— Размечтался, — хмыкнул Несторов. — Ну так что, не вспоминается ничего?
— А что может вспомниться, если ничего не было?
— А вот тут имеются показания свидетелей, — Несторов открыл папку и заглянул в нее. — Вот, например, заключенный Баландин — хорошая фамилия! — показал, что видел, как певец Роман Меньшиков в перерыве между песнями помогал Чернову переодеваться в гражданскую одежду.
— Что?!! — Роман от удивления выронил сигарету. — У этого вашего Баландина с головой все в порядке?
— Не знаю, — Несторов пожал плечами, — обвинения против него оказались ложными, и он сейчас на свободе.
— Я бы этому Баландину мозги вправил, — зло буркнул Роман.
Он медленно нагнулся и подобрал сигарету.
— Так ведь не один Баландин это видел, — Несторов захлопнул папку, — Баландин — это, так сказать, семечки!
Он снова открыл папку и, заглянув в нее, сказал:
— Вот и лейтенант внутренней службы Семеряков видел, как артист Меньшиков передавал Чернову брюки и клетчатую рубашку.
— Какую еще рубашку? — Роман не верил своим ушам.
— Клетчатую, — невозмутимо ответил Несторов, — а контролер Бобруйко видел, как Меньшиков помогал Чернову спрятаться под сиденье в автобусе.
— Не-е, ребята, — Роман помотал головой, — или у вас, или у меня что-то с головой. Скорее — у вас. Если все эти люди видели, как я помогаю Чернову бежать, то почему же они меня не задержали?
— А они, понимаешь, не поверили своим глазам. Подумали, что показалось. Как это так — знаменитый артист, и занимается такими неприглядными делами. А потом, когда побег обнаружился, то поняли, что все так на самом деле и было. И дали показания. Вот так, товарищ артист. Кроме того, имеются собственноручные показания бывшего заключенного Луценко. Чернов сам говорил ему о том, что собирается бежать во время концерта, и что Роман Меньшиков поможет ему в этом.
— А почему этот Луценко бывший?
— А потому, — с горестным видом ответил Несторов, — что, получив срок и отбыв на зону, Луценко не вынес тягот лагерной жизни и повесился бедняга…
— Слушайте, что вы мне тут лапшу на уши вешаете? — Роман вскочил с металлической табуретки.
— Сядь на место, — приказал Несторов.
Берзин и Уздечкин угрожающе поднялись у него за спиной, и Несторов спросил:
— Хочешь без почек остаться?
Роман сел и вытащил из пачки еще одну сигарету.
— Понимаешь, артист, если мы беремся за дело, то человек будет сидеть. А тебе сидеть за твои фокусы никак не меньше червонца. А чтобы не получилось больше, то нужно честно рассказать все. Тогда, глядишь, и зачтется помощь следствию. Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Роман, — но ничего не получится. Или вы, ребята, знаете, что делаете, тогда горе вам. Или вас используют втемную, а вы просто псы послушные, и тогда тоже горе.
— Горе нам, говоришь? — Несторов подался вперед. — Это ты что — угрожаешь, что ли?
Роман почувствовал, как мятный адреналиновый холодок поднялся к ушам, и тоже наклонился навстречу следователю.
— Угрожаю? — негромко сказал он. — Нет, не угрожаю. Просто поясняю, что происходит. Вот ты мне лучше скажи, Несторов, только честно — вы меня убить готовы?
— То есть как — убить? — нахмурился Несторов.
— Ты что, не знаешь, что такое — убить? Жизни лишить, вот что это такое. Теперь я тебе кое-что объясню, ты, главное, слушай внимательно, потому что это очень важно.
— Ну-ну, — скептически усмехнулся Несторов и достал из кармана пачку «Мальборо».
Роман подумал и медленно заговорил:
— Вы пошли на меня. Или вас послали на меня. Я точно знаю, что происходит, а вы… Может быть, знаете, может быть — нет. Где проходит граница ваших действий? До какой черты вы способны дойти? Или вам позволено дойти? Вот об этом я и спрашиваю — вы готовы меня убить, делая то, за что взялись?
— Вот еще, — пренебрежительно скривился Несторов, — руки пачкать!
— Хорошо, — Роман внимательно посмотрел на него, — а я… Смотри, что получается. Я точно знаю, в чем дело. И ты для меня — солдат вражеской армии. Враг. Может быть, тебя обманули, но это неважно. Ты готов покалечить меня сам или чужими руками, вон как красиво рассуждал насчет испорченного в тюрьме здоровья! Ты мне — враг. И я, между прочим, не какой-нибудь урка, для которого любой мент враг по определению. Я обычный мирный человек. Так вот, когда ко мне приходят со злом, я отвечу сторицей. Про меч слышал, наверное? Ну да ладно…
Роман затушил сигарету в консервной крышке, служившей пепельницей.
