Она покачала головой. Я подумал, что она хочет тем самым сказать мне «нет», но тут она заговорила, хотя мне и показалось, что ее слова так же адресованы не мне, как и ее покачивание головой:
— Я любила своего мужа, мистер Гудвин. Да, я любила его. Иногда я не одобряла, как он поступал. Еще чаще он не одобрял то, что делала я, хотя и редко говорил мне об этом. Он не одобрил бы и то, что я делаю сейчас, — думаю, что не одобрил бы. Он сказал бы: «Предоставь это судьбе!» Сказал бы точно так же, как часто — много раз — говорил о Поле Чейпине. Он умер… да, он умер… но пусть он побудет еще немного живым для того, чтобы сказать это сейчас, и пусть я буду жива еще хотя бы столько, чтобы ответить ему так, как я отвечала всегда: я не оставлю на произвол судьбы то, в чем я убеждена, что должна это решить сама. Он бы не хотел, чтобы я делала ему какие-то новые уступки, именно сейчас, когда он умер. — Она быстро добавила: — Но даже если бы он захотел, сомневаюсь, что я могла бы уступить. Спокойной ночи, мистер Гудвин. — И она протянула мне руку.
Я склонился перед ней и поцеловал ей руку. Затем я все же спросил:
— Возможно, я понял вас правильно, но я люблю ясность во всем. Ниро Вульф может заявить, что действует по вашему поручению?
Она кивнула. Я повернулся и вышел из комнаты.
В прихожей я взял со стола свое пальто и шляпу, оделся и еще раз осмотрелся. Из шкафа в стене я вытащил свой черный чемоданчик. Открывая дверь, я оглядел замок и установил, что это типичный замок для домов такого уровня. Чтобы освободить язычок, достаточно нажать на кнопку, спрятанную в торце двери. Я попробовал, и все получилось. На площадке лестницы я услышал какие-то звуки, поэтому вышел и захлопнул за собой дверь. Сыщик, которого, как я и предполагал, Кремер оставил здесь, чтобы охранять семью от назойливых посетителей, сидел там в кресле и чуть не вывернул себе шею, чтобы увидеть, кто это там манипулирует с замком. Правда, он так и не счел нужным встать.
Натягивая перчатки, я обратился к нему спокойным, но высокомерным тоном:
— Благодарю вас, будьте уверены, что мы никогда вас не забудем. — После чего направился к лифту.
В два часа ночи с субботы на воскресенье я сидел в нашем кабинете за письменным столом и зевал. Вульф за своим столом изучал график, который я отстукал ему на машинке в перерыве своего доклада, когда мне потребовалось перевести дух и упорядочить все в голове. Таблица выглядела следующим образом:
6.05 — Миссис Бертон возвращается домой. В квартире находятся: Бертон, их дочь, Бауен, горничная, кухарка.
6.20 — Уходит Бауен.
6.25 — Уходит дочь.
6.30 — Приходит Дора Чейпин.
7.20 — Дора уходит.
7.30 — Приходит Пол Чейпин.
7.33 — Бертон убит.
7.40 — Звонит Фред Даркин.
Одна копия лежала передо мной, я косился на нее и зевал. Фриц оставил для меня на плите немного горячей тушеной бельчатины с луком, но я давно уже проглотил ее, точно так же, как и несколько порций виски с содовой, поскольку после черничного соуса, которым Фриц приправляет беличье мясо, молоко имеет вкус прогорклого оливкового масла. После того как я представил Вульфу несколько многозначительных деталей, не раскрывая, каким путем я их раздобыл, он объявил Хиббарду, что детективы — все равно что волшебники: их основная и неустанная забота направлена на сохранение того ореола таинственности, который окружает их профессию, и Хиббарду пришлось отправиться наверх спать.
Благодаря такому повороту событий, о котором мы узнали по телефону, пока он принимал ванну, его мир вдруг изменился. За обедом он ел мало, хотя необходимость сохранять позолоту на зубах уже отпала. Однако непрестанно требовал, чтобы ему разрешили обзвонить человек этак пятьдесят — шестьдесят, начиная со своей племянницы, и его удалось отговорить от этого намерения только с помощью разных возвышенных речей о честном слове. Видимо, решить эту проблему до конца все же не удалось, так как Вульф послал Фрица, чтобы тот перерезал в комнате Хиббарда телефонные провода. Сейчас он был наверху и то ли спал, то ли, возможно, помаленьку обсасывал некий психологический трюк на тему честного слова. Я продолжил доклад и выложил Вульфу кусок за куском всю эту историю. После этого настало время дискуссии.
Отложив копию на стол, я снова занялся зеванием. Наконец Вульф провозгласил:
— Видишь ли, Арчи, я полагаю вполне возможным для нас продолжить работу, вовсе не отвлекаясь на достаточно трудоемкие поиски убийцы доктора Бертона. Это тебе ясно?
