с ними игру «Заметаем следы»! Пусть всё прочешут: вон в том кусте «газовик» должен быть, в траве гильзы, пули — всё собрать! Осколки стёкол смести в пакеты и вывезти в Дон, кровь дождем смыло, но если найдут, где пятно — убрать! Отпечатки протекторов лопатами счистить, чтобы сравнить было нельзя…
Бешеный внимательно слушал и кивал.
— «Нива» будет у Гоги в гараже, с утра надо купить и поставить стекла. Осмотреть салон, тщательно вымыть, протереть спиртом…
— Легкая она какая, и ноги длинные, — вслух рассуждал Джузеппе, таща по траве к «Газели» убитую «кустовичку». — А лицо не изменилось — точь-в-точь, как тогда, в Карне, в мороженщице… Хотя в крови вся, и дырка в башке… даже не скажешь, что прокурорша…
— Наоборот, непохожа совсем, — возразил Оскаленный, когда они закидывали тело в фургон. — Ее вначале отмыть надо…
— И пасти им всем заткни! — выругался Ворон. — Я поехал, «девятку» у Гоги оставлю. Тех тоже предупреди: будут болтать — спалим! Ну, пока, я уже еле на ногах стою!
* * *
Добравшись наконец до квартиры, Ворон вначале принял душ, осмотрел одежду и пришел к выводу, что ее надо выбросить или сжечь: слишком много капель, пятен и пятнышек крови, и любое, даже тщательно застиранное, может быть выявлено и стать изобличающей уликой… Потом прошел в комнату и разбудил Марину тем единственным способом, который она сама же и подсказывала, раскинувшись на постели в позе звезды не только без отпугивающего своей строгостью прокурорского мундира или на худой конец форменного берета, но и без белья, и даже без красной ниточки-оберега на запястье, которую носят многие девушки, как последний рубеж защиты своей невинности…
Судя по стоящей на полу изрядно початой бутылке коньяка «Двин», Марина приняла серьезные меры к снятию перенесенного стресса, но как только он вторгся в ее не просто сугубо личное, но даже внутреннее, пространство, девушка довольно быстро вышла из прострации и активно отозвалась на его бесцеремонные действия. Это был трудный процесс примирения, причем не в детском варианте с сотрясением переплетенных мизинчиков и бесконечным повторением бессмысленной фразы «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись…», а молчаливое и трудное вращение тяжелых жерновов справедливости, которые упорно перетирали возникшие за пазухами камни подозрений, настороженности, оскорбленности, ревности и ненависти… Вообще-то, эти чувства так легко не перемалываются, но сейчас двум вспотевшим и отчаянно борющимся телам помогал недавно испитый жизненный горько-сладкий, бодрящий коктейль из любви, ненависти, готовности убить партнера, общего страха за жизнь и совместного уничтожения угрожающей обоим опасности… Эта чудодейственная и редко встречающаяся в природе смесь размягчила не поддающиеся здравому смыслу камни душевных переживаний, и они со скрипом рассыпались в песок, проваливающийся в небытие мировых часов…
Когда процесс примирения завершился и два тела, тяжело дыша наконец разъединились, у них уже не было камней за пазухой — они перетерлись и просеялись сквозь сложные фильтры чувств. Все стало как прежде, до злополучного судебного процесса. Освобожденные души еще больше сблизились, потому что хотели они, или нет, произошедшие события намертво соединили их друг с другом. Но мышление, по инерции, еще двигалось тупиковой дорогой.
— Значит, с главным прокурором трахаешься, — констатировал Ворон, отхлебнув «Двина» прямо из горлышка. — И как — довольна?
— Нормально, — отозвалась Марина. — Можно подумать ты у нас девственник…
— Мне сказали, что простые люди в твоем доме не живут… Только я думал — может, отец помогает, или прокурорским льготу дают…
— Отец у меня тракторист в Степном. А насчет прокурорских льгот слухи преувеличены… Если бы не Иван Павлович, так бы и жила в общежитии Машиностроительного…
— Ну, а дальше-то что думаешь?!
— От тебя зависит… Дай выпить.
Ворон протянул ей бутылку.
— Ладно, давай вначале о делах. На поляне всё основное убрали. Утром ребята еще раз пройдутся — все мелочи подчистят…
— Быстро работаете. — Она сделала несколько глотков и поставила пустую бутылку на пол. — Машину нашли?
— Какую еще машину?
— Ну, этих… Они же не пешком пришли.
— Да не было машины… Хотя специально не искали…
— Они далеко оставляют, никогда следов не находили.
Ворон энергично сел на постели.
— Ладно, давай пушку, я ее вычищу. А ты руки хорошо вымой, водкой протри — в холодильнике есть…
— Возьми в сумке. А насчет рук — это бесполезно. Радиоуглеродный анализ неделю следы пороха показывает.
— Ну, тогда хоть неделю не попадайся, — усмехнулся Ворон, расстегивая карман ее сумки и доставая оружие.
— Мне не смешно…
— Ладно, это я так, извини. Шомпола с собой нет?
— Нет, конечно…
— Ничего, у меня подходящая проволочка завалялась, и машинное масло имеется. — Ворон привычно разобрал пистолет. — Только патрон мой надо обязательно заменить, чтобы был той серии, которая за вашей конторой числится.
— Как я это сделаю? У нас стрельбы раз в три года!
— А если с кем-то из коллег незаметно поменяться?
Марина задумалась.
— Если только с Иваном Павловичем… У него пистолет всегда в столе. И на работе и… — Она запнулась, но все-таки договорила. — …и дома.
На лице Ворона не дрогнул ни один мускул.
— Ну вот, видишь, ты уже готовая разведчица… А чего глаза отводишь?
— Но нехорошо это…
— Чего нехорошего? У него-то точно никто проверять не станет! Это не наш Серый, которому ты одиннадцать лет ни за что отвесила. Сейчас хоть поняла, что у него другого выхода не было?
— Сейчас поняла…
Марина, задумавшись, помолчала.
— Ты вот что… Скажи его адвокату, пусть жалобу пишет, да на необходимую оборону упирает. Попробую поломать приговор в кассации…
— Вот и умница! Оказывается, справедливость по-разному выглядит в зале суда и в жизни. И хорошо, что ты это поняла!
— Да, когда кругом темный лес, а тебя тащат за волосы и ножом перед лицом крутят — это воспринимается совсем по-другому…
— Вот то-то! — Ворон собрал оружие, тщательно протер, понюхал ствол и, удовлетворенно кивнув, сунул обратно под клапан нелепой бабской сумки. — Ты еще посмотри своим новым взглядом то убийство в нашей коммуналке на Индустриальной. Помнишь, моего соседа, Коляшку зарезали? Это в меня кто-то метил, да перепутал. А
