пыль.
Повернул один раз, другой, разгоняясь до шестидесяти миль в час — хотя дорога тут напоминала стиральную доску. Оружие сползло к нему, и он его отодвинул, набросил сверху красное покрывало. Еще один поворот, опять скрип шин — и вот впереди автострада. Только теперь, оказавшись в безопасности, он позволил прорваться досаде и разочарованию.
— Черт побери! — кричал Джадсон Эстерхази, стуча и стуча кулаком по приборной доске. — Черт, черт побери!!!
Нью-Йорк
Доктор Джон Фелдер, сопровождаемый охранником, шел подлинному холодному коридору отделения для заключенных больницы Бельвю. Невысокий, стройный, изящный, Фелдер отлично понимал, как сильно он выделяется на фоне общего убожества и хаоса стражного отделения. [8] Ему предстояла вторая беседа с пациенткой. Во время первой он собрал все основные данные, задал положенные вопросы, сделал все необходимые записи. Как судебный психиатр, Фелдер выполнил все, что требовалось по закону, и составил свое мнение. Он пришел к твердому решению: эта женщина не отличает реальность от вымысла и, стало быть, не может нести ответственность за свои поступки.
И все же доктор испытывал сильное чувство неудовлетворенности. У него было много необычных пациентов. Он видел такое, что видит мало кто из врачей, — самые необычные проявления патологий. Однако с подобным он не сталкивался никогда. Впервые за свою профессиональную карьеру он чувствовал, что не может проникнуть вглубь психики своего пациента — совершенно не может.
Для бюрократических процедур это значения не имело. Техническую часть работы Фелдер выполнил, однако не стал спешить с окончательным выводом и заключением, оставляя себе шанс побеседовать с ней еще раз. «Теперь, — решил доктор, — мы с ней просто побеседуем. Самый обычный разговор, ничего особенного».
Фелдер повернул за угол и опять пошел по бесконечным коридорам. Шум, крики, запахи и звуки стражного отделения почти не доходили до его сознания, занятого таинственной пациенткой. В первую очередь вставал вопрос об установлении личности молодой женщины. Несмотря на тщательные поиски, сотрудники прокуратуры так и не смогли найти ни ее свидетельства о рождении, ни номера в системе социального страхования, ни каких-либо документов, свидетельствующих о том, что Констанс Грин вообще существует, — лишь несколько намеренно невразумительных бумажек, выданных в Институте Февершема округа Патнэм. Найденный у нее британский паспорт был настоящий, вот только выдал его в бостонском британском консульстве какой-то мелкий чиновник, которого весьма ловко обманули. Казалось, Констанс появилась на свет уже взрослой личностью, словно Афина из головы Зевса.
Слушая эхо своих шагов, Фелдер старался не думать о предстоящем разговоре. Раз уж официальные расспросы поднять завесу не помогли, возможно, подействует непринужденная беседа.
Он повернул за последний угол и оказался у комнаты для свиданий. Дежурный открыл перед ним серую металлическую дверь с маленьким окошечком и проводил в маленькую скромную, но не сказать, чтоб совсем убогую комнатку, в которой стояли несколько стульев и журнальный столик с настольной лампой. На стене висело огромное зеркало. Пациентка уже сидела рядом с полицейским. Когда доктор вошел, оба поднялись.
— Добрый день, Констанс, — бодро сказал Фелдер. — Офицер, снимите, пожалуйста, с нее наручники.
— Мне нужна санкция, доктор.
Фелдер извлек из портфеля бумагу и отдал офицеру. Тот взглянул, что-то согласно пробормотал, снял наручники с пациентки и подвесил к своему ремню.
— Если понадоблюсь — буду за дверью. Просто нажмите на кнопку.
— Благодарю.
Коп вышел, и Фелдер повернулся к пациентке, Констанс Грин. Она стояла перед ним, прямая, в простой тюремной одежде, сложив руки впереди. Доктора опять поразило ее спокойствие и суровый вид.
— Как вы себя чувствуете, Констанс? — спросил он. — Вы садитесь, пожалуйста.
— Прекрасно, доктор. А вы?
— Отлично. — Он улыбнулся и положил ногу на ногу. — Рад случаю с вами повидаться. Мне хотелось кое о чем спросить. Не для протокола. Вы согласны поговорить несколько минут?
— Разумеется.
— Очень хорошо. Надеюсь, я не покажусь излишне любопытным. Наверное, это издержки моей профессии. Не могу сразу отключиться, даже когда все сделаю. Вы родились на Уотер-стрит?
Она кивнула.
— Дома?
Опять кивок.
Доктор посмотрел в свои записи.
— Сестра по имени Мэри Грин, брат — Джозеф, мать — Честити, отец — Гораций. Все верно?
— Совершенно.
«Совершенно». Произношение у нее такое… необычное.
— Когда вы родились?
— Я не помню.
— Помнить вы, разумеется, не можете, но должны же вы знать дату своего рождения?
— К сожалению, нет.
— Наверное, где-то в конце восьмидесятых?
По ее лицу мелькнула тень улыбки — и пропала; Фелдер едва ее заметил.
— Скорее в начале семидесятых.
— Вы же говорили, что вам двадцать три.
— Примерно. Как я уже упоминала, своего точного возраста я не знаю.
Фелдер слегка прокашлялся.
— Констанс, вам известно, что ваша семья не была зарегистрирована на Уотер-стрит?
— Быть может, вы недостаточно тщательно искали.
Он подался вперед.
— По какой причине вы скрываете от меня правду? Помните — я здесь для того, чтобы вам помочь.
Молчание. Он смотрел на фиалковые глаза, прекрасное юное лицо в обрамлении золотистых волос; это незабываемое выражение он помнил с первой встречи: надменность, безмятежное осознание своего превосходства, возможно, даже презрение. У нее был вид… королевы? Нет, не совсем то. Ничего подобного Фелдер никогда не встречал.
Он убрал свои записи, постарался принять непринужденный вид.
— А как вы стали подопечной мистера Пендергаста?
— Когда умерли мои родители и сестра, я осталась бездомной сиротой. Дом мистера Пендергаста на Риверсайд-драйв… — пауза, — много лет пустовал. Я жила там.
— Почему же именно там?
— Он большой, удобный, там есть где спрятаться. И еще там хорошая библиотека. Когда мистер Пендергаст унаследовал дом, он обнаружил там меня и стал моим официальным опекуном.
— Почему он стал вашим опекуном?
— Из чувства вины.
Молчание.
Фелдер прокашлялся.
— Чувство вины? Почему вы так говорите?
Констанс не отвечала.
— Быть может, мистер Пендергаст — отец вашего ребенка?
На этот раз она ответила, причем неестественно спокойно:
— Нет.
— А каковы ваши обязанности в его доме?
— Я его стенографистка. Помощница. Я знаю языки.
— Языки? И на каких языках вы говорите?
— Только на английском. Я умею бегло читать и писать на латыни, древнегреческом, французском, итальянском, испанском и немецком.
— Интересно. Вы, должно быть, способная ученица. Где вы учились?
— Я училась самостоятельно.
— То есть вы хотите сказать — вы самоучка?
— Я хочу сказать, что училась самостоятельно.
«Неужели такое возможно?» — удивлялся Фелдер. В наши дни, в наш век — неужели кто-то может родиться и вырасти в городе и быть для властей невидимкой? Неофициальная беседа тоже ни к чему не привела. Пора действовать более прямо, чуть надавить на пациентку.
— Как умерла ваша сестра?
— Ее убил серийный убийца.
Фелдер
