Генпрокуратура же, а конкретно Меркулов и его зам Турецкий, приобрели в лице Перовой способного и трудолюбивого следователя, о чем никогда потом не пожалели.
Поглядывая на непримиримое личико Светланы Перовой, Турецкий не спеша закурил и, рубанув в воздухе горящей сигаретой, веско произнес:
— Значит, так…
Перова вся обратилась в слух, однако что же означало это «значит, так», понять не успела, поскольку в кармане у Александра Борисовича запиликал телефон. Досадливо поморщившись, он достал трубку и приложил к уху:
— Слушаю!
Слушал он довольно долго. И с каждой последующей секундой лицо его делалось все мрачнее и мрачнее. После долгой паузы он сказал:
— Хорошо. Минут через пятнадцать буду у тебя.
Убрав телефон в карман он глянул на любопытноеличико Перовой и сказал:
— Я должен срочно войти в работу по составлению доклада Генпрокурора на коллегии. Большую часть работы тебе придется проделать самостоятельно. Сегодня, ближе к вечеру, к тебе подключится Володя Поремский. Ваша ближайшая цель — найти любовницу Мамотюка. Опросите родных и близких генерала. Сделайте упор на его друзей. На тех, с кем он ездил на рыбалку и играл по субботам в преферанс. Думаю, они знают о личной жизни покойного больше, чем его жена и дети.
— Знают-то знают. Но расскажут ли? — с сомнением произнесла Перова.
— Нужно, чтобы рассказали. Ты изучала психологию?
— Такточно.
— Ну вот и примени свои знания на практике. К тому же ты так лихо обрисовала мне душевное состояние пожилого генерала, что…
— Знать душу человека и уметь ею манипулировать — разные вещи, — нахмурив бровки, перебила Турецкого Светлана.
Турецкий усмехнулся и глянул на часы:
— Извини, но у меня нет времени на дискуссию. Будут проблемы — звоните. Все.
Вопрос, таким образом, был закрыт.
Будучи девушкой энергичной и не имея привычки откладывать дела в долгий ящик, Светлана Перова немедленно принялась за дело.
Уже через час после беседы с Александром Борисовичем Турецким она сидела в шикарной квартире генерала Мамотюка и беседовала с его женой.
Жена Мамотюка была толстой, пожилой женщиной с отечным лицом и слезливыми, выцветшими голубоватыми глазами. Она сидела перед Светланой в накинутой на плечи черной шали и время от времени подносила к глазам платок. Света говорила с ней, боясь расстроить женщину неосторожным словом или намеком.
— Нина Ивановна, примите мои искренние соболезнования. Я не знала Рэма Борисовича лично, но слышала о нем много хорошего.
— Спасибо, деточка.
Она всхлипнула и промокнула платком глаза.
— Нина Ивановна, — негромко сказала Света, — если вы не можете сейчас разговаривать, я пойму.
Однако женщина покачала головой:
— Нет-нет. Я могу. Спрашивайте.
Устав ходить вокруг да около, Света спросила напрямик:
— У вас есть предположения — кому могла быть выгодна смерть Рэма Борисовича?
Женщина задумалась. Ее толстые пальцы нервно теребили голубой платок, и смотреть на это Свете было неприятно. Подумав, Нина Ивановна покачала тяжелой головой и сказала:
— Нет, деточка. Никаких предположений у меня нет. Я ведь никогда не входила в курс его дел. Но думаю, все это из-за его работы. Он вывел на чистую воду стольких мерзавцев… Неудивительно, если кто-то из них решил ему о-томспЛъ.
Света вздохнула:
— Да, понимаю. Скажите, а может, было в последние дни что-нибудь странное? Что-нибудь… необычное. Может, Рэм Борисович вам что-нибудь рассказывал?
— О чем?
Света пожала плечами:
— Ну я не знаю. Может, ему кто-нибудь угрожал?
И вновь женщина погрузилась в раздумье. И вновьпокачала головой:
— Нет, ничего такого. Хотя… — В ее тусклых глазах что-то затеплилось. — Вы знаете, за несколько дней до смерти Рэма я достала из почтового ящика листок бумаги. На нем было напечатано только одно слово — «Мамотюк». И оно было перечеркнуто. Помню, я немного удивилась, хотела спросить у Рэма, что это такое. Но потом совершенно об этом забыла.
Светлана подалась вперед как гончая, почуявшая добычу:
— У вас сохранилась эта записка?
Нина Ивановна разочарованно вздохнула:
— Нет. Я ее прямо тогда и выбросила, вместе со всей рекламной макулатурой.
Светлана не смогла скрыть досады:
— Жаль. Высказали, что это слово было напечатано?
— Да. На компьютере. Крупными такими буквами. А поперек слова — полоска. Тоже компьютерная.
— Странно, — задумчиво проговорила Светлана, поправляя очки.
— Вы думаете, это связано со смертью Рэма?
— Не знаю, Нина Ивановна. Может, в ходе расследования что-нибудь прояснится.
