– Рита, Полянскую ко мне вызови.
– Ну вот, я же говорила. – Лена загасила сигарету и мужественно шагнула в кабинет.
Главный редактор сидел, откинувшись в кресле и барабаня пальцами по столу.
– Ты меня когда-нибудь в гроб вгонишь, – мрачно сообщил он, не поднимая глаз на Лену, – нельзя дураку говорить, что он дурак. Особенно если он не простой дурак, а заслуженный и агрессивный. Нельзя, понимаешь?
– Понимаю, – кивнула Лена, – но не всегда могу сдержаться.
– Учись, иначе пропадешь. Что мне прикажешь с тобой делать? Ругать? В угол поставить? Слышала бы ты, как на меня сейчас этот Студенец орал! Вот возьму и наору на тебя так же.
– Я слышала, Глеб Сергеевич. Наорите, если вам легче станет.
– Слышала? Ты что, в приемной была?
– Да. Я к вам шла…
– Только не говори, что с повинной.
– Нет, – улыбнулась Лена, – я хотела попросить… – Она протянула главному редактору листок и рассказала о Васе. – Лев Владимирович категорически против, – добавила она. Вот тут он начал орать – от души. Лена услышала, что она и нахалка, и хулиганка, и пороть ее некому, и в Союз ее никогда не примут, ибо в правлении сидят сплошные Студенцы, с которыми она общаться не умеет, и так далее, и тому подобное.
Около недели Лена приставала к главному редактору и к заведующему отделом литературы, наслушалась тяжелых вздохов, восклицаний, нотаций и всяких слов про себя и свою настырность. Но в итоге стихотворение Васи Слепака все-таки публиковали в «Антологии»…
Все это было страшно давно, словно в другой жизни. Нет уже того молодежного журнала, заведующий отделом литературы сидит на пенсии, нянчит внуков. Главный редактор скакнув в политику, какое-то время продержался на высокое Волне девяносто первого года, тихо и плавно спустился в частное предпринимательство. Советский поэт Студенец заделался отцом-основателем одной из многочисленных организаций нацистско-коммунистической направленности.
Только про Васю Слепака Лена не знала ничего.
Веня влетел в комнату как ошпаренный.
– Ты и ребенка готова была убить?! Двухлетнего ребенка! Тебе все равно? Даже последний отморозок не догадается подложить взрывчатку в детскую коляску! – кричал он.
– В чем дело, радость моя? – спросила Регина, повернув к нему лицо, покрытое толстым слоем зеленой косметической маски.
– Я смотрел криминальные новости по московской программе. Ты так сильно хочешь прикончить Полянскую, что тебе все по фигу? Ты соображаешь, что творишь?
– Во-первых, успокойся. – Регина говорила сквозь зубы. Когда лицо покрыто маской, губами лучше не двигать. – С чего ты взял, что речь шла именно о Полянской? Там что, и фамилию назвали?
– Не придуривайся! – выкрикнул Веня. – Зачем ты вообще все это затеяла?
– Я затеяла?! Я?! Очень интересно! Ты хоть соображаешь, что говоришь? Ребеночка ему жалко стало! Тоже мне, Алеша Карамазов! Жалостливый нашелся! И не ори на меня! Сиди тихо и молчи в тряпочку. Ты понял? Все, что я делаю, – для тебя, любимого-драгоценного. Таскаюсь по Москве, общаюсь со всякой швалью, шкурой своей рискую, а ему ребеночка жалко.
– Для меня? Для меня можно было остановиться на Синицыне. Достаточно было только его.
– Ага, – кивнула Регина, – Синицын, Азаров, потом несчастная наркоманка Катя. И все, на этом – стоп. Нет, счастье мое, машина запущена. И следующей будет Полянская, с ребенком или нет – это уже детали. Сам знаешь, если хоть что-то, если хоть капля информации о твоих художествах с девочками просочится к друзьям-"браткам", Веня, это будет хуже суда, хуже смерти. Для меня тоже, конечно. Но я сумею выкрутиться. А ты… Я делаю все для тебя, ради тебя. Возьми себя в руки, не распускай сопли.
– Так говорила моя мать, – тихо произнес Веня. Регина несколько секунд молча смотрела ему в глаза.
– Хорошо, – вздохнула она, – сейчас я смою маску, и мы поработаем. – Нет, – он замотал головой, – нам надо поговорить. Просто поговорить, без гипноза.
– Ну валяй, говори. Я тебя внимательно слушаю.
– Регина, я не хочу, чтобы ты убивала Полянскую, – произнес Веня тихо и хрипло.
– Она будет последней. На ней все замыкается, именно на ней. Я ведь не трогаю Ольгу Синицыну – она не представляет опасности. А Полянская опасна, и ты не можешь не понимать этого.
– Оставь ее в покое.
– Почему?