— Я спать хочу, — ответил я. — Сначала мне пришлось ждать ужина до полуночи, а потом это оказалась тушеная бельчатина…
— Я понимаю, — кивнул Вульф, — в подобных условиях я сам бы ни на что не годился. Но вот еще что. С нашей точки зрения самое отвратительное во всей этой истории с Бертоном заключается в том, как она скажется на личности мистера Чейпина. Он ведь не сможет прийти сюда за своей шкатулкой и вообще ни за чем. Мы будем вынуждены получить при посредничестве мистера Морли разрешение и посетить его. В какую тюрьму они его отправили?
— Думаю, на Сентрал-стрит. Конечно, они могли засунуть его в три или четыре подобных заведения, но эта — наиболее вероятная.
Вульф вздохнул.
— Это ужасно. Думаю, что до нее будет больше двух миль, скорее даже три. В последний раз я уезжал из дома в начале сентября, чтобы иметь честь пообедать за одним столом с Альбертом Эйнштейном, а когда возвращался домой, шел дождик. Помнишь?
— Конечно. Разве я могу это забыть? Был такой ливень, что чуть не намочил тротуары.
— Шуточки шутишь. Чтоб тебе… ну да ладно. Бедность не порок, но и не ярмо на шее. Раз уж для человека, обвиняемого в убийстве, не существует такого выхода, как освобождение под залог, и раз уж мне так необходимо поговорить с мистером Чейпином, ничего не поделаешь, придется отправляться на Сентрал-стрит. К тому же… нет, с этим можно подождать, пока мы не узнаем, кто убил доктора Бертона.
— К тому же вполне возможно, что еще до наступления утра Чейпин подумает-подумает и откроет свое сердце Кремеру — возьмет да и признается, что это он убил Бертона.
— Арчи, — Вульф погрозил мне пальцем, — если ты настаиваешь… но нет, это пытался сделать еще датский кораль Кнут. Я имею в виду — вложить разум в голову дурака. Я же снова и снова утверждаю: чушь! Разве я тебе этого не объяснял? Сейчас модно говорить, что в этом мире все возможно. На самом же деле возможно очень мало вещей, печально мало. И вероятность того, что мистер Чейпин убил доктора Бертона, к ним не относится. Мы приняли на себя определенные обязательства. Напрасно было бы требовать от тебя, чтобы ты искоренил в своем мозгу все заблуждения, которые как черви, ползают по его серым клеточкам. Однако я ожидаю от тебя, что ты не позволишь им мешать нам выполнить стоящую перед нами задачу. Правда, уже два часа ночи, пора спать. Я обрисовал тебе твои задания на завтра — вернее, уже на сегодня — и объяснил, что возможно сделать, а что — нет. Спокойной ночи, выспись как следует.
Зевая во весь рот, я поднялся. Я был слишком сонным даже для того, чтобы на него обижаться, поэтому механически произнес: «О’кей, шеф!» — и пошел наверх.
В воскресенье утром я проспал. На этот день у меня было запланировано три важных дела, однако первое по порядку практически вряд ли можно было бы выполнить в утренние часы, поэтому я пару раз просыпался, смотрел на часы и снова задремывал. Около десяти я наконец выполз из своей комнаты, ополоснул и выскоблил лицо. Застегивая рубашку, я обнаружил, что насвистываю, задумался, чтобы понять причину своего хорошего настроения, и тут до меня дошло, что меня успокаивает одна только мысль о том, что Чейпин сидит за решеткой и не может видеть солнечного света, который я с радостью наблюдал на крышах домов по другую сторону улицы. И я-таки досвистелся. Нехорошо вести себя подобным образом по отношению к человеку, за свободу которого я обязан был сражаться.
Было ноябрьское воскресное утро, и я понял, в чем дело, как только позвонил вниз Фрицу, чтобы доложить, что я уже вылез из ванной. Он обмазал кастрюльку маслом, положил в нее шесть ложечек сметаны, три свежих яйца, четыре ламберовских сосиски, соль, перец, паприку и мелко нарезанный лук и поставил все это в духовку. Правда, прежде чем пойти на кухню, я заглянул в кабинет. Там уже сидел Эндрью Хиббард с утренней газетой. Он сообщил мне, что плохо спал, что уже позавтракал и что ему ужасно хочется заполучить что-нибудь из своей собственной одежды. Я объяснил ему, что Вульф наверху, на чердаке, среди своих орхидей и что если у него есть желание пойти посмотреть на них, то добро пожаловать. Подойдя к телефону, я позвонил на Сентрал-стрит и узнал, что инспектор Кремер пока еще не появлялся и никто не знает, когда он прибудет. После этого я отправился на кухню и занялся своей кастрюлькой и ее содержимым. Разумеется, в утренних газетах убийство доктора Бертона попало на первые страницы. Я прочел все эти статьи, и они меня весьма позабавили.
