поняла многое.
– Хоть бы Евдокия осталась жива! Почему она так поступила со мной? Почему она мне не рассказала правды еще давно? Я бы тогда совсем иначе воспринимала всю ее критику. Одно дело, когда тебя тычет в грязь носом посторонняя зажравшаяся баба, и совсем другое, когда это делает мать. Теперь я понимаю, что Евдокия хотела мне только добра. Я и впрямь бездарность. Мне не место на этой сцене. Я уйду из театра. Сразу же после того как мы похороним Евдокию, я напишу заявление об уходе. Только они меня и видели!
Фима считала, что после всего случившегося это будет наилучшим выходом. Пусть Никита с Егором и не стали писать заявления в полицию, но нельзя забывать, что они чуть было не угодили на тот свет, точно так же, как это уже произошло с Евдокией и Геннадием. Сделанное Алечкой громкое заявление вызвало протест у части артистической труппы, которые пытались отговорить Алечку от этого решения. А вот Арсений выглядел очень довольным и несколько раз повторил, что Алечка решила правильно, и лучше ей уже прямо сегодня начать собирать свои вещи. Именно этим Алечка и занялась, и постепенно все вокруг убедились в серьезности ее намерений и отступили.
– Нам тоже пора! – заявил Арсений.
И они вместе с Фимой направились к выходу. Впрочем, путь Арсений выбрал самый длинный. И каждому, кто встречался им на пути, он говорил одно и то же. Что Алечка невиновна, она родная дочь Евдокии и теперь вступит в наследство и станет обладательницей всего имущества, принадлежащего ведущей актрисе и ее мужу. А из театра она уходит прямо сегодня. И что они с коллегами закончили расследовать дело об убийстве Евдокии и Геннадия, убийца пойман и вскоре предстанет перед судом. Больше полиции в театре делать нечего, и они также уходят.
Это повторялось с такой регулярностью, что Фима не выдержала и сказала:
– Мне кажется, ты хочешь, чтобы в невиновность Алечки поверили все, кто работает в театре. Ты так озабочен ее благополучием?
Арсений в ответ лишь загадочно улыбнулся и произнес:
– Все может быть. Но тут мы свою работу закончили.
И тем удивительней было то, что, выйдя из театра, он вовсе не поспешил прочь от него, не сел в свою машину и не уехал, а, напротив, завернул за угол, где быстро забрался сам и помог забраться Фиме в небольшой фургончик, чьи бока были украшены логотипом известного интернет-магазина.
– Иди сюда! Иди ко мне!
Фима оказалась внутри и с изумлением принялась озираться по сторонам. Прямо перед ней пикало и мигало множество экранов, на которых двигались и разговаривали какие-то люди. Не нужно было долго присматриваться к ним, чтобы понять, это артисты театра, из которого они с Арсением только что удалились.
– Ничего не понимаю, – произнесла Фима. – Вы что, продолжаете следить за театром?
– Не за театром, а кое за кем, кто в этом театре работает.
– Сообщник Чинарева? – догадалась Фима.
Но Арсений в ответ лишь снова загадочно улыбнулся и произнес:
– Все может быть.
Фиме очень хотелось его треснуть, чтобы убрать с лица эту самодовольную ухмылку. Но она побоялась, что в таком случае ее могут выдворить из фургончика. И тогда она вообще ничего не узнает. Поэтому она скромненько замолчала и уселась в уголке, с любопытством поглядывая на экран и ожидая продолжения спектакля.
– Нам стоило немалого труда распределить всю эту аппаратуру так, чтобы охватить все помещения театра.
– Это все ваши камеры?
– Не все. Сначала мы подключились к тем камерам, которые уже были установлены в театре. А затем установили свои, чтобы совершенно не оставалось «слепых» зон. Теперь мы готовы к работе.
– Именно на эти новые камеры мы и возлагаем особые надежды.
– Преступник прекрасно ориентируется в театре, он знает, где установлены официальные камеры. В тех местах он хулиганить не станет, побоится, что его подвиги окажутся запечатленными для потомков. А вот в тех местечках, которые он считает потенциально безопасными, мы можем рассчитывать на богатый улов.
– То есть дело еще не закрыто?
– Сейчас сама все увидишь.
Самые разные люди мелькали на экранах, но Фима не могла вычленить кого-нибудь определенного. Впрочем, ей показалось, что Алечка и еще несколько человек появляются в объективе чаще, чем остальные артисты. Фима присмотрелась. Да, определенно, Алечка не уходила из поля зрения сыщиков ни на секунду.
– Все-таки вы подозреваете Алечку!
– Не торопись с выводами.
Между тем ничего не подозревающая Алечка порхала по театру из конца в конец. Настроение у нее явно было превосходное. Скорби по Евдокии она не испытывала, а свалившемуся ей на голову наследству радовалась, словно дитя. Улыбка не сходила с ее уст. И Фиме даже стало жалко глупую дурочку. Вскоре Алечке уже не придется так радостно улыбаться, ее арестуют и посадят на долгие-долгие годы за решетку.
– Она даже не сумеет воспользоваться добротой Евдокии.
– Очень бы этого не хотелось.
Фима удивленно взглянула на Арсения. Что он имеет в виду? Но тот на нее и не смотрел. Он буквально прилип к экрану.
– Вот! – произнес он с напряжением. – Вот сейчас! Есть стыковка!
Остальные, словно по команде, кинулись к нему. Фима тоже попыталась протиснуться ближе, но ее все время оттирали. Не так-то просто было заглянуть за преграду из широких и крепких мужских плеч. Ей ничего не удалось увидеть, но услышанное было достаточно красноречиво.
– Ведет ее куда-то.
– Не куда-то, в гримерку к Егору и Никите.
– Пришли!
– Достает!
– Что у нее там? Яд?
– Нет, удавка. В этот раз решила не церемониться. Веревку достала и душит!
В фургоне нарастало волнение.
– Где наши-то все?
– Куда подевались?
– Она же ее совсем задушит!
Несколько человек, не выдержав напряжения, выскочили наружу и кинулись бежать к зданию театра, словно спеша на помощь жертве убийцы. В фургоне сразу же стало значительно свободней, место возле экрана тоже освободилось, и Фима смогла увидеть, что происходит в одной из гримерных театра. А там было уже настоящее столпотворение. Из знакомых лиц Фима сразу же узнала Оливию. Все остальные люди, а это в основном были мужчины, оказались девушке незнакомы.
– Это наши сотрудники, – пояснил Арсений. – Участвуют в задержании опасного преступника.
– Но где он? И кто это там лежит?
– Жертва.
Каково же было изумление Фимы, когда она поняла, что на полу лежит Алечка, весьма бледного вида, да еще и с веревкой на шее. Она с трудом приходила в себя. И оглядывалась с таким искренним изумлением, словно не верила, что ее и впрямь собирались убить.
– Так что же это?