Из глаз Нины Ивановны вытекло несколько слезинок. Она вытерла их платком и с чувством сказала:
— Рэм Борисович был очень… очень хорошим человеком. Но самые лучшие люди уходят раньше других, правда?
— Правда, — вынуждена была признать Светлана.
Полутора часами позже Света вошла в кабинет одного чиновника средней руки, который вот уже двадцать лет дружил с покойным генералом Мамотюком. Чиновника звали Петр Иванович Славский. Он был невысок, плешив и имел животик, туго обтянутый белой рубашкой, серебристые волосы на висках и не слишком приветливое лицо с крупными чертами. На левой щеке — тонкий, длинный шрам, начинающийся от виска и спускающийся зигзагом к скуле.
— Ну-с, милая моя, — начал беседу Славский, сцепив пальцы и деловито сложив руки на круглом животе, — чем обязан посещению столь приятной особы?
Светлана обворожительно (насколько вообще была способна) улыбнулась пожилому чиновнику:
— Я хочу поговорить с вами о Мамотюке. Вы ведь дружили?
Чиновник сложил брови домиком и скорбно вздохнул:
— Да, милая. Именно, дружили. Увы, в прошедшем времени. Хороший он был человек, Рэм Борисович Мамотюк. Ума не приложу, какой сволочи пришло в голову убить его.
— Нашлась какая-то… Петр Иванович, вы часто встречались с Мамотюком?
— Не так часто, как хотелось бы. По субботам мы собирались, чтобы поиграть в преферанс. Иногда у меня дома, иногда дома у кого-нибудь из наших общих друзей. Вы, кстати, сами-то пулькой не балуетесь?
Светлана робко улыбнулась:
— Так, иногда. Со мной не любят играть, говорят, я зануда.
— То есть не любите рисковать?
Светлана покачала головой:
— Не очень. А если и рискую, то всегда обдуманно.
— И как? Выигрываете?
— Когда как. Но чаще всего — выигрываю.
— Вот и Рэм выигрывал. Он вообще был везунчиком, но при этом, в отличие от вас, любил риск.
— А на фотографии это он?
— Да. Здесь мы на рыбалке. Этого сома… видите, какой гигант?., мы водили полчаса.
— Как у Хемингуэя! В «Старике и море»!
Петр Иванович улыбнулся:
— Именно!
Светлана с любопытством взглянула на фотографию:
— Вот это да! А сколько в нем?
— Почти сорок килограмм.
— Ва-ау! — тихо охнула Светлана.
Петр Иванович прищурился:
— А вы и рыбачите, милая девушка?
Светлана удрученно вздохнула:
— Рада бы, да не с кем. Мужчины с собой не берут, а женщины… У них на уме совсем другая рыбалка. Хотя когда-то в детстве я рыбачила с дядей. Но на такую серьезную рыбалку я никогда не ходила. Дядя говорил, что ходить на сома — это все равно что на медведя. Так же тяжело и опасно, но если случится выловить — с этим удовольствием ничто не сравнится.
— Что ж, ваш дядя знал толк в рыбалке.
— Да, я тоже так думаю. — Светлана вновь посмотрела на фотографию. — А генерал был красивый мужчина.
— Вы находите?
Светлана кивнула:
— Да. Думаю, на его удочку клевали не только рыбы. Я могла бы в такого влюбиться!
Петр Иванович посмотрел на Светлану, затем перевел взгляд на фотографию, облизнул сухие губы и сказал:
— Да, женщин он любил.
— Думаю, это чувство было взаимным. У меня когда-то был парень, похожий на него. Тоже высокий и сильный, но вот взгляд… Это, наверно, приходите возрастом?
— Наверно. — Петр Иваныч покосился на Светлану. — А вы, я вижу, знаете толк в мужчинах.
— Хотелось бы так думать. В любом случае мужчина, который долго жил и много испытал, интереснее двадцатилетних сопляков. Цезарь тоже был далеко не мальчик, когда его полюбила Клеопатра. Одно плохо… силы у мужчин в шестьдесят лет уже, наверно, не те, что прежде.
— Ну это у кого как. У Рэма с силами все было в порядке. По крайней мере, ни одна из его пассий на это не жаловалась.
— Но его пассиям тоже, наверно, было не по двадцать лет, — небрежно пожала плечами Светлана.
Глаза Петра Иваныча воинственно сверкнули:
— Как раз-таки наоборот! Именно что по двадцать!
— В таком случае Рэму Борисовичу мог позавидовать любой мужчина. — Светлана глянула на Петра Иваныча и недоверчиво прищурилась: — А вы меня не разыгрываете? Рэм Борисович ведь был страшно занятой человек. Откуда он мог взять время на романы? Это ж нужно присмотреться, познакомиться, поговорить. Обаять, в конце концов! Хотя, конечно, в шестьдесят лет любая двадцатилетняя дурнушка покажется красавицей. — Светлана осеклась и, испуганно глянув на Петра Ивановича, инстинктивно прикрыла пальчиками рот. — Ой, простите! Я, наверно, сказала глупость.
