автомобиль, который поджидал ее за углом через квартал от редакции.
Он не мог с уверенность сказать, был ли это тот автомобиль, который
часто стоял под окнами его дома, но сердце неприятно похолодело. Он успел
заснять на мобильник процесс посадки, а потом и задницу машины,
отъезжающей от тротуара. Посмотрел на экран, приблизив изображение.
Рассмотрел номер. Тот самый. Папаша, значит, зажигает. «Какая же мразь», –
неизвестно про кого подумал Андрей. Может, про Ольку.
На следующий день он имел с ней беседу. Он все продумал за ночь и
успокоился. С утра Турусова была в редакции, он вызвал ее на площадку между
этажами и показал фотку из мобильника. «Ну и что? – пожала плечами Олька.
«Как хочешь, – сказал Андрей, пряча мобильник в карман. – Вот мужу твоему
покажу, пусть порадуется. Он, конечно, в мехах не шарит, зато, я слышал, с
теми, кто его обидел, обходится сурово. На такой службе, как у него, приходится
быть суровым. Да, Ольгунь?»
Она очень испугалась. Андрею даже стало неловко, как это он женщину
так напугал. Но зато выведал у нее, что хотел.
А заодно узнал, как Олька с его папашей познакомилась. Все просто. На
какой-то выставке в «Крокусе». Кирилл Николаевич там тоже был по делам,
поскольку работал на обувной фабрике то ли по снабжению директором, то ли
по развитию, вот и подыскивал сырье подешевле. Нашел он его или нет, Олька
не знала, а вот ее, Ольку, не пропустил. Или уж она его. Закрутилось у них с
осени. Олька думала, что к весне все притухнет, но нет, пока все чики-поки. Вот,
шубку ей презентовал недавно. К сожалению, они не могут видеться часто, все
из-за Олькиного мужа. Кириллу проще, его жена просто ленивая и неряшливая
корова, а вот Олькин муж совсем другое дело, с ним лучше не шутить.
Андрею жутко захотелось ее ударить, но вместо этого он спросил, кривя
рот в недоброй улыбке:
– Ну и как фамилия твоего спонсора?
Олька возмутилась:
– Ты, вообще, как это себе представляешь, Киреев? За мной начинает
ухаживать такой кадр, а я его фамилию буду спрашивать? Как будто я в чем-то
его подозреваю. Может еще, паспорт нужно было посмотреть? Ну ты дурак. Это
же неприлично, понимаешь? Неприлично. И потом. Он запросто может
обидеться и передумает развивать отношения. Догоняешь?
– Догнал, не тупень. Короче. На хату эту больше не ходи. Ни на той
неделе, ни на следующей. Делать тебе там будет нечего. А впрочем, как
хочешь. Хотя я думаю, ты сначала со своим людоедом разведись, потом лучше
продолжишь. Убьет еще.
Зачем он пошел по этому адресу? Конечно, не ради того, что произошло
там позднее, хотя руки чесались. Он просто захотел папаше посмотреть в лицо,
когда тот откроет ему входную дверь, ожидая увидеть молоденькую пассию.
Посмотреть на выражение его морды и высказать все, что о нем думает. И
потребовать от него прекратить раз и навсегда его блудливый марафон. Он бы
потребовал, чтобы тот проваливал на все четыре стороны, но вдруг маме от
этого будет хуже?
Ничего-то не изменилось у них в семье, просто отец стал лучше
шифроваться. Он научился неплохо скрывать свои зигзаги от сына, но мог ли он
скрыть их от жены?
Андрей подумал, что мама, наверно, все знает. Мало того, что знает, так
еще и покрывает этого борова, чтобы Андрей ничего не заподозрил.
Он вдруг припомнил ее мигрени, от которых она пряталась в спальне и
сидела там подолгу, плотно задвинув занавески и не включая свет. Вспомнил,
что курить она начала, хотя раньше не переносила дыма. Вспомнил, как
замечал иногда нервозное дрожание кисти ее руки, когда она тянулась за
солонкой или салфетницей на другой конец стола. Знает. Терпит. Молчит.
Зачем?! Почему?!
Андрей догадался, что это, видимо, оттого, что она до сих пор мужа
любит. Иначе зачем терпеть такое унижение и обиды? Если бы он, Андрей, был
еще маленький, то логику понять было бы можно, но сейчас?.. Выходит, любит.
Андрея это возмутило, но тут уж он ничего поделать не мог. Значит, нужно
воздействовать на отца.
Он решил, что ультиматум предъявить отцу все-таки надо. Пусть
выбирает одно из двух: будет ли он честно жить с мамой или уже катится к
своим блондинкам, брюнеткам. Андрей не позволит больше позорить мать и
издеваться над нею. Рассказывать ей он тоже ничего не будет, хватит с нее ее
мигреней. Он все сделает сам, избавив ее от тяжкого права делать выбор и
принимать решение.
