полную стоимость и получить, в качестве гарантии будущего возмещения, купон от аптеки, кто заподозрит неладное?
Если же клиент откажется, то провизору останется лишь извиниться за то, что он предложил альтернативу в надежде избавить его от повторного визита в аптеку, и попросить прийти с рецептом и получить медикаменты по обычной цене. И больше никогда с этим покупателем не связываться.
Неужели кто-то это делает, рискуя профессиональной репутацией ради такой малости? Гвидо вспомнился случай с известным, очень успешным юристом: в прошлом году он был пойман с поличным, когда пытался вынести три галстука из магазина Hermès. Виче-квесторе Патта взял это дело под личный контроль. Обвинение так и не было выдвинуто, и в Il Gazzettino информация не просочилась, хотя журналисты обрадовались бы, да… Решение Патты было понятно: секундное умопомрачение не должно сломать карьеру и репутацию.
Двадцать лет назад Брунетти наверняка отреагировал бы иначе – большей злостью, желанием наказать…
– Каким же все-таки итальянцем я становлюсь! – произнес он вслух.
– И это прекрасно. Представь, каково это – выйти замуж за австралийца и лет двадцать этого не замечать! – сказала Паола, ногой открывая дверь пошире.
В руках у нее был поднос с двумя чашками кофе, парой маленьких рюмок и тонкой бутылкой, в каких обычно продается граппа.
26
Около четырех утра Брунетти разбудило завывание ветра. Он испуганно сел, не сразу сообразив, что это. Правой рукой нащупал плечо Паолы, нашел глазами привычный рисунок теней на стене – там, куда падает свет от уличных фонарей пятью этажами ниже. Подождал, когда звук повторится. Ничего… Гвидо лег на подушку, но никаких посторонних звуков не последовало. От ночной тишины звенело в ушах.
Может, пригрезилось? Откуда взяться такому сильному ветру? Где блуждала его душа, пока он спал? Кажется, ему снилось, что он в какой-то плохо освещенной комнате… Какое-то время Брунетти наблюдал за танцем теней на стене, сомневаясь, что ему удастся уснуть.
Его мысли снова обратились к доктору Донато. О нем почти ничего не известно. Семья? Привычки? Друзья? История предпринимательской деятельности? С Гаспарини все обстояло не намного лучше. У его сына проблемы, и сам он сейчас лежит на больничной койке, подключенный к аппаратуре. Как и у Донато, у него должно быть прошлое, которое поможет объяснить настоящее.
То же самое можно с уверенностью сказать и о дотторессе Руберти.
Брунетти начал составлять список вопросов для синьорины Элеттры, но скоро сдался: она настолько поднаторела в этой «охоте», что лучше его знает, что именно искать и где. Что ж, тогда разложим необходимую информацию по пунктам: семья; контакты с полицией, если таковые были; финансовое положение… Сознание Гвидо понемногу затуманивалось, и вскоре он задремал, убаюканный куда более ласковыми ветрами, чем те, что его разбудили.
Утром он первым делом направился к синьорине Элеттре, хотя и не знал, какой прием его ждет после вчерашнего, неприятного для обоих разговора. Выяснить это сходу не удалось: секретарша разговаривала по телефону. Первое, что заметил комиссар с порога, – это цветы у нее на столе. Гвидо понятия не имел, как они называются, но точно не тюльпаны и не розы, – темные, почти багровые. Кажется, таких мрачных бутонов Брунетти еще не видел: они явно не предназначались для того, чтобы сделать комнату уютнее и наряднее.
Синьорины Элеттры за ними почти не было видно. При виде комиссара она приветственно махнула рукой, потом несколько раз указала в сторону кабинета виче-квесторе Патты и проговорила в трубку:
– Он только что вошел, дотторе! Вам удобно будет сейчас его принять?
Во время короткой паузы, пока начальник отвечал, синьорина Элеттра успела еще раз махнуть рукой и передернула плечами, показывая, что понятия не имеет, зачем Гвидо понадобился Патте.
– Хорошо, я ему передам.
Она положила трубку и указала на дверь.
Брунетти шагнул было к кабинету, но передумал и вернулся к столу секретарши.
