полиция справится... В конце концов нет ничего необычного в том, что Скотленд-Ярд привлекает помощника со стороны, в особенности если речь идет о преступлении, подобном этому. — Кресвель открыл тощую папку. — Здесь находятся все служебные отчеты, ознакомьтесь с ними... У этого Торнтона Лайна имелись, мягко выражаясь, весьма эксцентрические наклонности. Кроме того, подозрительные знакомства, в частности, с одним преступником-рецидивистом, только на днях выпущенным из тюрьмы, где он отбывал очередной срок...
— Вот как?.. — прервал его Тарлинг, подняв брови. — Но что общего у Лайна могло быть с уголовником?
Кресвель пожал плечами.
— Думаю, ему просто нравилось иметь такое знакомство, чтобы при случае прихвастнуть им. Ему нравилось, что об этом говорят, как о необыкновенном случае, он вообще пускался на все, лишь бы друзья и знакомые проявляли к нему особый интерес и восхищались им.
— А кто этот преступник?
— Сэм Стей, вор и громила, и, кстати, гораздо более опасный тип, чем думают полицейские власти.
— Вы подозреваете его?.. — спросил Тарлинг.
— Нет, его спокойно можно вычеркнуть из списка людей, подозреваемых в убийстве. Сэм Стей никогда не отличался особой положительностью, это правда. Но известна его преданность Лайну. Когда сыщик, наводивший первые справки, отправился в Ламбет допрашивать его, тот ничком лежал на кровати, выронив из рук газету с отчетом об убийстве. Он был вне себя от горя и с дикими проклятьями вопил, что найдет убийцу. Вы, конечно, можете повидать его, но вряд ли много от него узнаете — он настолько подавлен, что говорит совершенно бессвязно. Думаю, что Лайн казался ему необыкновенным человеком и значил для него все. Можно себе представить, что единственным благородным побуждением во всей его беспутной жизни была привязанность к Лайну и преданность ему. Лайн, очевидно, очень хорошо с ним обращался, чего Сэм от других не видел. Впрочем, не будем обсуждать, является ли это правильным и рекомендуемым способом заботы о наших падших братьях... Я сообщаю это вам для сведения, поскольку этот и другие факты не получили публичной огласки.
Кресвель откинулся на спинку стула.
— Вы, должно быть, знаете, что грудь Лайна была обмотана шелковой ночной сорочкой?
Тарлинг кивнул.
— Но вы должны знать, что там же найдено два скомканных носовых платка, которыми, по-видимому, пытались приостановить кровотечение. Судя по величине, это дамские платочки. Следовательно, мы должны предположить, что в дело замешана женщина.
Тарлинг снова задумчиво кивнул.
— И еще один примечательный факт, — продолжал Кресвель, — который, по счастью, ускользнул от внимания тех, кто первыми обследовали тело и дали сведения газетным репортерам. Хотя труп был вполне одет, на ногах его оказались толстые войлочные туфли. Мы установили, что он велел их доставить себе из магазина вчера вечером и один из служащих принес ему туфли на дом. Ботинки Лайна находились в автомобиле, стоявшем неподалеку от тела. И еще хочу вам сообщить — и это основная причина, в силу которой я привлек вас к расследованию данного преступления, — что сюртук и жилет, забрызганные кровью, были найдены все в том же автомобиле. В правом жилетном кармане нашли вот это.
Кресвель медленно и с ударением произнёс заключительные фразы своей длинной речи и, вынув из ящика стола небольшой квадратный кусок .бумаги, передал его сыщику.
Тарлинг взял бумажку, рассмотрел ее, и на лице его отразилось крайнее изумление. Толстыми черными штрихами на ней выделялись китайские иероглифы: «Тцу Чао Фан Нао», что значило: «Он сам себе этим обязан».
Они молча посмотрели друг на друга.
— Ну? — наконец спросил Кресвель.
Тарлинг недоуменно покачал головой, снова посмотрел на маленький кусочек плотной бумаги и пробормотал:
— Все это очень странно...
— Теперь, мистер Тарлинг, вы понимаете, почему я привлек именно вас? Раз уж в деле есть хоть один китайский иероглиф, то кто же разберется в этом лучше вас? Кстати, мне перевели эту надпись, я знаю, что она гласит...
— И однако, мистер Кресвель, вы не все разглядели на этой бумажке. Присмотритесь внимательнее, вы увидите, что иероглифы не написаны, а напечатаны.
Он подал Кресвелю листок, и тот стал внимательно его разглядывать.
— Да, вы правы, — сказал он удивленно, — как это я не заметил? А вы, вероятно, и раньше имели дело с такими карточками?
— Несколько лет тому назад... Тогда в Шанхае увеличилось количество преступлений. Большинство из них совершалось бандой, руководимой одним знаменитым преступником. Мне удалось схватить его, и он был казнен на основании моих показаний. Так вот, эта шайка носила название «Радостные сердца». Вы, вероятно, слышали, что китайские разбойничьи шайки большей частью носят фантастические названия... У этих «Радостных сердец» было обыкновение оставлять на месте преступления свой знак, можно сказать, свою визитку. Красные бумажки вроде этой, только буквы написаны от руки. Такие бумажки покупались потом в качестве сувениров, и были любители, платившие за них большие деньги, пока один предприимчивый китаец не дал их размножить в типографии, так что они свободно продавались в любом писчебумажном магазине Шанхая, как открытки.
— Интересно, — заметил Кресвель, — а это точно такая же карточка?
— Да, такая же. Но Бог ее знает, как она сюда попала. Это, во всяком случае, достаточно ценная улика.
Кресвель подошел к шкафу, отпер его и достал оттуда небольшой чемоданчик, он поставил его на стол и открыл.
— А взгляните-ка на это, Тарлинг.
В чемодане лежало нечто, забрызганное кровью. Тарлинг сейчас же увидел, что это ночная сорочка. Он взял ее в руки, внимательно разглядывая. На белой шелковой рубашке кроме двух вышитых маленьких веточек незабудки не было ни кружев, ни иных украшений.
— Это та самая, — сказал инспектор, — что, как вам известно, была обмотана вокруг его груди. А вот и оба носовых платка.
Платки были настолько сильно окрашены кровью, что опознать их вряд ли представлялось возможным.
Тарлинг поднес рубашку поближе к свету.
— Да, метки прачечной на ней не видно, — сказал он.
— Нет.
— И на платках тоже нет меток?
— Нет.
— Мне кажется, что эти вещи принадлежат молодой одинокой'даме, не обладающей большими средствами, но с хорошим вкусом. Видно, что она любит хорошее белье, однако не чересчур роскошное...
— Откуда вы все это знаете?
Тарлинг рассмеялся.
— Ну, это просто, — сказал он. — Раз нет меток прачечной, значит, она свое шелковое белье стирает дома, так же, по-видимому, как и платки.