— В общем — так, — он сжал зубы и помолчал, — если ты нанесешь мне ощутимый вред, например — отправишь меня в пресс-хату, где меня опустят, или засадишь по сфабрикованному обвинению, а я останусь после этого жив, то, когда вся эта бодяга закончится, я приду к тебе и убью. Потому что ты или подлец или опасный дурак, которым управляют подлецы. А таких нужно убивать.
— Смотрите, как красиво говорит наш артист, — Несторов оглянулся на Уздечкина и Берзина, — вам не страшно?
— Да… Аж мурашки по коже побежали, — дурашливо поежился Уздечкин.
Берзин кивнул и сказал:
— Герой Цусимы!
— Ты не понял, Несторов, — произнес Роман.
— Чего я не понял, певец сраный?
— Я в своей жизни руководствуюсь не теми законами, которые появились на протяжении последних пятисот лет и которые служат, как выяснилось, вовсе не слабым и беззащитным, — ответил Роман. — Есть другие законы, естественные, которые устаканились за пятьсот тысяч лет. Или даже за миллион. Древние и самые правильные законы. На тебя посягают — убей. Вот такой простой закон. И ты сейчас посягаешь на меня. Несправедливо посягаешь. Поэтому знай — или ты меня убьешь, чтобы меня не стало, или сам ляжешь в землю. Это все преступники знают. Ограбил, и после этого самое надежное — грохнуть жертву, чтобы избежать преследования с ее стороны.
— Смело, — кивнул Нестров, — смело. А тебе, артист, приходилось убивать?
— Мне? — Роман посмотрел Несторову в глаза. — Что, хочешь еще эпизодов пристегнуть?
— Эпизодов? Ты употребил множественное число.
— Да, множественное, — Роман снова закурил, — но это не твое дело.
— Действительно, это не мое дело, — кивнул Несторов, — мое дело маленькое. Побег государственного преступника Чернова и непосредственное участие в осуществлении этого побега артиста Меньшикова. Ты нас сейчас развлек, спасибо тебе… Да только мы, знаешь, сколько таких речей слышали? Уши устали! Ты думаешь, что твои слова страшные, а на самом деле они — мусор. В общем — так. Думай до завтра, а завтра мы встретимся снова, и ты должен будешь говорить по делу, а не трепать языком. Иначе…
Несторов повернулся к двери и крикнул:
— Тарасыч, забирай пассажира!
Вернувшись в камеру, Роман уселся на койку и, опустив голову на руки, закрыл глаза. Лысый, вальяжно развалившийся на своей шконке, внимательно посмотрел на него, затем поджал губы и сочувственно покивал.
— Ну как, Рома, понравилось? Это твой первый допрос?
Роман, не открывая глаз, помотал головой:
— Нет, не первый. Но в тюрьме — первый.
— Это не тюрьма, — вздохнул Лысый, — это следственный изолятор. Хотя, конечно, — все равно тюрьма. Решетки, вертухаи… Не били тебя?
— Нет, не били, — Роман открыл глаза и посмотрел на Лысого, — пока не били. Но намекнули, что если я не признаюсь, то… В общем, намекнули на тяжелую судьбу.
— Понятно, — усмехнулся Лысый, — это они умеют. Бить тоже умеют. Но тут, понимаешь, такое дело… Был бы ты никто и звать никак — они бы тебя уже сегодня отоварили. Но ты ведь знаменитость, да еще какая — певец! Поэтому боятся. А еще, ну ты сам знаешь, — за тебя ведь вся братва, и они опасаются, что если с тобой что-то случится, то все «Кресты» на уши встанут. А может быть, и не только «Кресты». О том, что ты на нарах паришься, наверняка уже вся Россия знает. Я имею в виду зэков. Так что ты не очень бойся.
— Ну, я не очень боюсь, — ответил Роман, — но все-таки немного не по себе.
— Понимаю, — кивнул Лысый.
В камере было тихо, и зэки, расположившиеся на своих койках, внимательно прислушивались к разговору Романа и Лысого.
— Чай будешь? — заботливо спросил Лысый.
— Вообще-то можно, — согласился Роман, — от этих разговоров со следаками в горле пересохло.
Лысый кивнул расторопному Гному и поинтересовался:
— А кто там был-то?
Роман старательно наморщил лоб, вспоминая фамилии следователей, и через несколько секунд ответил:
— Берзин, Несторов и этот, как его… Уздечкин.
