Николаевич служил инспектором ГАИ, но для Андрея это было все равно, что
милиция, которая ловит воров и убийц, сидя в засаде и устраивая погони по
ночным улицам. Если он выполняет какое-то опасное задание, то мама,
конечно, боится, что его могут ранить или даже убить, и Андрей опять ее
успокаивал, говорил, что все будет хорошо, и папа обязательно вернется целым
и невредимым, и что его, наверно, задержало начальство.
Но годам к четырнадцати вся мура насчет опасных заданий улетучилась.
Не сама по себе, просто он кое-что подслушал.
Сидя на унитазе с компьютерным журналом на коленях, он услышал
через решетчатое оконце под потолком, как отец, закрыв за собой дверь
ванной, разговаривает по телефону с какой-то «киской», договариваясь о
встрече. То, что встречаться он собрался не с мамой, было понятно, мама в это
время готовила на кухне для всей семьи завтрак. В тот вечер отец опять
пришел домой поздно.
В другой раз Андрей слышал, как родители поругались. Они были в своей
спальне и сначала переговаривались обычными голосами, а потом мама
спросила отца, откуда у него эта рубашка, а он на нее разорался и обозвал
неряхой, которая не помнит, какие у мужа есть рубашки, и еще назвал дурой и
выскочил в коридор прямо на Андрея. Сына он, кажется, даже не заметил.
Андрей все понял и решил обязательно с отцом поговорить. Тому была
единственная, но весомая причина. Она именно в том и состояла, что Андрей
все понял, а поняв, не захотел делать вид, что ничего плохого в их семье не
происходит. Как же не происходит, если маме плохо?
Он долго не мог подгадать удачный момент. Но как-то по весне они с
отцом поехали на дачу вешать полки, а мама осталась дома делать уборку и
что-то еще. Андрей все не решался начать, да и дрель постоянно визжала, но,
когда шурупы были вкручены и шкаф водружен на стену, он выпалил:
– Па, ну зачем тебе все эти телки? И мама, кажется, догадывается.
Кирилл поначалу не въехал, о чем его сын говорит. Потом все-таки
сообразил, растянул губы в деревянной улыбке, положил руку ему на плечо и
сказал проникновенно:
– Понимаешь, Андрюх… Раз ты об этом заговорил, то, значит, уже
взрослый мужик. А нормальный мужик, если он не импотент и не евнух, всегда
и постоянно хочет новых баб. Неужели ты считаешь, что когда женишься,
больше никогда не посмотришь ни на одну задницу? Еще как посмотришь,
сынок, еще как. А теперь ответь мне на вопрос: почему ты обязан хоронить себя
заживо рядом с одной и той же, пускай даже красивой, бабой, в то время как
жизнь проходит мимо, а? Ты представь, жизнь проходит мимо, она совсем
рядом, за дверью твоей камеры, но ты с тех пор, как женился, приговорен
отказывать себе в ее радостях и, более того, должен про них забыть. Все эти
брюнетки, блондинки, рыженькие, толстушки и худышки – уже не для меня? Ни
с одной из них и никогда? Ну, с какого перепугу, сынок? Кто такое право имеет,
чтобы меня на это подписывать? Запомни, Андрюх, требовать от мужика такого
воздержания – верх эгоизма. А маму я люблю, она у нас хорошая. И понимает
она все правильно, я тебя уверяю. И потом, откуда тебе известно, что она сама,
не того?..
Конечно, откуда это могло быть известно сыну? В отличие от Кирилла,
который достоверно знал, что она не «того». Необязательно устраивать слежку
и сажать «жучок» на телефон, чтобы увериться, что тебе наставляют рога,
отнюдь. Слежка нужна, чтобы знать точно, кому ты обязан этим атрибутом, а
сам факт их наличия скрыть трудно, атмосфера в спальне делается другой. Это
только дебил не заметит. Кирилл дебилом не был, и если бы что-нибудь
унюхал, то не потерпел бы этого самого «того». Он не позволил бы, чтобы жена
его позорила и над ним глумилась. Да и обидно. Ты для нее вкалываешь на
работе день и ночь, себя не жалеешь, а она, тварь, над тобой глумится.
Может быть, и не стоило ему мазать сейчас жену грязью, тем более, что и
без того он был абсолютно и полностью уверен в своей самцовой правоте. Но
ему отчего-то вдруг захотелось поуменьшить в глазах сына степень
собственного цинизма, отчего-то вдруг его обеспокоило, что Андрюха сочтет
отца мерзавцем и подлецом.
– Только не смей про маму плохо думать! – строго приказал он сыну,
подводя итог, – Ты еще мало в жизни разбираешься, поэтому и маму судить не
берись.
