Они отправились в тюрьму. Я – в защиту свидетелей.
– А ребенок?
– Мне пришлось ее отдать. Меня убедили это сделать.
– Кто убедил?
– Ответственные из программы, Роби. Мне было семнадцать. Я была в защите свидетелей. За год мне пришлось переезжать шесть раз. Надо было давать показания против этих тварей. И я давала. – Она воскликнула: – В таких условиях невозможно растить ребенка, не так ли? О себе я могла позаботиться. А о младенце – нет.
– Значит, ты сделала выбор. Отдала ее.
– Я уже сказала тебе, у меня не было выбора.
– А если бы был?
– Какая теперь разница? Я ее отдала.
– Ты сказала, главарь неонацистов был ее отцом. Он изнасиловал тебя.
Она кивнула.
– Леон Дайкс.
– Ты сказала, у него был хороший адвокат и он просидел в тюрьме совсем недолго.
– Хотя я сообщила, что он заказал убийства минимум шести человек.
– Но он не знал, где ты?
– До тех пор, пока я не вошла в гребаную тюрьму в Алабаме. Наверняка они подкараулили нас там. И выследили. А теперь похитили Джули.
– Ты хотя бы знаешь, где сейчас твоя дочь?
Рил не ответила.
Роби повторил:
– Ты знаешь, где…
– Я тебя слышала! Но ты же не думаешь, что я позволю втянуть ее во что-то подобное? Зачем, по-твоему, она понадобилась Дайксу, Роби? Чтобы сказать, как сильно он ее любит? Осыпать ее деньгами, подарить роскошную жизнь?
– Я не знаю, зачем она ему. Но догадываюсь, что он хочет убить тебя.
– Не настолько, насколько я хочу убить его.
– Скорее всего, он не знает, кто ты сейчас.
Она покосилась на него:
– Ты о чем?
– Он узнал, что ты попала в программу защиты свидетелей. Но не знает, кем ты стала. Иначе он никогда не сделал бы того, что сделал.
Она медленно кивнула.
– Но как это поможет Джули?
– Пока не знаю. Если они следили за нами, почему не попытались похитить тебя? Зачем взяли Джули?
– Потому что он может знать, где нахожусь я, но не знает, где моя дочь. И понимает, что я никогда ему не скажу.
– Значит, Джули – наживка. Либо ты подвергнешь дочь опасности, либо Джули умрет.
Рил закрыла лицо руками и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
Роби потянулся к ней и обнял за плечи.
Постепенно она успокоилась и насухо вытерла глаза.
– Мне из этого не выбраться, Роби. Единственное, что я могу сделать, – предложить себя вместо Джули. Ничего больше.
– А если он ее не отпустит?
– Я не знаю. Просто не знаю.
Она прикрыла глаза и посмотрела вниз.
Он сказал:
– Они должны предложить тебе способ связаться с ними.
Рил выпрямила спину:
– Он тоже есть в сообщении – телефонный номер.
– Но тут нет ни одной цифры, – сказал Роби.
– В коде не использовались цифры. Это слишком очевидно. Мы заменили их на буквы.
– Как понять, какие буквы на самом деле обозначают цифры?
Рил указала на листок:
– Если строчка начинается с TNF, это означает, что дальше последует телефонный номер. Так мы их и различали.
– А телефон, скорее всего, одноразовый. Неотслеживаемый.
– Наверняка.
– Значит, они хотят, чтобы ты позвонила? Когда?
Рил достала свою трубку:
– Прямо сейчас.
– И что ты собираешься сказать?
– Что предлагаю себя вместо Джули.
– А если они не согласятся? Скорее всего, так и будет.
– Что еще я могу, Роби? В действительности я и сама не знаю, где находится моя дочь. Прошло больше двадцати лет. Я даже не знаю, как она выглядит, – добавила она жалобно.
– Но ты узнала бы этого Леона Дайкса?
– Его я никогда не забуду, – ее голос стал ледяным. – Он даже хуже моего отца, если такое вообще возможно.
– Да, это кое о чем говорит.
Рил провела пальцами по краю приборной панели:
– Так что мы будем делать, Роби? Нам надо вернуть Джули назад. Я жизнь готова отдать ради нее.
– Не сомневаюсь, – ответил он негромко. – И я тоже. Но, возможно, это и не понадобится.
Она глянула на него:
– У тебя есть план?
– Есть кое-что. Планом пока не назвать, но все же.
– Мы должны ее вернуть, – сказала Рил. – Обязаны. Она ни в чем не виновата.
– Да, ни в чем. Я знаю это уже долгое время. И мы ее вернем. Так что сейчас мы поедем ко мне, ты позвонишь, и мы послушаем, что эти ублюдки скажут.
Старый самолет проскакал по полосе, после чего остановился, скрежеща тормозами и содрогаясь всем корпусом; сдвоенные турбины еще немного покрутились и замерли.
Открылась дверца кабины, и оттуда выдвинулась лесенка.
Мужчина в черной форме спустился по ней первым, за ним последовала единственная невольная пассажирка этого рейса из ада.
Джули была связана, с кляпом во рту и с мешком на голове. Поскольку она не видела, куда ступать, мужчина, шедший за ней, в такой же черной форме, приподнял ее над ступеньками. Когда ее ноги коснулись полосы, он грубо толкнул ее к белому фургону без окон. Джули запихнули внутрь, и фургон помчался по дорогам, которые из асфальтовых быстро стали гравийными, а потом и просто земляными.
Джули привалилась к спинке сиденья. Она не пыталась оглядеться, потому что ничего не видела через мешок. Две минуты спустя после того, как она вошла в дом, на нее напали. Они действовали быстро и уверенно. Мокрая тряпка у рта, парыˊ, от которых сразу закружилась голова, а потом пустота. Следующее, что она помнила, – как взлетал самолет. А теперь она оказалась в фургоне.
Она даже не знала, жив ее опекун, Джером Кэссиди, или нет. И понятия не имела, почему ее похитили.
Хотя Джули догадывалась. Это было связано с Уиллом Роби. Или с Джессикой Рил. Слишком маловероятно, что ее похитили по чистому совпадению сразу после того, как она вылезла из их машины.
Фургон ехал около получаса, после чего остановился. Джули выдернули из него и толкнули в двери, потом по лестнице и в другие двери – те захлопнулись у нее за спиной. Ее усадили на стул, и сквозь мешок она почувствовала, как включился свет.
Мешок сдернули с ее головы, и Джули быстро заморгала, чтобы глаза адаптировались к освещению. Она находилась в маленькой комнате с каменными стенами и земляным полом. Сидела за шатким деревянным столом. На стенах – флаги со свастиками. Лампочка над головой помаргивает и трещит.
Но ее внимание было занято не этим.
Напротив нее сидел худощавый мужчина среднего роста с крашеными черными волосами, расчесанными на пробор, и острым угловатым лицом. Цвет глаз не соответствовал волосам
