Ох, темнишь ты, девочка моя, – покачала головой Вера Федоровна. – Ладно, мы с Лизой пойдем спать. А вам выезжать через полчаса, встречать американца.
* * *
– Я был сегодня у Волкова, – сказал Гоша, когда они сели в машину, – знаешь, все так странно получилось. Я наконец дозвонился. Он назначил мне встречу у себя в офисе. У него потрясающий зал. Представь – шикарный офис, все сверкает, горничные, охрана, а зал для прослушиваний – как в каком-нибудь старом Доме пионеров. На стенах горны и барабаны намалеваны, стулья занозистые, скрипучие, все обшарпанное, ветхое. Я стал задавать ему вопросы – про детство, про маму с папой. Потом про юность. Он говорил вяло и скучно, я решил его подогреть, когда мы дошли до комсомольской молодости, спросил, а помнит ли он, как парился в ведомственной бане с группой журналистов из Москвы, как пил с ними водку и жарил шашлыки ночью на берегу Тобола. И тут с ним что-то произошло. Он резко побледнел, на лбу выступил пот, руки затряслись. Смотрит на меня выпученными глазами и спрашивает: «Кто вам рассказывал это?»
Я отвечаю, что рассказывала моя начальница и близкая подруга Елена Николаевна Полянская. Вы, говорю, наверняка ее помните. И тут он как заорет на весь офис: «Нет!» Сразу влетела секретарша, потом прибежала жена, потребовала, чтобы я отдал кассету. А я как раз перед этим вставил новую, чистую. Вот ее и отдал. Хочешь послушать?
– Хочу, – кивнула Лена.
– Тогда возьми с заднего сиденья мою сумку, достань диктофон. Кассета с Волковым в кармашке.
Лена надела наушники, включила диктофон. – У меня была очень строгая мама, секретарь партийной организации хлебозавода, – говорил тусклый баритон, – она вносилась ко мне требовательно, приучала быть сильным… Я привык с детства не щадить себя.
– Поэтому пошли в комсомольские работники? – спросил насмешливый голос Гоши.
– Ну, в общем, да. У меня были определенные идеалы, в отличие от многих я действительно верил в победу коммунизма.
«Господи, какая чушь! – подумала Лена. – Веня Волков, тобольский комсомолец, водивший нас в партийную баньку, кормивший шашлыками и сырокопченой колбасой в полунищем городе, воспылавший ко мне неземной любовью Веня Волков верил в победу коммунизма? Зачем он прикидывается идиотом? Впрочем, что-то болезненное, ненормальное было в нем».
И тут как раз зазвучала на пленке тема баньки и шашлыка. Крик «Нет!» ударил из наушников так громко, что Лена вздрогнула. Да, этот крик прозвучал сразу после того, как Гоша назвал ее имя.
– Расскажи мне о Волкове, – попросила Лена, выключая диктофон и пряча его назад в Гошину сумку, – расскажи, как он стал монополистом и миллионером?
– В восемьдесят пятом – восемьдесят седьмом ему принадлежала сеть дискотек и студий звукозаписи в Тюмени, Тобольске и Ханты-Мансийске. Но сам он к этому времени уже перебрался в Москву, работал в ЦК ВЛКСМ, кем – не знаю.
– Подожди, Гошенька, в восемьдесят пятом у нас еще не было закона о частной собственности. Как же ему могли принадлежать дискотеки и студии?
– Ну, формально этот музыкальный бизнес был общим, комсомольско-молодежным. А фактически в Западно-Сибирском регионе его полностью контролировал Волков. Одновременно он курировал так называемые агитпоезда ЦК. Ты, наверное, слышала о таких?
– – Даже ездила сама один раз, – улыбнулась Лена, – по свежеотстроенной ветке до Нового Уренгоя. На самом деле это был кошмар. Зима, мороз за сорок, снежные заносы. Пилит по рельсам через вечную мерзлоту этакая разрисованная жестянка под названием «Молодогвардеец». В поезде температура не больше плюс десяти. По утрам подушка хрустит наледи. А в купе живут старики – ветераны войны, детский хор из Липецка, два московских поэта и один композите пяток лекторов из общества «Знание»… Я помню, как мы руководительницей хора грели воду в титане, сливали в трехлитровые банки, мыли головы детям и себе в вагонном сортире, над раковиной. Вшей боялись. Никогда этого не забуду. Ладно, давай дальше про Волкова.
– В восемьдесят восьмом он начал делать звезд. Сначала возил по стране детский танцевальный ансамбль тобольского Дворца пионеров. Ребятки отплясывали рок, отбивали чечетку. Он выжимал из этих танцоров все соки, зарабатывал на них дикие деньги – по тем временам.
