расплескала содержимое! Схватила бутылку за горлышко, мешая жаждущему присосаться к ней, рявкнула:
– Отдай!
– Последняя, что ли? – проснувшийся Холодов крепче вцепился в свою добычу.
– Не пей!
– А то козленочком стану? – пьяный дурень упорно тянул бутылку в рот.
Тогда я резко перевернула ее, и уксус вылился на уже вонючую постель.
– И сам не гам, и другому не дам! – обиженно констатировал Холодов и обессиленно откинулся на подушку.
Я выдернула из его разжавшейся руки бутылку и отнесла ее подальше – на стол в углу. Подрагивающими руками снова вытянула из кармана мобильный и позвонила Лазарчуку.
– В чем дело, до обеда же еще далеко? – бодрячком отозвался полковник, явно не ожидая ничего плохого.
– До поминального – два шага было, но я его спасла.
– Кого? – Лазарчук подобрался.
– Леонида Холодова, театрального художника, – объяснила я. – Он сейчас у себя в мастерской и в запое, я удачно застала его в момент борьбы с жестоким похмельем – он собирался махом выдуть бутылку столового уксуса. Думал, это вода. Одинаковые зеленые бутылки, открытые, рядком стояли у него под рукой. В одной была вода, во второй – уксус, в третьей… – я сбегала и понюхала. – … снова вода. Сомневаюсь, что он сам приготовил такой набор, хотя вы, конечно, так и подумали бы: допился мужик, перепутал воду с уксусом, несчастный случай…
– А какие основания думать иначе?
– А такие, Сереженька, что этот самый Холодов очень активно участвовал в организации выступления Ахиллеса Шишова, кульминацией которого стало похищение золотого шлема!
– Хм…
– Ты не хмыкай, а пришли сюда кого-нибудь, не могу его охранять, у меня свои дела…
– Вот и занималась бы ими, не лезла в наши полицейские! Где эта мастерская, адрес давай.
– Красноармейская, тридцать.
– Жди, кто-то подскочет.
Полковник оборвал связь. Я спрятала мобильный, вернулась к дивану и потрясла за плечо храпящего Холодова.
– Леонид, проснитесь.
– М-м-м-м?
Я огляделась. Как бы его привести в чувство?
Третью бутылку – судя по запаху, с обычной водой – я трогать не стала, вдруг на ней чьи-то пальчики есть. Сходила к умывальнику в закутке у двери, смочила холодной водой висевшее на крючке несвежее полотенце и бухнула мокрый ком на лицо Холодова.
Восстал как миленький! Даже дар речи обрел, правда, матерной.
– Не орите, потерпевший. – Я нависла над диваном, стараясь выглядеть максимально грозно. – Быстро отвечайте: где ваши рисунки к шоу Ахиллеса на фестивале «Фан-фэнтези»?
– Какого, на хрен, Ахиллеса?!
– Какого, какого – Шишова! Где рисунки, спрашиваю?!
– А хрен их… Что вам всем… – Холодов снова упал на подушку.
– Кому еще? – я опять потрясла его, не давая отключится. – Кто интересовался этими рисунками?
– Да этот же… Где он тут?.. Был же… – художник поискал глазами и опустил веки. Он пошевелил пальцами, будто рисуя крапинки: – Рябой такой… – уронил руку и снова захрапел.
Я поняла, что больше ничего от него не добьюсь. Обошла комнату, высматривая пачку рисунков, папку, компьютер – хоть что-то! Но, кроме хлама, ничего не увидела.
Холодов дрых.
Я нашла на столе большую кружку, с виду чистую, налила в нее воды из-под крана, поставила у дивана под рукой спящего. Еще раз оглядела разоренную мастерскую и вышла.
Я поднялась по ступенькам из подвала, выдвинулась на улицу и осмотрелась. Спецмашин с сиренами и мигалками не увидела и не услышала, но так просто бросать без присмотра беззащитного художника не рискнула – перешла через улицу и на другой стороне спряталась на лавочке под сиреневым кустом, держа в поле зрения дверь мастерской.
Минут через десять подкатила машина – обыкновенная, без всяких опознавательных знаков. Из нее вышел и направился прямиком к двери художественной мастерской знакомый мне человек – Андрей Ильич из Следкома.
Я встала с лавочки, тихо отступила глубже в палисадник и дворами ушла на параллельную улицу.
Как обычно, с задержкой приблизительно в четверть часа меня начало потряхивать – обычная реакция на внезапный стресс. Чтобы прийти в себя, надо было срочно поделиться с кем-то информацией о случившемся и своими переживаниями по этому поводу. С кем-то штатским и достаточно доброжелательным – не с сотрудником Следственного комитета.
Разумеется, я позвонила лучшей подруге, но она не приняла вызов.
Я вспомнила, что поутру Ирка торопилась на какую-то важную встречу, и решила: не буду ее отвлекать от дел. И честно не отвлекала минут пятнадцать, а потом снова позвонила – с тем же нулевым результатом.
Тогда у меня возникло предположение, что подруга не на переговорах сидит, а в ванне, с ног до головы намазанная целительной тамбуканской грязью. Руки у нее черные, и брать ими дорогой смартфон она не хочет, потому и не отвечает.
От того места в старом центре города, где я находилась, до домика бабки Колобовой было недалеко, с полчаса пешим ходом. Я сориентировалась по Гугл-картам, проложила кратчайший маршрут и пошла по нему. А где-то на полпути получила наконец от Лазарчука обещанную эсэмэску с адресом регистрации деда Ефимыча. И, поскольку оказалось, что мне это по дороге, решила взглянуть на родные пенаты старого золотодобытчика.
Зрелище того стоило! Домовладение Анатолия Ефимовича граничило с лесопарком. И прямо в густой поросли молодых деревьев под самым забором лежал… самолет!
Ей-богу, не вру, самый настоящий! Не сказать что целый – от него остался только металлический корпус, пустой внутри, как старая консервная жестянка, но явно не бутафорский и не игрушечный летательный аппарат. Я прошлась по крылу, прочно вросшему в кучу непонятного мусора, заглянула в дырки иллюминаторов, сделала пару селфи.
За этим занятием меня и застала женщина с велосипедом. Она упорно тащила его по буеракам, пренебрегая очевидной возможностью с ветерком катиться по асфальтированной дорожке в паре метров слева. Я поняла, что они с велосипедом обретаются где-то поблизости, когда женщина, развалив своим стальным конем мешавший ей куст, строго сказала мне:
– Самолет этот – частная собственность!
– Ваша? – Я воззрилась на нее с неподдельным интересом.
Как-то иначе я представляла себе владельцев частных самолетов. Не виделись они мне пенсионерками с избыточным весом и пергидрольными кудрями.
– Еще чего! – Владелица частного велосипеда глянула на меня, как на ненормальную, но тут же сменила выражение лица на более любезное: – Ой, а вы же из телевизора?
– И из него тоже, – уклончиво ответила я.
Строго говоря, с голубого экрана я давно ушла, но, как показывает практика, телевизионщики бывшими не бывают.
– А я ж вам звонила! – Женщина удобно прислонила велосипед к ближайшему дереву и сосредоточила внимание на мне. – Сто раз, не меньше! И даже дважды выигрывала приз за лучший ответ.
– Значит, вы были очень
