крошки. – Не скажу, что кофе плохой. Скорее здесь просто не знают, каким он должен быть, либо не умеют его готовить.
Клаудиа пальцем отодвинула чашку подальше и откусила еще кусочек cannolo. Потом доела трубочку с кремом и вытерла губы бумажной салфеткой, а крошки стряхнула рукой.
– Зато выпечка – выше всяких похвал.
Брунетти допил кофе (очень даже вкусный) и попытался припомнить, какой ему подавали в Неаполе, сто лет назад, когда он временно там работал. Он вспомнил пасту и рыбу, но не вкус кофе, хотя порция там была вдвое меньше той, что он только что выпил, и двух чашек хватало, чтобы зарядиться энергией на несколько часов.
В кафе было тепло, и у барной стойки полицейские были одни.
– Что думаешь?
– У бабушки моей лучшей подруги была болезнь Альцгеймера, и синьора Гаспарини… – Клаудиа тут же с улыбкой пояснила: – Тетушка Матильде напомнила мне о ней. Иногда ее память работала хорошо, иногда – нет. Но стоит ей хоть немного расслабиться – и перед нами была слабая пожилая женщина с первыми симптомами Паркинсона, теряющая память и пытающаяся до последнего это скрывать.
Гриффони вынула из кармана пять евро и положила их на стойку. Бармен принес сдачу, забрал чашки и блюдце.
– И?.. – спросил Брунетти.
Вместо ответа Клаудиа подошла к двери и открыла ее. Скоро они были на калле, потом свернули в первую улочку слева, и Гриффони остановилась перед витриной со сладкой выпечкой.
– Купоны оказались у Туллио Гаспарини… Тетушка сама их ему отдала. – Она говорила неторопливо, одновременно упорядочивая свои идеи. – Она знает, что то же самое Донато делает и для других клиентов, и вполне могла поделиться этими сведениями с племянником. Может, он пришел в аптеку и сказал, что знает о мошенничестве? И пригрозил провизору полицией?
Кдаудиа умолкла, не глядя на собеседника.
– Зачем Гаспарини вообще идти к синьору Донато? – спросил Брунетти. – Почему сразу не принести эти купоны нам и не рассказать, что еще ему известно? Например, о синьоре Ламон…
Гриффони сунула руки в карманы и перекатилась с носка на пятку – вверх-вниз, вверх-вниз. Брунетти казалось, что он слышит, как подпрыгивают зубчатые колесики у нее в мозгу, чтобы тут же, со щелчком, вернуться на место. И опять. И опять…
Не дождавшись ответа, комиссар сказал:
– Ты права, он мог знать и о других клиентах. Тетушке Матильде понадобилось всего полчаса, чтобы рассказать об этом нам.
Гриффони ответила кратко: «Синьора Ламон».
– И действительно ли Донато ограничивается препаратами от болезни Паркинсона и Альцгеймера? – Брунетти немного подумал и продолжил: – Лекарства, что назначают при психологических проблемах, дорого стоят, особенно те, что недавно поступили на рынок.
А люди, которым назначают такие препараты, склонны забывать рецепты дома и не обращать внимания на цену лекарств, и как, и сколько они вообще за них заплатили… Озвучивать эти рассуждения Брунетти не стал.
Мы полагаемся на провизоров так же, как и на докторов. А может, даже больше – и доверяем им свои тайны.
– Донато наверняка знает, кто из его клиентов богат и чьих родственников не заинтересует периодическое исчезновение сотни евро, – сказал Гвидо.
Гриффони наконец отвлеклась от созерцания сладостей.
– Фармацевт наверняка может определить, как далеко зашла болезнь, по информации в рецепте, и прикинуть, насколько забывчив тот или иной пациент. Особенно если у него первые симптомы Альцгеймера.
Брунетти кивнул, спрашивая себя, сколько таких купонов забыты или утеряны людьми, которые за них заплатили. И через несколько месяцев, обнаружив их где-нибудь в ящике стола, многие ли из них вспомнят, что это вообще за бумажки?
– Золотая жила, ты не находишь? – сказала Гриффони.
– А остальные сотрудники аптеки? – спросил Брунетти и, отвечая на ее взгляд, продолжил: – Не удивлюсь, если не только дотторе Донато предлагает клиентам заплатить за лекарство полную цену в обмен на купон. – Тут он замер. – То есть все, кто работает в аптеке, к этому причастны, согласна?