Сказать, что Кирилл Николаевич был всего лишь удивлен, увидев вместо
красотки Турусовой в дверях притона любви прищуренную физиономию своего
взрослого сына, значит сильно разбавить краски. То был удар, но не такой,
который валит с ног или вышибает из седла, а что вызывает тестостероновый
взрыв и кидает в драку. И Кирилл Николаевич полез драться, взревев, как
рассвирепевший ишак. Он сейчас навсегда отучит подросшего щенка лезть не в
свои дела и путаться у отца под ногами.
Если бы он немножко больше знал о сыне, то непременно избрал бы путь
переговоров. Однако он теперь знал о нем удручающе мало и сразу же
потерпел неудачу. Вместо того, чтобы смачно вмазать по наглой физиономии,
он с грохотом впечатал свой кулак в деревянный косяк входной двери. Косяк
возмущенно крякнул. Ничьей физиономии в его окрестностях видно не было.
Андрей исполнил обычный уход от клинка, поднырнув под плечо
нападающего, и, обойдя справа, очутился у него за спиной. Оказанный
родителем прием был несколько жестковат, однако отказываться от своих
намерений Андрею не хотелось. Фазер скоро выпустит пар и утихомирится, и
вот тогда с ним можно будет поговорить. И Андрей безбоязненно прошел в
комнату.
Однако Кирилл Николаевич рассвирепел еще пуще. Он рванулся вслед
за сыном и, напрыгивая на него с кулаками, принялся наносить направо и
налево удары, каждый из которых вполне мог отправить Андрея в нокаут, если
бы только достиг своей цели. Кирилл Николаевич корежил и таранил мебель,
сила инерции мотала и била его о двери, шкафы и стены, с каждой очередной
неудачей он приходил все в большее неистовство, но так и не смог ни разу хотя
бы по касательной задеть нахального юнца, который просто достал его своими
назойливыми попытками разбудить обкуренную совесть. А тот, словно
голографический фантом, легко и непринужденно уворачивался от сжатых
кулаков и растопыренных в бешенстве пальцев, и, кажется, знал заранее, куда
будет направлен следующий удар, молниеносно перемещался, уклонялся,
разворачивался, приседал…
Андрей не задел отца даже пальцем, напрасно новый мамин друг так
нехорошо про него подумал. Хотя, пусть лучше так и считает, Андрею спокойнее
будет. Их идиотский поединок закончился тем, что Кирилл Николаевич зашиб
переносицей дверной косяк. Покачиваясь, он сполз на пол и ненадолго потерял
сознание. Когда пришел в себя, то увидел Андрея, сидящего на корточках
напротив. Андрей сказал:
– Зря ты так. Я вообще-то поговорить пришел. Но нет, так нет. Значит, в
другой раз, – а затем добавил: – Маме про это не рассказывай. Скажи ей
лучше, что тебя так отделала шпана.
Кирилл люто взглянул на него, но тут же застонал от боли. Андрей
подумал, что болеть теперь у фазера будет много чего и долго.
Он помог отцу одеться и запереть квартиру, но из подъезда они вышли
поврозь. Андрею не хотелось, чтобы кто-нибудь видел их вместе возле этого
дома. Потом он ждал в подворотне пока папаша бакланил с каким-то пестрым
типом. Оказалось, что этот тип и есть хозяин «любовного гнездышка на час».
Потом Андрей поймал машину и загрузил Кирилла Николаевича на заднее
сиденье.
Сначала они думали, что поедут домой, но по дороге папашу затошнило,
и Андрей велел водителю ехать в ближайший травмпункт. Из травмпункта отца
прямиком отправили в больницу, и Андрею пришлось туда специально
приезжать, чтобы передать зубную щетку и старый мобильник. Новенький
смартфон, которым Кирилл так гордился, в процессе корриды был разбит
вдребезги и восстановлению не подлежал. Андрей пожалел его выбрасывать,
он любил разбираться в кишках всяческой электроники.
А потом мама сказала, что они с отцом разводятся. «Жесть», – сказал он
в ответ. И не знал, рад он или напротив.
Отец неисправим. Чувствовал ли Андрей на него обиду? Пожалуй, да.
Что-то вроде обиды. Но больше – боль. Потому что отец не должен был с ними
так поступать. Он так и подумал – с ними. С ним и мамой.
Андрей давно сделал свой выбор. Он не захотел принять подлый
нейтралитет, ни за кого не заступаясь и никого не обвиняя. Это неправильно –
не замечать, что один блудит, а другой по ночам плачет в подушку. Это
предательство, разве не так? И он решил, что не будет предавать маму.
