архива.
Анна взяла конверт и покрутила его в руках.
– Фотография лежала в конверте?
– Нет. Она была обернута медицинской клеенкой и пришита к пройме, возможно, поэтому не особо прощупывалась. Ткань верха плотная, плюс дублерин.
– Медицинская клеенка? – скривилась Анна. – Не проще ли было использовать полиэтиленовый пакет?
– Возможно, под рукой была только клеенка: – заметила Богомолова и спросила: – Так вы посмотрите фотографию?
– Да-да, конечно. – Стерхова достала снимок из конверта и, вглядевшись в него, уверенно заявила: – Эта женщина мне незнакома.
– А вы приглядитесь, приглядитесь. Или лучше заберите фото домой и поройтесь в альбомах Руфи Адамовны.
– Конечно же, я пороюсь… – сказала Анна и вдруг замолчала. – Мне кажется или женщина одета в то самое розовое платье?
– И вы тоже заметили! – оживилась Светлана Михайловна. – Фотография черно-белая, но платье легко узнается, оно из спектакля «Бесприданница» постановки тысяча девятьсот тридцать пятого года.
– Да-да… Вы говорили, что его сшили для миниатюрной актрисы Трефаловой. Может быть, на фотографии именно она?
– Определенно нет. – Богомолова покачала головой. – Я знаю Трефалову в лицо. К тому же очевидно, что фотография сделана позже.
Стерхова перевернула снимок и прочитала:
– Номер 13. – Она подняла глаза на Светлану Михайловну. – Что это значит?
Та пожала плечами и предположила:
– Возможно, существуют другие снимки – до и после тринадцати.
Стерхова сунула фотографию в конверт, а его положила в сумочку. Взглянув на пальто, лежавшее на столе, она спросила:
– Кажется, его шили на актрису Теплякову?
– В конце восьмидесятых годов прошлого века, – подтвердила Богомолова.
– Родись я пораньше, возможно, встретила бы ее у тетушки в костюмерной.
– Бывали там?
– Очень часто, особенно в дни новогодних каникул. В театре в это время шли дневные детские спектакли и новогодние утренники.
– У вас было интересное детство, – сказала Богомолова и покосилась на свои часики.
Анна поняла, что ей пора уходить, и направилась к двери.
– Не буду вас задерживать. Если еще что-нибудь найдете, звоните.
Последняя фраза была, скорее, иронией, но Светлана Михайловна отреагировала очень серьезно:
– Сразу же позвоню!
На улице сильно похолодало, и если утром Анне, одетой в легкое пальто, было комфортно, то сейчас – очень холодно. Усевшись в машину, она включила обогреватель. Теплый воздух стал заполнять салон, будто окутывать ее невидимым пуховым одеялом. Анна положила руки на руль и на мгновенье закрыла глаза. Обогреватель был надежным союзником в осеннем противостоянии.
Вспомнив про фотографию, она достала ее из конверта и стала рассматривать. На снимке была хрупкая девушка в капроновом платье. Ее темные волосы крупными локонами лежали на обнаженных плечах. Она сидела в кресле и глядела перед собой, держа в руках раскрытую книгу.
Вглядевшись в лицо девушки, Анна ощутила легкую дрожь. Взгляд с фотографии был странным и приковывал к себе, как будто желал рассказать какую-то тайну.
Глава 4
Анна, Аннушка, сладкая оладушка
– Здравствуйте, Мария Егоровна. Это Аня…
– Кто? – переспросил надтреснутый голос.
– Аня, племянница Руфи Адамовны. Помните меня?
– Анечка! Как же! Помню! Ты откуда звонишь?
– Я в Питере, приехала оформлять документы.
– Забежала бы ко мне. Глянуть на тебя хоть одним глазком.
– Забегу, непременно забегу. Вы сейчас на работе? В театре?
– Вот рыцагонка! Вся в свою тетку. Давай, приезжай, я сейчас в костюмерной. На вахте оставлю пропуск.
Стерхова положила трубку и задумалась. Вспомнила, как приезжала к тетушке Руфи на каникулы и каждый день проводила в театральной костюмерной. Мария Егоровна Кочеткова уже тогда была пожилой женщиной, хотя, скорее всего, выглядела старше своих лет. Виной всему был арахноидит, о котором она постоянно рассказывала. Из-за этой болезни у нее болела голова и краснели глаза, но она продолжала работать, поскольку беззаветно любила театр и свое место в нем. С тетушкой Руфью Мария Егоровна была на «ты», поскольку проработала рядом с ней целую вечность. И то, что Руфь Адамовну со временем сделали начальницей, ни в чем не изменило их отношений. В случае чего Мария Егоровна могла без обиняков выразить свое мнение или зарядить крепкое словцо.
В последний раз Анна видела Кочеткову лет десять назад, когда приезжала в Питер в командировку, но толком поговорить они не успели. Командировка была короткая, а дел было много. Стерхова только забежала к тетушке на работу, чтобы показаться ей и заодно Марии Егоровне.
Войдя в здание театра через служебный вход, Стерхова предъявила удостоверение личности, охранник отыскал ее фамилию в журнале пропусков, и она расписалась в нужной графе.
Дорога до служебных помещений, где располагалась костюмерная, шла через главный холл. Шагая по ковровым дорожкам, Анна скользила взглядом по фотографиям актеров, висевшим на стене. Многие из них ей были знакомы, но появились и новые. Заметив выразительное женское лицо с огромными темными глазами, Анна непроизвольно замедлила шаг и, в конце концов, остановилась. На портрете была надпись: «Тамила Теплякова». В детстве Стерхова видела эту фотографию, но почему-то именно сейчас она привлекла внимание. Вряд ли это было случайностью, поскольку Анна знала такую закономерность: нужная информация приходила независимо от ее желаний или сиюминутных потребностей. Она просто появлялась, а понимание, куда ее применить, возникало намного позже.
Дальнейший путь до костюмерной Анна преодолела за несколько минут. Она вошла в большое, уставленное двухэтажными вешалами помещение, где хранились костюмы для репертуарных спектаклей и те, что требовали доработки или ремонта.
Стерхова огляделась, но никого не увидела. В углу под вешалами что-то зашевелилось и оттуда, раздвинув плотный ряд одежды, вылезла Мария Егоровна. У нее был привычный, почти домашний вид: скромная прическа, очки, серенький халат и мягкие тапочки.
Они с ходу обнялись и присели у стола, на котором закипал электрический чайник и стояла тарелочка с лимоном. Прикрыв глаза, Анна потянула носом и ностальгически улыбнулась:
– Люблю этот запах.
– Лимончиком пахнет знатно, – согласилась Мария Егоровна.
– Я про костюмерную. Здесь пахнет краской, пылью и гримом. Это пробуждает воображение.
– Театральный ребенок. У таких, как ты, с воображением все в порядке.
– Как вы себя чувствуете? – Анна тронула костюмершу за руку.
– В полном соответствии с возрастом, – кивнула та. – О болезнях стараюсь не говорить. Старая стала, боюсь прогонят с работы. Расскажи-ка лучше о себе.
– Живу, работаю, с Иваном развелась.
– Об этом я слышала. К нам надолго ли?
– На недельку, не дольше.
– Я же говорю – рыцагон. – Мария Егоровна покачала головой. – Вся в тетку свою. Та тоже до последнего летала, как сумасшедшая. Не хватает мне ее, подруги дорогой.
– Мне тоже, – грустно кивнула Анна.
– Книжки все еще пишешь? Тетка тобой гордилась. Всем рассказывала: мало того, что племянница следователь, так еще детективы сочиняет [1].
