тут единственное незаинтересованное лицо.
Я подошел, взял листок и ухватился-таки за бороду.
На бумаге было написано одно-единственное слово: «Эхо».
- Чтоб мне провалиться на этом месте, если это не рука Менахема Зельмановича, - с чувством произнес я. - Всё честь по чести. Синагога на Белостокской улице разбогатела, а вы – совсем наоборот.
И тут случился Содом, случилась Гоморра.
Лея Горалик захохотала. Нетания Горалик завизжала. Ханан Стефанович заплакал…
- Всем по сто рублей, а Ханану Стефановичу шиш с маслом?
Но интереснее всех повел себя Кальман. Стал рвать на себе пейсы, потом бухнулся на колени и обратился к потолку:
- Господь всемогущий, по греху моему и кара! Твоя воля, Вседержатель, Боже Израиля! Не ропщу, а смиренно принимаю кару! Рази меня, карай! Я заслужил!
- Ага, признался! Сам признался! – закричала мадам Горалик. - Хоть какое-то утешение! Вяжите его, злодея!
Нетания посмотрела на брата с уважением.
- Все-таки это ты его? Лихо!
- Эраст Петрович, как же так? – тихо спросил я. - Ведь у него алиби! Он вернулся только на рассвете, а Либер, вы говорили, отдал б-гу душу не позднее полуночи…
- Кальман не убивал отца. Его никто не убивал, - громко сказал мой помощник. - Либер Горалик скончался от удара. То-то на полу было так мало крови.
- А как же аршин?! – не понял я.
- А вот аршин воткнул Кальман. Вернулся на рассвете, заглянул в магазин. Увидел, что отец мертв. И решил изобразить убийство, чтобы оставить мачеху без наследства.
Кальман закрыл ручищами свое большое лицо, загнусавил:
- И вот я сам остался нищ, в наказание! Проклят, ибо надругался над телом отца своего! Ах я, мерзкий осквернитель родительского праха! Весь остаток дней своих я посвящу…
Но чему он посвятит весь остаток дней своих, осталось неизвестно, потому что к осквернителю родительского праха подлетела Лея Горалик и как вмажет ему ногой по уху. И еще, и еще!
- Вот тебе, вот! Ограбить меня хотел, сволочь!
Подхромала и Нетания.
- Мамаша, дайте, дайте, я тоже ему врежу!
Я бы еще с удовольствием посмотрел, как они его колошматят. Отчего же не полюбоваться красивым? Но господин Фандорин потянул меня за рукав.
- Пойдемте, Холмс. Это дела приватные, семейные. Дальше будет с-скучно. Наоравшись, они увидят, что никакого нового завещания нет, и поднимут крик пуще нынешнего. Нам с вами лучше при этом не п-присутствовать.
Мы пошли себе, и я стал думать – вы не поверите – про поэзию.
Говорю:
- Я теперь понял, в чем смысл стихотворения про эхо. Всего и делов-то, что сдохла никчемная жабе, а шуму-то, шуму!
- Очень интересная интерпретация, - признал Фандорин. - С такой я еще не сталкивался.
Вот какая у нас в Брест-Литовске вышла история. Но зачем нужны интересные истории, если они не заканчиваются машалем?
И я рассказал Фандорину машаль. С ходу придумал. Это, конечно, не поэзия, но кое-чего стоит.
- Жила в лесу жабе по имени Бася. Жабе как жабе – зеленая, мокрая, холодная. Лесные звери ее не любили, а многие так даже очень не любили, потому что она была на них непохожа. «На что мне, горемычной, такая жизнь? – сказала себе Бася. – Лучше я утоплюсь». Пошла на пруд и прыгнула. Пруд сказал ей: «Плюх! Здравствуй, Бася». И опустилась она на дно, а там такие же холодные пиявки, водяные червяки, клешастые раки, вертлявые ужи. И Бася среди них смотрелась вполне себе ничего, даже красавица.
- И про что же эта притча? – спросил Фандорин.
- Еврей скажет: «Вот и я того же мнения: все-таки надо уезжать», а вы думайте себе что хотите, коли не любите, чтоб вам всё разжевывали.
Вы прочитали ветвь повествования для выбора по совету доброго раввина. Хотите сделать шаг назад и прочитать вариант концовки для выбора по совету умного директора?
Откройте оглавление и перейдите на главу Машаль третий. Круги по воде.
Или, может быть, вы хотите сделать два шага назад и прочитать как развивались события на Розовой половине?
Откройте оглавление и перейдите на главу Машаль второй. На Розовой половине.
Или даже начать с самого начала и прочитать версию истории от Ладо Чхартишвили?
Откройте оглавление и перейдите на главу Бакаки Басё. Повесть в тостах.
Машаль третий
Или в океан?
Ну, мое дело маленькое. Вы так решили, не я.
Обещал – сделал.
Говорю Фандорину:
- Я тут, знаете, тоже немножко слился с космосом и вот что он мне присоветовал. Убийство у нас хитрое, так?
- Б-безусловно.
- «Так что же ты тогда наводишь тень на плетень? – сказал мне космос. - Какое это преступление сердца, Арон, я тебя умоляю! Хитрую штуку всегда устраивает хитрый ум. И управу на него можно сыскать, только если ты еще хитрей». Вот что мне посоветовал космос, и скажите мне, что он неправ.
- Я тоже пришел к заключению, что это дело рук человека расчетливого, - согласился со мной Фандорин. - Что ж, тогда нужно выбрать оптимальный метод расследования. Какую тактику вы предпочитаете использовать в данном случае, мистер Холмс?
Я ответил, как мудрый раввин:
- А вы, доктор Ватсон?
- Дайте немного подумать...
Он вынул из кармана зеленые четки и начал щелкать камешками. Потом сказал непонятное:
- Пожалуй, подойдет «Лягушка Басё».
- В каком смысле лягушка? – поразился я. - Это которая квакает? Жабе?
- Не жаба, а лягушка. Которая, не только квакает, но, что важно, прыгает.
- «А жабе» на идиш и значит «лягушка». Куда прыгает ваша жабе? Как-как вы ее назвали?
- Лягушка прыгает в п-пруд. Это классическое японское стихотворение, его написал великий поэт Басё. Всего три строчки. Японцы лишних слов не тратят.
- Надо евреям подружиться с японцами, - заметил на это я. - Мы отлично поладим. Евреи будут говорить, японцы слушать, и все довольны. Так что за стихотворение и какая с него польза для нашего предприятия?
- В оригинале трехстишье звучит так:
Фу-ру и-кэ я.
Ка-ва-дзу то-би-ко-му.
Ми-дзу но о-то.
- А если на человеческом языке,