– Они не могут этого не знать, – произнесла Гриффони. – Но я не уверена, что это соучастие.
– А как еще это назвать? – Брунетти старался говорить спокойно.
– Нежелание ввязываться в неприятности. Попытка сохранить работу. И не соваться не в свое дело. – Клаудиа сделала паузу, чтобы убедиться, что коллега услышал и понял ее, и добавила: – Вспомним хотя бы Библию, Гвидо!
– Что? – Брунетти не смог скрыть удивления. – Ты говоришь о Библии?
Столь острая реакция позабавила Гриффони. Она погладила коллегу по предплечью и произнесла:
– Не волнуйся так! Я говорю всего лишь о семи тучных годах и о семи тощих. Тучных лет мы видели немало, теперь начались тощие. И все, даже провизоры, не так смелы, как раньше. Они не могут позволить себе потерять работу.
– Не могут или не хотят? – спросил Гвидо со свойственной северянам суровостью.
– Не хотят, – уступила неаполитанка Гриффони.
– Все они дают клятву. Как и врачи, – не отступал Брунетти.
– Конечно, – мягко согласилась она. – Только не уверена, что теперь это что-то значит. Для большинства людей. Они хотят выжить, поэтому закрывают на все глаза и… выживают. Вот так просто.
– Закрывают на все глаза? – переспросил Гвидо.
– Да.
Признавать, что Клаудиа права, Брунетти очень не хотелось.
Он посмотрел на часы – начало седьмого. Идиотизм – возвращаться на работу, когда ты так близко к дому.
– Пойдешь на станцию вапоретто? – спросил Гвидо у Гриффони.
– Да, но в квестуру не поеду. Если лейтенант Скарпа спросит, скажу, что преследовала подозреваемого через весь город, до Сан-Пьетро-ди-Кастелло!
Брунетти улыбнулся: безумное предприятие для любого, кто не родился в Венеции. Пока они с Гриффони шли к Риальто, он решил проводить ее до Сан-Сильвестро.
– На прошлой неделе я оказалась у церкви Анджело-Раффаэле и два часа бродила по окрестностям.
– Заблудилась? – спросил Гвидо.
– Вряд ли. Просто шла сама не зная куда, не глядя по сторонам. Бродила по кругу (впрочем, кругом это трудно назвать – попадались и повороты), пока не начала узнавать магазинчики, мимо которых уже проходила, и рестораны на углу, где уже сворачивала. И несколько раз оказывалась у второго по счету моста.
– И? – спросил Брунетти.
– По-моему, я уже немного ориентируюсь в том районе.
– Это не так просто, как кажется.
– Знаю, знаю. Здесь нужно родиться.
– Не помешает, – согласился Гвидо. Они как раз вышли на калле, которая вела к имбаркадеро.
Он посмотрел на часы.
– Через две минуты подойдет трамвайчик на Лидо [76].
Клаудиа повернулась и посмотрела на него.
– Это такая специальная программа в голове?
– Мы на моей остановке, я знаю расписание.
– Ясно.
Гриффони достала из сумочки кошелек, а оттуда – проездной.
Брунетти уловил шум мотора приближающегося вапоретто. Несколько секунд – и Клаудиа тоже услышала этот звук.
– Планы на завтра? – спросила она. – Что будем делать?
– Что-нибудь придумаю, – ответил Гвидо и повернул к подземному переходу.
После ужина он пошел к Паоле в кабинет, лег на софу и закинул руки за голову. Дверь оставил открытой, чтобы свет падал в комнату из коридора. За окнами давно стемнело. Приятный полумрак – то, что ему сейчас нужно…
Глядя в потолок, Брунетти стал размышлять. Взять хотя бы их старую аптеку на кампо Сан-Бартоло [77], от памятника Гольдони налево. Он ходит туда, потому что… ходил туда всегда.
Гвидо закрыл глаза и представил, как заходит в аптеку и с рецептом в руке направляется к прилавку…
В коридоре звучат голоса. Кьяра и Раффи. Кто-то из них смеется. Настолько привычные звуки, что Брунетти их почти не замечает.
Почти не замечает… Ну конечно! Кто обращает внимание на то, чем именно занят провизор? Он берет у клиента рецепт, приносит лекарства и называет цену. Если бы в его аптеке провизор попросил двадцать евро вместо двух, он, Брунетти, заплатил бы не раздумывая. И если провизор говорит человеку, принимающему препараты от склероза и забывшему захватить рецепт, что единственная возможность – это заплатить
