мусора́ Коляшкиного отца закрыли, хотя он ни ухом, ни рылом не подходит!
— Это вообще-то не моя линия, — ответила Марина. — Но я скажу кое-кому…
— Да уж скажи… Мне интересно, кто это сделал. Он ведь никуда не делся, ждет подходящего момента, чтобы меня заколбасить… Надо опередить гада!
Раздался резкий телефонный звонок, Марина вздрогнула. Ворон спокойно снял трубку. Это был Оскаленный.
— Все сделали, Костян. Вроде чисто! — доложил он. — Утром продолжим…
— Работайте! — Ворон отключился.
— У тебя и ночью жизнь кипит! — удивилась Марина. — Уже четыре часа, мне домой надо… Привести себя в порядок и поспать перед работой…
— Какая работа — сегодня суббота! И вообще… Зачем тебе уходить? Оставайся со мной, вместе жить будем!
— Ничего себе! — изумилась Марина. — И в какой роли я буду с тобой жить? Постоянной любовницей? Сожительницей? Что ты мне предлагаешь?
Ворон вздохнул и зачем-то понюхал руки. Они пахли смазкой.
— Предлагаю выйти за меня замуж.
— Замуж? Ты серьезно? — Марина перестала улыбаться. Повисла неловкая пауза.
— Вполне!
— И как ты себе это представляешь?
— Да как обычно… ЗАГС с кольцами, потом свадьба…
— И за одним столом весело гуляют прокуроры и бандиты?
— Нет. Люди. Просто люди. На которых не написано — кто они такие. У наших, кстати, ни формы, ни удостоверений нет. И твои вполне могут оставить их дома…
— Нужно подумать, — ответила Марина.
— Нужно, — кивнул Ворон. — Дело непростое, надо решить ряд проблем. Но я их решу. Хотя пока поберегись. Ходи с пушкой, а лучше вообще возьми больничный…
— Это, наверное, самое пугающее предложение о замужестве, которое слышала девушка… Тем более что мне тоже придется докладывать своему начальству…
— А что тут докладывать? Константин Воронов не судим, претензий у ментов к нему нет. А какие у него друзья — никого не касается. Ты же не за них выходишь замуж!
— Дай мне время, — повторила Марина и зачем-то завернулась в простыню. Очевидно, чтобы соответствовать официальной важности момента. Но Ворон сразу развернул ее обратно. Он вообще не любил официальности.
* * *
На Лысой горе было, как всегда, пустынно. Только впечатление это могло быть обманчивым: за тишиной и пустынностью вполне могла прятаться засада. Так думал каждый, из живущих здесь зубров старого криминального мира. Хотя кому сейчас интересны местные обитатели… Все их дела пылятся в архивах, да звучат воспоминаниями на редких общих застольях. Чаще всего, это поминки…
Ворон зашёл во двор и только захлопнул калитку, как из-за дома выбежал Волк. На этот раз он не лаял — напротив, вилял хвостом и ласково терся об ноги. То ли узнал, то ли колбасу учуял. И мать вышла на крыльцо, наверное, в окно увидела. Стала молча, сложила руки перед собой, привычно закрывая татуировку. Что-то не в духе, сразу видно…
— Привет, мам! Продуктов вот привёз…
Ворон протянул матери большую тряпичную сумку, из которой торчала палка варёной колбасы и батон белого хлеба. Но она не шевелилась, будто раздумывая: брать — не брать? Наконец, все-таки взяла.
— Спасибо! Есть будешь?
— Нет. Ел недавно.
— Как знаешь. Все равно на стол соберу, отец голодный… Захочешь, тоже чаю попьешь.
Она скрылась в доме. Отец сидел за столом, под старой яблоней, не поворачивая головы, как будто не видел гостя. Брал из стоящей перед ним тарелки спелые яблоки, резал на дольки острым самодельным ножом с наборной плексигласовой ручкой и складывал в кастрюлю. Упавшие с дерева перезрелые яблоки плавали в наполненной водой яме под водопроводным краном и лежали вокруг на земле. Сладковатый запах гниющих фруктов навевал Ворону ностальгию по беззаботному детству. Только похоже, что сегодня здесь ему рад только Волк. Да и то из-за колбасы. Ну, отец-то всегда смурной, а вот мать…
Странно… Поругались предки, что ли? Так вроде с тех пор как отец бросил пить, у них и повода не было…
Ворон подошёл к столу.
— Здравствуй, батя!
— Здорово, если не шутишь!
В глаза не смотрит, поигрывает зэковской поделкой, как будто очень занят. Ворон переставил табурет и сел напротив. Отец продолжил своё занятие, иногда отправляя ломтики не в кастрюлю, а в рот. Всем своим видом он показывал, что не собирается отвлекаться на всякие пустяки — вроде визита единственного сына, ненадолго приехавшего с чужбины.
Ворон замялся.
— Бать, тут проблема нарисовалась, я перетереть пришёл…
— О как? — картинно вскинул седые брови Егор Петрович. — А я, грешным делом, думал, что прокурорша твоя мне повестку передала! Ты же у них теперь этот… внештатный помощник! Как башляют — нормально?
— Знаешь уже?
— Да уже весь город знает! — Отец раздраженно вонзил финку в стол, прямо через клеенку. Плексигласовая рукоятка дрожала, серый клинок надрывно «пел», выдавая, что откован из рессорной стали. — Тебе обычных тёлок мало, что ли? У нас своя стая, у них — своя. Что непонятного?
— Все понятно…
— Так чего ж ты к чужим лезешь? Или «закона» нашего не знаешь?!
— Да ты послушай, прежде, чем за горло брать! — вспыхнул Ворон и, схватив за наборную рукоятку, остановил нагнетающую нервозность дрожь «пера». Гудение прекратилось, наступила тишина.
— Я же сначала не знал, кто она. А на суд пришли — глядь, а она в прокурорском мундире!
— И отгрузила Серому по полной, — кивнул Молот. — Так?
— Ну, так…
— А ты что? Порадовался?
— Что, что… Она ему приговор отменит. Все как надо сделает.
— Так вы теперь что — заодно?!
— Вроде того… Мы с ней в два ствола «кустовиков» завалили… Так что, теперь кровью повязаны…
Отец заинтересованно вскинул брови.
— Как же так вышло? Ты что, в засаде с ней сидел, что ли?
Молот еле заметно улыбнулся. Если можно назвать улыбкой прищур глаз и чуть приподнятые уголки губ. Улыбаться в привычном понимании слова он не умел.
— Бать, мне не до шуток сейчас!
— Это точно! Мне тоже не до шуток. И матери…
Молот