– Потому, – он нервно сглотнул, – потому, что ты не сможешь это сделать грамотно и аккуратно. Ты уже и так слишком наследила. А Слепой не возьмется. Как ты не понимаешь, у нее муж – полковник милиции. Такие дела раскрывают из принципа, из ментовской солидарности.
– Только поэтому мне не трогать Полянскую? – быстро спросила Регина.
– Да. Только поэтому.
– Лена, деточка, проснись.
Лена с трудом открыла глаза и уставилась на Веру Федоровну, которая стояла над ней с телефоном в руках.
– Да… Доброе утро. Который час? – спросила она, садясь накровати.
– Половина десятого. Тебе с работы звонят.
– Спасибо, – Лена взяла трубку из рук Веры Федоровны.
– Спишь еще? Вставай, – послышался в трубке голос секретарши главного редактора Кати, – планерку перенесли на сегодня. К одиннадцати подъезжай. Главный сказал, чтобы ты была обязательно.
– Хорошо, Катюш, я приеду. Спасибо, что разбудила пораньше.
В спальню вбежала Лиза в колготках и теплом свитере.
– Мамочка, доброе утро! Мы с бабой Верой уже позавтракали, а ты все спишь и спишь. А этот дядя не умеет разговаривать по-нашему, он такой смешной, смотри, что он мне привез!
Лиза умчалась в свою комнату и вернулась, держа в руках коробку с конструктором «Лего».
– Вера Федоровна, а где Майкл? – спросила Лена, вылезая из-под одеяла и накидывая халат.
– По-моему, он пошел бегать. Когда я проснулась, он стоял в прихожей в коротких штанишках и кроссовках. Он что-то стал бурно мне объяснять, но я не поняла. Тогда он показал знаками, и я сообразила. Наверное, скоро прибежит. Может, ним с Лизонькой пока пойти погулять, чтобы ты спокойно собралась на работу? Заодно американца твоего встретим. Вдруг заблудится?
– Не надо, Вера Федоровна. Погода скверная, к тому же я не успела сложить Лизины вещи. Хотела сделать это сегодня утром, но видите – надо на планерку, – Лена виновато улыбнулась, – я уже все приготовила, постирала, отгладила. Вы только сложите в сумку.
Лена окончательно проснулась только после горячего душа. «Конечно, если ложиться спать не раньше половины пятого, то будешь чувствовать себя отвратительно и выглядеть не лучшим образом. Ладно, немного губной помады и пудры…» – Глядя в зеркало, Лена вдруг заметила, что взгляд у нее стал каким-то другим, тревожным, даже испуганным.
«Мне не страшно, я это уже проходила два года назад. Мне совсем не страшно», – подумала она и попыталась улыбнуться своему отражению. Улыбка получилась жалкая, вымученная.
– А баба Вера тебе кофе сварила и яичко! – сообщила Лиза.
Раздался звонок в дверь. Вернулся Майкл со своей пробежки. Он весь сиял, лысина была розовой и влажной.
– Там дождь, – сказал он весело.
– Где же ты бегал? – поинтересовалась Лена.
– Вокруг дома, пятьдесят кругов, чтобы не потеряться.
– Там в холодильнике есть для тебя йогурт и апельсиновый сок. Мне надо на работу, часа на два. Потом приедет моя подруга Ольга, и мы отвезем тебя в Третьяковку. Подождешь?
– Твоя дочь будет учить меня русскому языку! – сказал Майкл и отправился в душ.
– Вера Федоровна, не предлагайте Майклу ни колбасы, ни сосисок, ни яиц. Он вегетарианец, – сказала Лена, доставая из стенного шкафа кожаную куртку, – и кофе он не пьет. Там для него специальный травяной чай, хлеб с отрубями, растительный маргарин и джем. Найдете?
– Не волнуйся, детка. Я разберусь. Ты так не замерзнешь?
– Пальто нельзя надеть без химчистки, оно все в грязи. Да, Лизонькин комбинезон я постирала в машине. Он висит на батарее в спальне, должен уже высохнуть.
Поцеловав на прощание Лизу и Веру Федоровну, Лена схватила сумку и побежала вниз по лестнице. Было уже половина одиннадцатого. Она не любила опаздывать.
На улице действительно шел дождь. Стало совсем тепло. Казалось, за одну ночь наступила настоящая весна.
До Новодмитровской улицы, где находилась редакция, было недалеко, но очень неудобно добираться городским транспортом – сначала метро с пересадкой, потом четыре остановки на троллейбусе. Лена решила поймать машину. Она подняла руку, голосуя. Через минуту остановился черный «Мерседес».
Владельцы иномарок редко подрабатывают частным извозом. «Мерседес» был не «шестисотый», не новый, никого, кроме водителя, в машине не было, но Лене на мгновение стало не по себе.
«Не надо было голосовать… Но он один, а в метро, в троллейбусе и на улице тоже может случиться что угодно», – подумала она и взглянула на часы. До начала планерки осталось двадцать минут.