Андрей слушал все это оторопело и растерянно. Он не был ребенком,
который провел всю жизнь в голубой лагуне, он на самом деле знал о жизни
все. Теперь все о жизни узнают гораздо раньше, чем в четырнадцать с
половиной. Но откровения отца его потрясли, потому что это были откровения
отца.
Андрей ведь просто хотел его попросить, чтобы он не мучил изменами
маму. Ну, надоела тебе жена, ну, разведись, а уж с тобой мы как-нибудь найдем
возможность встречаться. Пусть не в футбол играть, но так, поговорить, может
быть, о чем-нибудь.
И когда отец сказал такое о маме, Андрей не выдержал и прокричал
отцу в лицо отчаянным петушиным криком:
– Не смей так о ней говорить! Ты же подлец, ты сам подлец! Ты самый
настоящий подлец!
Будь он постарше, будь ему хотя бы лет двадцать, наверно, он
воздержался бы, струсил, не решился. Или подобрал другие слова. Или
проговорил бы все это, но несколько иронично и как бы не всерьез. Но Андрею
было только четырнадцать, и его подростковый честный максимализм все
перекрыл, и он заступился за маму.
Кирилл тогда здорово его отделал. Он всегда был крепким мужиком. А
здесь еще и рассвирепел вдобавок. Потом, немного успокоившись и глядя с
какой-то чужой злобой на взрослого ребенка, он проговорил:
– Матери скажешь, что подрался со шпаной.
И все.
Мама так ничего и не узнала. Ахала, плакала от жалости, все спрашивала
мужа, как же так, он не уследил, а Кирилл огрызался в ответ и говорил, что
Андрей размазня. Андрей после того случая размазней себя считать не начал.
Тем более что со временем, к удивлению, заметил, что отлучки отца по вечерам
почти прекратились, и по выходным он скучал в кресле у телевизора.
Отец никогда не вспоминал тот инцидент, в присутствии гостей хлопал
сына по плечу и ерошил волосы на макушке, но временами Андрей ловил на
себе его странные взгляды. Он не мог понять, что эти взгляды означают – то ли
приценивается, то ли прицеливается.
Но и это прошло и улеглось. Андрей закончил школу и поступил в
институт, и институт закончил. У него появилось много новых друзей, а
свободного времени стало совсем мало. Взрослая жизнь закрутила, и он лишь
изредка общался с родителями и совсем редко проводил с ними время. Почти и
не проводил. Еда на кухне не считается.
Однако жизнь не хотела давать ему больших передышек, и из-за картонки
семейного благополучия внезапно показалась скверная физиономия
реальности. Андрей понял, что они оба его водили за нос, каждый на свой
манер, каждый со своей целью.
Это открытие Андрей сделал недавно, примерно месяц назад, когда
зашел в отдел рекламы, чтобы показать их начальнице, Вике Коваленко, в
какой папке на сервере лежит новый рекламный модуль. Пока он, нависнув над
Викиным плечом, шарил мышкой по директориям, показывая путь к папке,
девчонки-рекламщицы развлекали его болтовней. Непонятно, почему
отложилась у него в голове информация об Ольке Турусовой. Видно, судьба.
Двадцатисемилетняя Олька тоже работала менеджером по продаже
рекламных площадей, но занималась не обзвоном клиентской базы, а
посещала всевозможные тематические выставки и тому подобные тусовки.
Сегодня ее тоже не было в редакции, и в ее отсутствие девчонки с упоением
предавались зависти, поскольку недавно Олька пришла на работу в новой
шубе, а какова цена той шубы, Олька сказать отказалась и лишь загадочно
щурила накрашенные глаза. Потом все-таки раскололась, поддавшись на
приватные расспросы одной из них, но это все равно, что выступить публично.
Короче, мужу своему, таксисту, она, конечно, сказала, что это кролик. И
что купила она его на распродаже. Ну, ты понимаешь… А так, сколько стоит,
сказать не могу, подарок. Да, Машуль, подарок. А что такого? Мужчина должен
на тебя тратиться, правда же?
– Умеют же некоторые устраиваться, – с досадой проговорила одна из
рекламщиц, – мало того, что муж ее башляет на своей тачке, так еще и
любовника богатого нашла.
– Да не переживай ты так, Ларис, может, гонит она про подарок, цену себе
набивает. А на норку бабла у мужа выклянчила. Ты у своего супруга попроси,
пусть тоже тебе норочку купит, – ехидно упокоила ее Карина.
А уже на следующий день Андрей убедился, что Олька не гонит. Он стал
свидетелем того, как в своей шикарной новой шубе она усаживается в