– Знаю, вы уже наводили справки о докторе Донато. Не могли бы вы поинтересоваться и его личной жизнью? То же – в отношении Гаспарини и дотторессы Руберти.
Прежде чем синьорина Элеттра успела ответить, Брунетти без стука вошел в кабинет.
Из-за стола виднелись только плечи и частично спина виче-квесторе Патты. И спина эта ходила вверх-вниз, правда, едва заметно.
– С вами все в порядке, виче-квесторе? – спросил Гвидо, подходя к столу.
Стремительно, как чертик из коробочки, Патта выпрямился, воззрился на Брунетти и тоже замер.
– Я всего лишь завязываю шнурок, – пояснил начальник с красным от быстрого перехода в вертикальное положение лицом.
Не получив ответа, он сказал:
– Присаживайтесь, комиссарио! Хочу кое-что вам сообщить.
Гвидо послушно сел, закинул ногу на ногу, а руки положил на подлокотники. Изобразил на лице приятную, заинтересованную (как он сам надеялся) улыбку и стал ждать.
– Это касается работников багажной службы аэропорта, – сказал Патта.
Улыбка Брунетти застыла, как от укола ботокса, и он кивнул, мысленно взывая к святому Антонию, на чье заступничество уповают все, кто лишился чего-то ценного. Дорогой святой Антонио, сними это бремя с моих плеч, и моей благодарности не будет конца! Спасибо тебе! Аминь! Так наставляла его в детстве мать, объясняя, что неприлично и даже оскорбительно торговаться со святыми, предлагать им свои молитвы или сделать то и это в обмен на милость. «Просто скажи ему спасибо и что будешь помнить его доброту, – говорила она и поясняла: – Святые, они ведь все на Небесах! Чего еще им желать?»
Даже ему, ребенку, это казалось совершенно логичным, и он неукоснительно следовал ее наставлениям. Усилиями матери у Брунетти появился целый список «святых по вызову», к которым можно обратиться при случае, а потом поблагодарить за помощь, желательно погромче.
– Ну конечно, багажная служба! – по его тону можно было предположить, что эта тема ему даже интересна.
– Мы годами играем с ними в кошки-мышки, – сказал Патта.
Брунетти кивнул. Он потратил на это расследование дни, недели, месяцы. Лично наблюдал за установкой мини-камер в различных локациях аэропорта, арестовывал грузчиков, увозил их на дознание, показывал видеозаписи, на которых они рылись в багаже, порученном их заботам, и воровали. И что, хоть кто-то из них в тюрьме? Хотя бы одного уволили?
– Мне все это надоело, – устало произнес Патта, который время от времени санкционировал попытки своих подчиненных собрать неопровержимые доказательства по этому делу.
Брунетти хотелось сказать: «Как и всем нам», но он лишь изобразил на лице любопытство. Патта то ли не заметил этого, то ли предпочел проигнорировать, поэтому комиссар спросил:
– И что вы намерены предпринять, виче-квесторе?
– Мы потратили на них достаточно времени, и я решил положить этому конец, – заявил начальник тоном, не терпящим возражений.
Интересно только как… Запретить работникам багажной службы вход на территорию аэропорта? Всех арестовать? Построить стену?
– Аэропорт расположен не в Венеции, – продолжал Патта. – Он в Тессере [78]. – И, давая Брунетти понять, что такая некомпетентность его раздражает, но он все же не настолько мелочен, чтобы делать из этого проблему, виче-квесторе продолжил: – И до меня на этот факт никто не обращал внимания.
Он выждал, давая Гвидо время осознать свою долю ответственности за это правовое упущение, и произнес:
– Сегодня я встречался с юристами из городской управы и сказал им, что раз Тессера относится к Местре, а не к Венеции, значит, это в их юрисдикции, а не в нашей, и порядок в аэропорту должна наводить полиция Местре, а не мы.
– И что они на это ответили, синьоре?
– Что поднимут документацию и все выяснят, а пока… – Патта нарочно тянул с ответом. Он таинственно понизил голос, пренебрежительно махнул рукой.
– Что – пока? – спросил Брунетти, который терпеть не мог недомолвок.
– Пока полиция полностью снимает наблюдение и не будет вмешиваться в деятельность
