Подождите, я сейчас найду.
Я положил трубку на стол, осторожно вышел из гостиной и поднялся по лестнице наверх, в спальню Сциллы.
Там они и стояли, негодяи, сбившись в преступную шайку возле отводной трубки: Генри прижимал трубку к уху, Полли склонила голову к нему, а Уильям с глубочайшей серьезностью уставился на них, открыв рот. Все трое были в пижамах и халатах.
– Ну и чем вы, по-вашему, занимаетесь? – произнес я сурово.
– Ох черт! – фыркнул Генри, роняя трубку на постель, словно она обожгла ему руки.
– Алан! – жалобно произнесла Полли, густо покраснев.
– Давно вы подслушиваете? – спросил я.
– С самого начала, – ответила Полли смущенно.
– Генри всегда подслушивает, – сообщил Уильям, явно гордясь своим братом.
– Заткнись, – сказал Генри.
– Вы маленькие негодяи, – заявил я.
Уильям выглядел обиженным.
– Но Генри всегда подслушивает, – повторил он. – Он всех подслушивает. Он все проверяет, ведь это же хорошо? Генри все время всех проверяет, правда, Генри?
– Заткнись, Уильям, – повторил Генри, красный и злой.
– Значит, Генри всех проверяет? – спросил я, сердито нахмурив брови.
Генри смотрел на меня, пойманный с поличным, но не раскаивающийся.
Я раскрыл рот, но проповедь на тему о святости личных тайн, которую я собирался им прочитать, внезапно вылетела у меня из головы. Я замер, осененный догадкой.
– Генри, сколько времени ты подслушиваешь чужие разговоры по телефону? – спросил я кротко.
Он настороженно посмотрел на меня.
– Да уж порядочно, – ответил он наконец.
– Дни? Недели? Месяцы?
– Века, – сказала Полли, заметив, что я больше не сержусь.
– Ты когда-нибудь подслушивал разговоры отца? – спросил я.
– Часто, – ответил Генри.
Я замолчал, изучая этого славного смышленого малыша. Ему было только восемь лет, и я отдавал себе отчет в том, что, если он знает ответы на вопросы, которые я ему собирался задать, он все поймет и это вечным ужасом останется в его памяти на всю жизнь.
– Твой отец никогда не разговаривал с человеком, у которого вот такой голос? – Я произнес хриплым полушепотом: – Кто у телефона? Майор Дэвидсон?
– Разговаривал, – ответил Генри без колебания.
– Когда это было? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие. Это мог быть тот самый разговор, о котором Билл упомянул вскользь как о шутке и смысл которого тогда не дошел до Пита.
– Это был последний папин разговор, который я слушал, – заверил меня Генри деловым тоном.
– А ты помнишь, что говорил этот голос? – спросил я, заставляя себя произносить каждое слово спокойно и мягко.
– Ну да, это была шутка. Это было за два дня до того, как папа разбился, – просто сказал Генри. – Мы как раз шли спать, вот как сейчас. Зазвонил телефон, я прокрался сюда и стал слушать. Этот человек со странным голосом говорит: «Вы будете в субботу скакать на Адмирале, майор Дэвидсон?» Папа сказал, что будет. – Генри замолчал, а я ждал в надежде, что он вспомнит остальное. Он зажмурился, стараясь сосредоточиться, потом продолжил: – Дальше этот человек вот таким голосом сказал: «Вы не должны выиграть на Адмирале, майор Дэвидсон». – Генри изобразил, как хрипел голос. – Тут папа засмеялся, а человек говорит: «Я заплачу вам пятьсот фунтов, если вы пообещаете мне, что не выиграете». А папа сказал: «Идите к черту», и я чуть не захохотал, потому что он всегда говорил мне, что так выражаться нельзя. Тогда шепчущий человек сказал, что не хочет, чтобы Адмирал выиграл, и что Адмирал упадет, если папа откажется не выигрывать, а папа сказал: «Вы, наверное, сумасшедший» – и положил трубку, а я выскочил обратно в мою комнату, чтобы папа не увидел, что я подслушиваю.
– Ты что-нибудь говорил об этом отцу? – спросил я.
– Нет, – ответил он. – В этом главная трудность, когда подслушиваешь. Нужно быть очень осторожным, чтобы не выдать, что ты слишком много знаешь.
– Да, понимаю, – сказал я, стараясь не улыбнуться.
Потом я увидел, как в глазах Генри что-то мелькнуло, когда он осознал значение того, что он слышал. Он сказал быстро:
– Значит, это была не шутка?
– Нет, не шутка, – ответил я.
– Но этот человек, он ведь не мог подстроить, чтобы Адмирал упал? Не мог же?.. Ведь не мог? – Генри отчаянно хотел, чтобы я успокоил его. Его глаза были широко раскрыты, он начал понимать, что слышал голос человека, который был причиной смерти его отца. И хотя он должен был когда-нибудь узнать о мотке проволоки, я подумал, что сейчас не нужно ему об этом говорить.
– По правде сказать, я не знаю. Не думаю, – спокойно солгал я.
Но глаза Генри слепо смотрели на меня, словно он видел что-то ужасное внутри самого себя.
– Ничего не пойму, – сказала Полли. – Не пойму, почему Генри так расстроился? Кто-то сказал папе, что не хочет, чтобы он выиграл, но это же не причина так раскисать, Генри.
– А что, Генри всегда все помнит? – спросил я Полли. – Ведь это было месяц назад.
– Ну, не всегда, – сказала Полли, – но он никогда не выдумывает.
Я знал, что это была правда. Генри никогда не лгал.
Он сказал упрямо:
– Я не понимаю, как он мог это подстроить?
Я был рад, что это открытие заняло рассудок ребенка, а не навалилось ему всей тяжестью на его душу. Может быть, я не так уж сильно ранил его.
– Иди спать и не беспокойся об этом, Генри, – сказал я, протягивая ему руку.
Он сжал ее и, что было совсем несвойственно мальчику, долго не отпускал. Я отвел его в детскую.
На следующее утро, когда я одевался со скоростью черепахи, у входной двери позвонили, и Джоан пришла сказать, что меня хочет видеть какой-то инспектор Лодж.
– Скажите ему, что я спущусь, как только смогу, – ответил я, отчаянно стараясь натянуть сорочку на забинтованные плечи. Я застегнул большинство пуговиц, на галстук меня просто не хватило.
Повязки панцирем сдавливали грудь, до головы нельзя было дотронуться, кожа, черная от синяков, саднила, я плохо спал и был в скверном настроении. Три таблетки аспирина вместо завтрака ничуть не помогли.
Оставалось надеть носки. Я попытался сделать это единственной действующей рукой, но обнаружил, что достать ноги рукой можно лишь согнувшись, а у меня это не получалось. Обозлившись, я швырнул носки в угол комнаты. В больнице мне помогла одеться белозубая сиделка. Из упрямства я не стал обращаться за помощью к отцу.
Созерцание в зеркале распухшего черно-желтого небритого лица не улучшило настроения. Замечание Генри о пришельцах из космоса было не так далеко от истины. Я еще задержался, чтобы почесать зудевший шов на щеке, кое-как соскреб электробритвой самую густую щетину,
